Межевая вода

* * *

Что ли уже ночь или всё ещё слепота…...

Вспомни проклясть на милость да прости ни с чем.

Вначале был понедельник, потом упадёт листва.

Хочешь, скажи - что есть. Но не обманись насовсем.

 

Или - поверь скорее, а то настанет вчера.

Твоей несусветный ангел что же так нищ и тощ?

А если первична курица, то ввечеру будет дождь.

Иноязычней Псалтыри лёгкая мыслям вода.

 

Но не жалей о времени, имя ему ничто.

Хлеб измельчает, влага покроется млечною тьмой,

тонкая птица взлетит надо всею от края землёй,

эхо перелистает в бледных ветвях окно.

 

Не зачерпнуть повторений, и страшно - как до Рождества.

Маленькая Рахиль своей не знает стези,

и забывает облик и отзвук пальцы - возьми!..

Разность цветёт в стекле, как будто там глубина.

 

Так уж легка стыдоба колыбельной отрады твоей -

взвешивать слёзной щепотью дырявую тень на гвозде.

И не припишет по жизни в строку отдалённый Матфей

слога - чтобы прочесть часы в никаком числе.

 

*   *   *

А там и подавно течёт межевая вода…

Ты сам себе Дант и убожество – еже писах…

Наверно, второе, а может быть, просто – среда,

и стрелки стригут насекомое время в часах.

 

Оторванное ощущение. Хлеб на полу.

Раздёргана пряжа, Эллада до дыр прожита.

Слабо себе каяться, сидя в бездомном углу,

где всё здесь чужое, и стоит любви нищета.

 

Когда вечереет, и даль произвольно тиха,

прогноз безупречен и нем, но местами тепло,

в Айове иллюзий твоих зацветёт чепуха,

в моём захолустье обсыплется с окон стекло.

 

Не Понтий Пилат и не пешка стоят у креста,

измена букварна и, может быть, даже горька.

Смешней называть или строфы морочить спроста,

но есть ещё голос, изустно невнятный пока.

 

Не всё ж понарошку в условиях детской игры:

Висим – это дым, то есть дом – ни кола, ни двора…

Как наискось взглянешь обратно вдоль данной горы –

высокая осень, и мне умирать не пора.

 

* * *

Темно, словно время сломалось внутри,

ребёнок давно постарел, и нельзя

придумывать или жалеть, но - смотри,

и видно, коль скоро закроешь глаза.

Ты спросишь, но как бы подслушав ответ

и в плоскости звука читая объём

пустых осязаний, не важно, что - нет...

Что кажется исподволь, то и поймём.

... Я вспомнил: стояла плохая весна,

и кляксы следов на безлюдной воде

в местах доходили до самого дна,

до ужаса, и не кончались нигде.

И это был край и т.д. и т.п.,

бумажная кромка слепого огня,

и то же, что край для слепого в толпе,

казалось мне: край для слепого меня.

А свет дочерна заполнял полынью,

в один лишь глоток ощущенья сводя

дебильную радость - улыбку мою,

и робкую страсть - ненавидеть себя.

И вот мне - и тени в горсти не поднять,

и рук не разжать у подлюдной горы,

а ты, и не вспомнив, что полдень, опять

созвездья сочтёшь в изголовьи сестры.

И памяти нет между светом и сном,

лишь буквы, сгорая, обуглят края,

а разность точнее числа, и потом -

ничуть не страшней, чем сырая земля.

 

ОСТРОВ. СТРАСТИ ПО ИОСИФУ

 

Море твоё округло, как изображение дня.

Скоро повянет бумага в численнике столетья,

утро начертит набело контуры корабля,

канувшего суда в ночь со вчера на третье -

 

сказано: мартобря, единственно, что прощай

пишется про себя, и десятичнее дроби

крайность, а не доплыть, как будто за этим Рай,

может быть, как у Христа за пазухой (в смысле - рёбер).

 

Солнце взойдёт - Улисс в раскосую даль глядит,

словно бы к пустоте живьём пригвоздили стёкла.

Слаще сего «Беломора» веяния аонид,

а не дотронешься, и отраженье намокло.

 

Или - зачем спрямлять несмешную связь

между античных пней и бутафорскою плахой,

или - скажи, пожалеешь себя, научась

честную радость платить за неумение плакать?

 

Вот и аукнулись завтра забавы твои:

берег не перервать, и не страшно всуе.

Возраст - тот же отрывок из подводной земли,

некий пробел, судя по времени - судя

по ощущению: эхом картавит до новых эр

влаги слепой плоскодонная погремушка.

А ежели спросят - как звали? - скажи: Гомер.

Имя красивое то есть, а не потому, что...

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПАМЯТИ. СТАНСЫ (1992)

 

Колыбельную лодку волною качнёт,

свет стемнеет, и дождик просыплется свыше,

отдалённая женщина песню споёт,

станет тихо давно, только я не услышу.

 

И в расхожей дали, в недокуренном сне,

измельчает до смеха дневная потреба,

и Отчизна привидится странной стране,

как январская радуга местного неба.

 

Безучастные гости скорбят за столом,

не печаль - ни тебе, ни тому, ни другому,

и сластит утешение в доме твоём,

и молчишь, словно слёзы лия по живому.

 

Пенелопа плела изумительный бред,

и, наверно, ничем ничего не измерить.

Не печалься, мой ангел, о том, кого нет,

потому что он здесь, только трудно поверить.

 

Светокопия голоса. Сколок земли.

Умозрительной веры дверная прореха.

И безвыходно эхо немеет внутри,

и потеряна память, как Чердыни эхо.

 

Есть такая забота - как нянчить ключи,

чтобы в срубе на выдохе булькнула бездна.

Где воскрес твой игрушечный гений? - молчи -

выпендрёжник, сим-сим, Мандельштам... Неизвестно.

 

Сладострастна вина, расточительный страх,

состраданья равны синема, и фальшивы,

как залётные птицы, в пустых рукавах

инвалида победы ненашего Шивы.

 

И неточная малость понятна почти,

и, засохнув, вода станет тоньше бумаги,

и протрётся родимая - строф не свести,

если губы попросят попить бедолаге.

 

И мерещится время, но миг погодя, -

никудышному Вейлю всегдашнего вида

в перламутровой линзе другого дождя,

как в затравленном взгляде жены Неэвклида.

 

Там указ пролетит, а тут слово умрёт.

Вот суглинок, вот хлеб и запойное горе.

Уточняется зет, а никто не идёт,

и не стронуть того и сего априори.

 

Только бедная буква припишет ау,

утаясь препинаний извета и тлена.

И дыхание вздрогнет в табачном дыму,

плоскодонную зыбку качнув отдаленно.

 

 

Л.

 

Мы будем пить вино и говорить: люблю.

Похоже, скоро дождь дойдёт до преисподней,

осыплется теперь листва, и к ноябрю

прольётся только свет по милости господней.

 

Не скучно и темно, перезабытый дом,

и некуда идти, смеркается округа,

и правда, что судить не важно ни о чём,

а лишь перебивать молчанием друг друга.

 

Вчерне блестит огонь, и понарошку не

тоскливо, и легко - придуманно донельзя,

единственно - гляди туда, где, не надейся,

не видно ни следа, и полночь на стекле.

 

И, в третьих, не возьмёшь взаимное себе,

и бедность не солжёт, а блажь прямее скверны,

и надо ждать числа и снега на земле,

не думав, не гадав и не стыдясь, что смертны.

 

Ознакомиться с пдф-версией номера вы можете по ссылке:

http://promegalit.ru/modules/magazines/download.php?file=1501441081.pdf