Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Дмитрий ЗолотовОб авторе: Родился в 1965 году в Риге. Закончил факультет иностранных языков Латвийского... >>> |
Кунвар НараянОб авторе: ... >>> |
Марина АржаниковаОб авторе: Родилась в Томске, там же окончила музыкальное училище по классу «Теория... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Станислав БондаренкоКамо летеши? СтихотворенияИз цикла «Память Ирпенская» Молодой специалист Ученикам Ирпенской СШ № 2 начала 80-х До утра, до очуменья, хоть совсем испепелись: проверяю сочиненья, молодой специалист. Два десятых, два девятых — каждый класс по сорок два лоботряса, виноватых в том, что пухнет голова. И к рассвету всё небрежней — не затем, что неуют, и в Кремле хворает Брежнев: строфы голову клюют. Ирпе-нюни ирпе-няни... Но рассеянный русист с Достоевским сходит в баню и с Толстым распишет вист. Про моливень и счастливень почитает школярам, даже речке, старой сливе, птицам, лесу и ярам... ...Всё сошлось — без сожаленья. Жаль, творятся с этих пор, там уже не сочиненья — Творы! 1 Воры... Оры... Ор!.. Память об учебном годе Ирпень — это память о людях и лете. Борис Пастернак Ирпень — это память о вас (не о лете!), — о том, сколь извилист белеющий лист, о старцах вокзальных, о старшем поэте, о том, кто писатель и кто кагэбист. Об учениках, что уже папы-мамы, о той судоходной когда-то реке — её не замулят ни сплетни, ни спамы: блаженная память живёт налегке! И об ученице, что зря обожала внеочередь в классе повымыть полы, чтоб взгляд педагог оторвал от журнала и видел, как ноги литые белы: как Зина со шваброй — перед Пастернаком в ещё довоенном шальном Ирпене... Поэта пример показался мне знаком, чтоб школьница мыла полы... не при мне. Проза жизни отца (глазами пятилетнего) В одном селе полицаи отца моего порицали: не то чтоб видели агитатором, поскольку домра его звучала, как альт, но отправили гастарбайтером, а вышло, что — в Бухенвальд. Поскольку (по взрослой версии) на заводе германском он сколотил группу и сотворил две диверсии, чтоб навредить какому-то Гитлеру или Круппу. Отец вернулся — освободили, чтоб я родился,— американцы. Все дамы с бати глаз не сводили, а мама ликом взяла и танцем! А я в пять лет — Девятого мая спросил отца при всех на параде: что ж орденов он не надевает, как другие учителя и родные дяди? И тихонько отец, не нарушив уюта, прошептал то, что я лишь после пойму: «За Бухенвальд орденов не дают! А... А ты о том — вообще никому...». Так я в пять лет побыл полицаем — никем за это не порицаем... И нет отца уже — за оградой... Даст Бог, хоть внуки ему — наградой!.. Вдогонку за летом Алексею Зараховичу Дай, кассирша, четыре билета — если трое других не придут, сам уеду на краешек лета — видеть солнца бесхитростный труд. Проводник, не сели мне случайных заполнителей смысла в купе: сам себе и стакан я, и чайник, и учитель, как боли терпеть и любить этот промельк пространства, чтоб и сердце стучало, как встарь — как любил государь государство, и как поп — свой алтарь! Если троица та не отстала, а скорей по пути меня ждёт — я пойму: по свече в три накала, я умею читать этот код. 20 лет навстречу Н. Л. Ждала меня женщина 20 лет, будто Аполлон я или атлет — исчезали страны, менялась власть, ждала меня женщина — заждалась. Отогнав охотников и ворон — после двух родительских похорон - ждала меня женщина — дождалась: нежная жень-шеньщина, твоя власть. Камо летеши? (триптих) СНГейша Улетаешь маршрутом новейшим, не спрошу тебя: «Камо летеши?» — за летейские воды? за лешим? ах, пушиночка ты, СНГейша! На какой из пятнадцати родин сыщешь бабочку синего детства? Рубикон отменён или пройден? — по мобилке спроси у индейца! Не дебилка — любовь тебе в уши! Хороша ты в серёжках-мобилках. Тесно тут, на шестой части суши? Ах, нимфетка, конфетка, любилка!.. Битвой пахли грудей твоих ядра, на щеках отпечатались розы. Пращур звал бы такую — Троянда 2 на забытом наречье — до прозы. ...