Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | Проект АРЕаЛ | ГЕОЛОГИЯ | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ | Спонсоры | Связь с координатором портала |
Центр |
Наталья БорисоваОб авторе: ... |
Евгений БесчастныйОб авторе: Родился в 1988 году в Севастополе, в Бресте живет с 1991 года. В 2006 году... |
Константин СтрофОб авторе: Родился в 1986 году на острове Новая Земля, получил высшее образование... |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Валерий СухаревЛёгкий шлепок пустотыПЕСНЯ ДЛЯ ТЕБЯ
Когда бы не покров твоей души надо мной – как знать, смог бы я отыскать себя в змеином клубке чепухи; направленья дорог поначалу вели меня от, а не к тебе, но обоим помог Бог.
Об этом странно стихом говорить, это тайна, которой не спеть, даже соло, в молитвенной или летаргической тишине, где высоки сосны, как свечи храма, в закатном своём окне-огне.
И страшны безадресностью звёзды в раме, вовне сознания, прошедшего Канта, как плуг в глубине неподатливого чернозёма тоски – сухие листья одне…
Собирай их хоть в короба, хоть в гербарий, чтобы пальцами перелепётывать, как, целуя, снимаю с губы твой утренний сон, а он – ерунда девичья, но не лишён судьбы,
что, как в моих, с уст не снятых тобою, всё же, как знак переводной картинки, но проступила – не знаю как; обними и не позабудь меня… Я стану затёртый пятак,
с прибавлением нолика, я не сделаюсь лучше других, кто эти дни вечности вброд переходя, по дороге затих, и бессильно хихикал… Слишком мало осталось у меня дорогих
лиц; а ты вообще из иных матерьялов, из-за другой кулисы выскочила, мелко семеня и радуясь мне… Как изгой из собственной жизни, – я принял тебя, не пошевелив ни рукой.
Теперь я – заслуженный деятель твоей переполненной души… Если вздумаешь умерщвить – хотя бы во сне не души: я подарю тебе карандаши к радуге, гранат и себя, только разреши.
***
Ближе к утру – сойки в листве каштана, как вши в шевелюре бомжа, в расслоившихся на цвета небесах поскрипывают гуси, держа пути на липкие от людей лиманы, скворцы шелестят и радуются, и не жаль своих пятидесяти, прожитых кое-как, и кому их нести? Некому, и не по пути.
Такая пти жё* возраста и опыта (это слово сжимают губами, словно изжогу), а возраст – шагомер предприимчивого инвалида странствий по разным углам и местам жизни, окрест и далее; в далёком детстве, ныряя, я показывал … всем, належавшим пляж, как тюлени льдину, мне и теперь было бы пополам.
Я закруглился до формы юбилейной медали, где статусы, достижения, прочие, вписанные от каллиграфического запястья, не нужные ни мне, ни городу и ни миру, коленца слов и буквиц нелепые позы, дурное барокко… Вчера я видел воочию, как, бреясь, из зеркала выскользнул, пролистав больными глазами свою квартиру.
Скоро меня здесь не будет, и пыль простынет, и ванна в каллу свернётся, а унитаз – в бутон розана, а книги вприпляску пойдут, под гармонику радиатора; совсем уже послезавтра ни крови сердечной, ни грязи ног не останется; и забьётся кошкино сердце у меня подмышкой, горестное, как закат – вот и нам пришла пора.