Так ревёт, разгоняясь и плача, твой мотор, что ни цента не значит вся заначка (от родин заначка!) — стариковская слёзка на сдачи от времён, по каким ты летала, не нуждаясь в дюралевых крыльях! ...Путь открыт (Моби Дик из металла!) — жаль, в отчизне тебя не открыли... Пусть не плачет уже Ярославна — плачет Игорь у ног Святослава. Глянь, Путивль опускается плавно, так как ты подымаешься (к славе?) Опускаются в травы могилки. Помни бабочку дедовской дачи! ...Ну, perpetuum Моби... с мобилкой и — perpetuum родина плача! СНГуси Летят СНГуси, летят СНГейши. А где СНГений, скажи, нувориш?! Творишь, новорус, новояз твой новейший, но ведаешь ли, что творишь СНГеи СНГеи тоже собираются в стаи и летят бизнес-классно и пан-американски (пустим? пусть им — лишь бы здоровье!), но из всех, кто этой осенью улетает, вернутся весной лишь дикие гуси — не потому, что им неведомо слово «Родина» (с большой или маленькой буквы), нет, просто собственные имеют крылья, управляющие существом верней и упрямей, чем голова. Просто человек ищет, где лучше, а Родина ищет, где гуси, независимо от того: права эта Родина или убийственно не права. ...СНГейши стране важнее, чем СНГеи: первые могут родить будущих граждан и даже целого СНГения, который важней, чем все СНГуси. Пусть и с виском простреленным, но чтобы был, пускай он гусей нелепее — на земле пока. Неважно, рождённый он у Днепра или в Нигерии, лишь бы не дал заблудиться Родине и корректировал полёт Земли в бережном направлении, где встречаются невраждебные облака. Встреча в пробке между родин Nulla dies sine 3... скука? Carpe diem 4 за рулём?! Между родин — эка штука! — друг сияет фонарём. Брат-филолог, от наложниц, от налогов ли бежишь, от властей совсем безбожных, что ничем не ублажишь? ...И у нас не nulla dias sine строчки — во дела: всё хиреет Ablativus 5... Не кадит ли «Кадиллак»? Я слыхал, ты благороден: дал на выборы с лихвой на одной из бедных родин, хоть не помню, на какой. Дал и мне б на книгу, старый? Выпить — рад, не за рулём, ну а деньги мы, гусары, и у Сары не берём. Лучше спой, как чехам били шайбу, лей «Васпуракан» — без сациви с чахохбили за тебя тяну стакан! Родин стало многовато, новых пробок и границ — развели всех нас, богатый, разложили — вверх и вниз... * * * Родина — терпимости мой дом, что ж тебя всё меньше узнают? Разве все мы на тебя плюём — кем же так оплёван твой уют? Чирей на груди твоей жесток возле синей жилочки Днепра. Я неважный знахарь и знаток: как же нам лечить тебя, сестра? Что же, девка, сделать для тебя, чтобы хоть привстала ты с колен? Сутенёр твой — истинная тля. Я же с плеч твоих сдуваю тлен. Есть ли нам о чём поговорить? Не прошу любви уже — Бог с ней! Удружи уменьем отравить или изрубить меня во сне — чтоб не больно... Опыт шёпота Человеку дано слышать не все частоты, а лишь 20 процентов звуков вокруг... Из газет Самое главное на Земле говорится шёпотом: если миру выпадет стыть в золе — от пренебреженья подобным опытом! Как бы человечество ни трясло — две нехватки: шёпота или слуха!.. Даже если шёпот слышнее слёз, редко частотой совпадает с ухом. Самый трудный этот язык учу сорок лет пустынных без вычета — я уже почти что шепчу, небо точно по Брайлю вычитав. ...Встанешь тихим ангелом за плечом, разливанная радость вещая, и на донце сердца щемит — о чём? — жажда шёпота человечьего. Лето в декабре Из цикла «Хождение ступенями Востока» Дал Бог нам лета в декабре, продлив кредит тепла и воли. Уют в роскошной конуре и полное кораллов море. Заглядывают три страны 6 глазами башен в наши окна. А горы строгие стройны, как Божеских одежд волокна. Пустыня вечная, как Бог. И что бы с миром ни случилось, но у Него тут получилось: никто из нас не одинок. Из цикла «Кириллица Киевских улиц» Зима приземлилась Зима приближается. Сызнова... Борис Пастернак Зима приземлилась — так рано, что жутко, а думали — всё только лепет и блеф: летали и таяли хлопья, как шутки, как лепет кокетки, впотьмах осмелев, но, плавно лавируя в ночь, приземлилась, и