Неважно, что первая была на этом диване, всё равно, что здесь, нефтяными ночами семейственности, проливался компот разлук и кофе сбегал по сигналу «Ложись!», и гидрой шипел на плите; и вообще и подавно, что здесь умерла мама, молча. Так, у причала качаются не ушедшие в море баркасы, и веют парэо дев над ними – не мои мечты, но жизнь,
с её кропотливым личиком то бабульки с тюлькой в беззубье, а то с жёлтым бикини над бессмысленной головой шатенки на яхте (вихляют бёдра, колбасит музыка меж ног); многое здесь, на бывшем паркете, можно припомнить, хоть нежное: пролитый бабушкой лимонад, папа пришёл подшофе и лёг на полу, я, юношеский мизантроп, деву прогнавши, как мог…
Эта квартира – копилка любви и страхов, весёлых собак и раздумчивых кошек, меня… И меня – уже в качестве ходиков на стене и эмигранта в чужие просторы, но куда – мне не приходится даже в тесных от образов снах, в прохладных предположениях; никуда не маня, они создают лишь мнемонические накаты волн, а в остальном душа остаётся в своей тишине.
Ты, да и кто угодно, могли бы сказать мне тёплое, как оренбургский платок, и утешное, как литр виски, слово, – я выслушал бы, головою кивая, внял бы резонам… В конце концов, умереть и в палатке, на Памире ли иль в Привокзальном сквере можно, – только здешнее, переходя в ранг нездешнего, всюду накроет… Сфотографируй на память моё лицо. _ __ __ * Пти жё ( фр.) – игра по маленькой, шутка.
***
Не услыхать теперь её загадочной воркотни, и возни вечером и поутру не увидать – твой будильник, твой соглядатай следов не оставил в трёхмерности; ты возьми и убери её миску с подстилкой куда-нибудь, с глаз долой.
А из памяти – время ей дай – она и сама улизнёт, сперва в тебе тихо пожив, – как долго, то знает Бог кошек, пока не поманит окончательно: у них там свои позывные, слова и сигналы; и ты отпусти налегке, но ласку будет помнить рука.
Мы родных нам людей отправляем, скорбя, в таинственный свет воздушных или иных путей, и они нам оттуда снятся и шлют что-то, чего нет средь живущих – не предостережение, не совет, – возможно, любовь в беспримесном виде… Прощай же, кошка. Салют.
ПОРТРЕТЫ
Предо мною проходит жизнь, то туманится, то сквозит, остаётся сидеть и следить этот макабрический транзит, эти спазмы чужих желаний, отвергнутых действий или притянутых за волоса любовей. Наблюдаю, меня не просили
вмешиваться, высказываться, довлеть чему-либо, влиять; своё приватное всё равно важнее общей едрены мать, существенней так называемых ближних, которых летучий след простывает быстрее мокрого отпечатка стопы; пусть на нет
сходят сами, в силу своих талантов и темперамента, я не помогу и не воспрепятствую, не подтолкну; в любой стороне, где б не случалось бывать, вёл себя одинаково, не меняя, не искажая позиции, – разве суждения, иногда и в малом; на меня и
глядели по-разному, не сторонясь, не косясь, но и не лобзая; знаю точно, что посредственный вариант доброго деда Мазая я представляю для взыскующих в горе и радости зайцев; случалось и мне любить, и губить, и спасать – здесь пальцев
одной руки хватило бы перечесть, но я и так помню всех, без узелков и загибов – поимённо, в глаза и в волосы, – тех, кто при жизни посмертно внутри поселился; и там, у них – отдельные апартаменты и кельи; прочтя, они поймут этот стих.
Но примут ли – это гадательно, это немного тревожно, и я так чётко подчас их вижу: в метро, в авто, за столом, у ручья, в дубровах (брови воздеты от тишины), в объятиях своих, во всём, что случилось с нами; вижу кладбищенский сумрак, дерево,
кажется, клён; ранняя осень тогда чаще, чем мог вместить календарь, накрывала туманами пути-дороги, и зыбкая нить трассы оборвалась, как и дыхание, в секунду удара; и сталь со стеклом не рассуждали, кого помиловать; здесь смыкаю уста.
Жизнь быстрей моего меняется – не хороша, не легка и не та, чтобы так дрожать её или озабочиваться наперёд… На стене в моём жилище нет портретов и фото их, из немногих – отец и мать, и они как-то вне этих дней, скорее внутри. Но тут и нечего понимать.
СИРЕНЬ
Круглая и бесполезная, как пятьдесят копеек, дата, вместо часов с кукушкой, висит на стене и в дом гостей не просит; зато ежедневно кукует в кулак, либо назойливо учит тесто времени замешивать на грядущее; наливаю себе – «prozit».
Если и стоит за жизнь от чего-то устать, то от себя самого, да и то сказать – не в присутствии посторонних, чьи ласки от слов могут в дела перейти, – так нейтральное вещество, вода, например, становится льдом или паром; и в связке
дней недели нужны сутки плюс, как пятый угол или как двадцать пятый кадр в ролике, куда, сколь ни стараться, ничьи тело и ум не проникнут; но находится пылкий дурак или нежная идиотка прийдет; а кошка в дому как рация
работает, и через неё можно с миром вовне связаться: она отлично транслирует щебет неряшливых птиц поутру, когда просит есть, или рокоты дня, если обидел; она миром полна, как надеждами бывает душа и голова ерундой. Но моя вода,
поставленная на огонь, выкипает быстрее, чем в чашку кофе закинешь и выкуришь сигарету, автоматически, левой ногой баюкая тапок или в тучах мая рассмотришь кудлатый профиль Толстого, а рядом ленивый твой, либо вообще какой-то другой.
Необратимость жизни как обмен веществ внутри, и в итоге неважно, чем кончится всё – ожирением или Альцгеймером, и то и другое прелестно – с точки зрения тупика, конца дороги; мы небесные карты закажем, ауспиции выпишем, водку и ром
захватим с собой, для нескучных воздушных прогулок, среди лесов ливня, лужаек тумана, трещин молнии на барельефах грома; мы больше не будем терзаться тем, что у нас впереди, подойдёт любая эмпирика с лобачевскими далями; а здесь трефа
креста, в кладбищенском медвежьем углу, табличка, фото, венок из пластмассы и проволоки, на линялой ленте посмертная хрень от ближних, которых нажил – раз, два, три; и рядом – от стройных ног две эвклидовы тени, руки в перчатках, в руках – дрожь и сирень.
***
Я дал ей когда-то пощёчину за жестокосердие, но она не от тяжёлой, скорей – от тоски слетела; давно это стряслось, но правдой осталось… В окне веретено
каштана под ветром шуршит с нарастанием, звук вертящейся по низу торса юбки танцовщицы, чьих рук в круженьи уже не разглядеть даже в стоп-кадре вдруг
свалившейся сверху молнии – то ангел-фотолюбитель выплыл на сессию, за спиною турбина сипит, глушитель отсутствует, как у всего реактивного; сей пространства гнобитель
любит снимать рапидом… Так ты тогда, после удара ладонью, меня отщёлкала взглядом, волною угара гнева обдав, но не спалив; я был прав, но извинился – даром.
Тот день был с нынешним схож, как брат: каштан, гроза, сухие от ненависти слёзы в побелевших, как небо, глазах; лишь ближе к вечеру дня проявилась испуганная бирюза.
Сквозь не самые лучшие годы я это пронёс и помню, а ты, как знать, позабыла – по свойству памяти; но, сдаётся, средь маеты и повторяемости календарей, едва ли утратила лёгкий шлепок пустоты
по щеке… Комната не стала ромбом, и не пустился вприсядку орнамент обоев, и кошка не взмыла ввысь, угодив, как в десятку, в люстру, и я не поседел, как в круге Хома; жизнь сделала пересадку
времени: новая пластика от морщин мнемонических, рот не улыбается, но и не скорбит полумесяцем, очи вперёд устремлены, но там – то же небо в громах и каштан, уже наоборот
вертящийся – точно буравит газон, правило правой и левой руки; ударившая тебя была правой, без левого умысла. Мне не горьки эти раздумья, но и не в радость; всё далеко, как исток и устье реки.
БУДУЩНОСТЬ
Это – пространство места и приметы времени. Взгляд обходит и облетает близи и даль, обещая вернуться назад: амбразурные окна крепости, и оброс кривой крапивою ров, заполненный трупом воды; и птица-абориген вам «Будь здоров»
выкрикивает и заходится в кашле, выю вытянув, как кран стрелу, и сухую траву то кузнечит, а то цикадит; новый баран марки «гелендваген» на замшелое старьё ворот тупо глядит глазами былого бандита, но теперь никому не интересен бандит.
Пространство и время здесь похоронены замертво, былых руин глазу не отыскать, не учуять носу; какие когда-то тевтон или литвин здесь упивались и баб собою пронзали на пиршественных столах, сминая латы и кубки, – историк знает, историку давно неведом страх
диахронических наползаний и несоответствий; от артефактов судьбы воинов ему не жарко, как в подземельях, не холодно, как на башне; гробы землею укутаны, спят в молекулярной сукровице, и руины крестов нависают тенями повсюду, куда ни ступи, да ты и ступать не готов.
А теперь представим некое время с пространством, что после нас, спустя жуть исторических промежутков, останется, тот день и час, когда очень грядущий кто-то, как нынче досужие мы, придёт посмотреть, как не должна, но будет выглядеть адаптированная к времени смерть.
Никаких косых крестов, слипшихся склепов, лент и венков, никаких прощально – посмертных глупостей на гранитах, чтобы как-то о них (о нас) всплакнуть или хотя бы представить лица, вместо этого код над электронным разъёмом – фото увидеть: там ли тлеют та или тот.
Но никто там не тлеет, не взывает к живущим, мол, помни меня, дурак; длинные балюстрады урн кеглеватых, и прах там слежался, как плохой растворимый кофе; можно с собой забрать, прежде послав на центральный компьютер запрос; будут уже эконом-класса времена.
Нет, лучше гнить в песках и глинах, чем в амфорке горевать, со всем, причитающимся литерному анониму – праху исполать; церковь нейтрализуют как попрошайку, и оголодавшие вконец отцы пойдут в перехожие калики, гусляры, акыны – во все концы.
Но и Вести, чтоб им нести, чтобы смысл хождений остался, – не будет, её отцифруют и разошлют по персональным гаджетам; мне слышится, как люд будет так говорить – «Ну и гад же ты» – «Сам айфон»; монастыри переведут в 3D для удобства зрителя; Метеоры же и Афон
останутся как места паломничества туристов и альпинистов; Стена Плача падёт, как Берлинская – за ненадобностью; и если случится война, она будет краткой и никому не страшна, потому что смерть как тайна уйдёт из электронного мозга с коллайдерным членом; и последний, как идиот,
останется и будет рыдать над нами Боже, в небесной психушке своей, никем не слышим и никому не в утешение… Как-то так. А теперь налей себе и мне – за долгую и беспричинную жизнь здесь выпьем до тла, пока глотка не сузилась до фистулы и последняя слеза не стекла. К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыКыштым-ГраниПятью пятьКочегаркаСОТЫРусское вымяВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГОСОБНЯКМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНСЕВЕРДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕЛИТЕРАЮЖНЫЙ УРАЛБАЛТИКА-КалининградСеверо-Муйские огниНОВЫЙ СВЕТСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИНАЧАЛОКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИСлово-WordГВИДЕОНКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАСорокопут [Lanius Excubitor]ДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовТело ПоэзииГРАФИТБЕЛЫЙ ВОРОНИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимДЕТИ РАФУТУРУМ АРТЧЕРНОВИКЗИНЗИВЕРЛИКБЕЗВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕИЛЬЯАРГАМАК-ТатарстанИНФОРМПРОСТРАНСТВОДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬСВОЙ ВАРИАНТБАШНЯ22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЗАПАСНИКЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЗНАКИ11:33АЛЬТЕРНАЦИЯ |