куполом бел — в пол-Земли — парашют. Кто ждал в ноябре эту скользкую милость? Как мир молодит эта милая жуть! Вот так обелить нашу серость до срока! И только с верхушек заснеженных ив спускаются ветки, как жёлтые стропы. Яснеет пейзаж. Застывает мотив. Планирует в снег пара листьев устало — две птицы, что больше уже не взлетят. Покоится осень под снежным завалом. И стынет в снегу искупавшийся взгляд. В галерее зимних берёз Белые стволы — будто бы холсты, свёрнутые в трубки под тесёмкой веток. В каждом скрыт пейзаж зелени и света — может, в нём девчонкой промелькнёшь и ты! Сторож Разве я сторож брату моему? Ветхий Завет Шагами вымокшую тьму прошив по улочкам горбатым, я вдруг пойму: я сторож брату, я сторож брату моему, который княжит надо мной, каштанами давая плату, мой первородный брат родной!.. Я запоздалый сторож брату: он старше библий на Руси и сам, как Библия живая, где Днепр, как рана ножевая, струится память оросить. Я за него не умирал, а он за всех горел и падал, и тыщи душ своих терял, и правды прах он в землю прятал. Не потому ль росли холмы, где нимбы фонарей в сиянье нас допускают к покаянью, пока, прохожий, живы мы? Браток под номером ХХ Кончается браток, седой и бородатый, сокамерник лихой, что мягко нам стелил... Кончается, увы, мой ушлый соглядатай, мой закадычный век — обнимемся, старик. А я любил тебя и номер твой ХХ-й — не так уж важно, кто кого переживёт: нам плохо будет врозь, мой грустный соглядатай, и это оба мы предвидим наперёд. Не номер у тебя — роскошных две решётки: из них бы два креста я запросто сверстал... Ты зря мне дело шил, суя чужие шмотки, а после подставлял подгнивший пьедестал. Но не обиды час — последний час братанья: чем дольше шли мои на волю письмена, тем больше я любил и причащался к тайне, тем дальше отступал осипший сатана. Я Библию тебе кладу у изголовья, а завтра и меня покличут в паханы... С тобой у нас ничья! Но я — ещё с любовью: тебя ещё почтит созвездие шпаны. Молитва в Гефсиманском саду Да минует меня чаша сия; Впрочем, не как Я хочу, но как Ты. Евангелие от Матфея Иерусалим, не пересоли Море Мёртвое. Не пересласти, Иерусалим, горе горькое. Средь твоих олив я в твоей горсти — на ладони весь, Гефсиманский сад, дай мне дорасти до твоих небес. Веткой прошепчи то, что Он сказал — без посредников: вся Земля — Его поднебесный зал для наследников. Не как я хочу, но всегда — как Ты: вовсе не как я! В киевских холмах есть твои черты, Гефсимания. ХХI век, не пересоли Море Мёртвое. Не пересласти, Иерусалим, чашу горькую. На приисках В потёмках стоял человек вдалеке, слегка наклонённый, казалось, к реке. Спросил я: «Что ищешь в прибрежном песке, помочь ли, что ищешь?» А он зарядил мне словами в висок так, будто под нами различный песок: — Да, нет — я на приисках неба, где всякая помощь нелепа... Не сразу поймёшь: дурака ли валял, звезды отраженье рекой поверял, а может быть, звёздами — реку? Престранный старатель, но всё ж не нахал: раз помощь отверг и не ищет похвал, не надо мешать человеку! Последний май ветерана Владимиру Кострову Мальчик слушает пчелу, точно учит слово «мёд»... Пот у деда по челу: мёд плюс годы — как помёт. Видно, скоро скажут «был» — хуже, если промолчат... Кто не путал «пыль» и «пыл», различит огонь и чад. Языком лизнёт свеча темень, дабы свет беречь: и могилы не молчат, и трава — всё та же речь. И мальчонкино «уа», и волчонкино «ау» — тоже Божии слова с тайным смыслом наяву! И пока поёт пчела, и волчонок воем прав — вновь природа зачала, снова смерть весной поправ. ---------------------- 1. Творы — сочинения (укр.). 2. Троянда — роза (укр.). 3. Nulla dies sine linea — ни дня без строчки (лат.). 4. Carpe diem — лови мгновенье (лат.). 5. Ablativus — творительный падеж (лат.). 6. На египетский городок Таба «смотрят» через залив Красного моря Израиль, Иордания и Саудовская Аравия К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыКАШТАНОВЫЙ ДОМСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |