«Только слушать»

А год уходит, утекает, стихает и как будто глохнет.

За стенкой радио икает: то зашуршит, то маршем грохнет.

Там кто-то с горочки спустился, и кто-то в лавочке остался,

а кто-то навсегда простился, но дальновидно не расстался.

 

А кто науку расставанья впитал с детсадовским компотом,

тому и год не расстоянье, тот расстаётся, как по нотам,

почувствовав, что ветер с Леты, где переправа пять копеек,

где уходящие поэты плывут и не спешат на берег.

 

Пока поэты эти были, я их прочесть не успевала,

одних сдавала книжной пыли, других бессмертию сдавала,

а после, словно в райских кущах представить их была не в силах,

искала их среди живущих, взъерошенных, невыносимых.

 

Да и куда бы им деваться, они поют, как прежде пели.

Они умеют не сдаваться, они шутя обходят мели.

Пока они пребудут с нами, мне остаётся только слушать.

А год, как парус над волнами, проносится и слёзы сушит.

 

2014

 

* * *

Попав под этот снегопад, припомню тот.

Небесный свод над головой и тусклый свет

пятиэтажных типовых московских сот,

пустыми окнами глядевших нам вослед.

Залеплен снегом от макушки и до пят,

шагал под снегом запоздалый пешеход.

Быть может, с небом он поспорить был и рад,

да только с небом спорь не спорь — один исход.

Один итог, один и тот же липкий снег,

обрубок тополя — и тот как будто сник.

А с неба хлопьями валил двадцатый век

на тех, кто мечен им. И ты — один из них.

И ты, не сняв его шинели, вышел вон.

Его метелью заметён, его не сдал.

А снег валил, валил, валил со всех сторон,

и век на лавочку бессильно оседал.

Но даже в самых безысходных зимних снах

тебе не виделась такою смена вех,

тебя не сковывал такой дурацкий страх,

что он, двадцатый, уходя, засыплет всех.

Засыплет снегом, а не пеплом и песком,

в ином столетии желая всяких благ,

а дальше пользуй кипятком, ползи ползком,

над снежной крепостью вздымай свой белый флаг.

А снегопад стирал следы, глаза слепил.

И спал мальчонка на четвёртом этаже,

который крепость эту снежную cлепил.

Да только он про снегопад забыл уже.

2009

 

* * *

 

Новый год наступает, а море не наступает.

Хоть и были прежде, как две стороны монеты.

Пиротехник всевышний снарядами осыпает

воробьёв и собак, меноры и минареты.

 

К изголовью подходит улица, но не море.

Эти звуки ни с чем не спутаешь. Залп — и снова

одиночество, невесомое и немое,

расцветает на фоне воя её и рёва.

 

Растревожен пальбою улей, и в каждой соте

в потолок ударяет пробка, и хлещет пена.

Наступленье по всем фронтам. А едва заснёте,

вас разбудит отнюдь не море. Но постепенно

 

утихают шаги соседские в коридоре,

вымирают дворы, пустеют ночные клубы,

утихает стрельба — и тогда наступает море.

И шумит, и опять наутро солоны губы.

2009

 

* * *
Несколько ветреных дней — и руки в трещинах.
Несколько солнечных дней — и нос в веснушках.
Мельком жалеешь котов, за домом встреченных.
Неугомонных, как ты. Как ты, ненужных.
Чуть зазеваешься — март уже закончился.
Оторопеешь — апрель давно в разгаре.
Ластится, жмётся, а ты от боли скорчился,
Будто бы в детстве тебя недоласкали.
Будто бы вчуже тебе весны касания,
Звуки и запах земли, тщета и счастье.
Пусть не апрель он, а так, одно название,
Ты никогда не умел с ним обращаться.
То рассмеёшься взахлёб, а то отчаешься,
Спишь на ходу и ложиться медлишь снова.
Вот объясни: ну, и чем ты отличаешься
От своего же портрета с выпускного.
Те же веснушки, и ногти в ноль обкусаны,
Только счета набегают ежечасно —
Ими весна и играет словно бусами
То ли сочувственно, то ли безучастно.
2016

 

* * *

Минус восемь восьмого марта — куда ни шло.

Минус десять десятого — всё-таки перебор.

У цветочниц неблагодарное ремесло:

размораживать город, застывший в зиме с тех пор,

как последние астры взяла старушка в платке

и, поправив платок, растаяла в свете фар.

Вот с тех пор и зима. И, с зимою накоротке,

смотрит город стеклянным взором на твой товар.

 

Только ты и сама как будто застыла здесь,

провалилась в сон, а во сне другая, не ты,

не проснувшись толком, ныряет ногами в смесь

грязноватого снега, соли и нищеты,

и весь день считает убытки, и каждый час

худосочные розы считает по головам.

Видно, что-то ещё потребно зиме от вас,

а быть может, от нас. Но, увы, отдуваться вам.

 

Минус десять и солнце: как там сказал поэт?

Просыпайся, красавица, нечего тут, пора.

И висит над Москвой в ожиданье твоих побед

это облачко лёгким взмахом его пера.

И затянет, и потеплеет, и потечёт,

и захлюпает на земле и на небеси...

Не спеши, завернув тюльпаны, выставить счёт.

 

Вот отступит зима — что хочешь тогда проси.

 

2012

 

* * *

 

Камень с дырочкой, но не сквозной,

недоделанный куриный бог,

не морочь меня своей казной,

пёстрой россыпью у самых ног.

 

Наклоняйся, мол, ищи, смотри,

выбирай любой, пока светло:

хочешь — этот, с искоркой внутри,

хочешь — тот, прозрачный, как стекло.

 

Выбирай, покуда выбор есть,

солнце сядет — сгинут без следа

искорка, внезапная, как весть,

и тростник, и камни, и вода.

 

Свет янтарный, предзакатный свет.

Гул морской, начало всех начал.

У меня к тебе вопросов нет,

ты мне ничего не обещал.

 

Ты и сам пока что не насквозь,

значит, и меня бы не сберёг.

Но найдёшь тебя — попробуй брось,

бог береговой, куриный бог.

 

Даже и не бог ещё, а так,

чей-то недосмотр и недочёт,

медный грошик, ломаный пятак,

сквозь который боль не утечёт.

 

Утекает солнце в облака,

горизонты снова не ясны,

но не переводится пока

в сумке мелочь из твоей казны.

 

2012

 

АВГУСТ

 

Тонкая паутинка — словно волос седой. Двор застыл, как картинка, в луже

с тёмной водой. Скучно? Вот тебе комикс — целая россыпь луж. Сам себе

незнакомец, что же, попробуй, сдюжь, стоя у крайней лужи, глядя туда

в упор, вяло думая: ну же, где ты был до сих пор, впрок конопатил уши,

свой безопасил тыл, место искал посуше, к лужам не подходил. Гладь тиха

и пустынна, тих и докучлив страх: что там за паутина в спутанных волосах?

 

Хоть бы и паутина — что ж ты не сводишь глаз? Дерево, дом и сына —

был тебе соцзаказ. Угол в съёмной квартире, кактусы на окне. Ляжешь

часа в четыре, их же видишь во сне. Что-то запишешь в строчку,

выберешься во двор, катишь по лужам дочку, младшую из сестёр.

Катишь, гладь рассекая — долго ещё катать. И снизойдёт такая ясная

благодать, словно вымолил света в этом чужом дворе, словно всё ещё

лето в главном календаре.

2009

 

* * * 

                                                               Е.Л.

Ты, влюблённая, на том конце Москвы.
Я, бессонная, на этом.
Полумесяц словно сглаживает швы
между осенью и летом.
Что за вздор несём мы заполночь в сети,
ни отточий, ни абзаца.
Как охота эти грабли обойти
и как трудно отказаться.
Может, нежности запас не весь изжит,
может, сил ещё достанет.
И на том конце дрожит, дрожит, дрожит,
а на этом — только тянет.
Не пленяясь, не терзаясь, не любя,
упирая нос в запястье,
поневоле примеряю на себя
эти радости и страсти.
То ли финиш, то ли так, вторая треть,
жаль, что чувства так одрябли,
то ли плюнуть и наутро улететь,
оседлав чужие грабли.
Над Москвой плывёт щербатая луна
с удальством первопроходца.
А у нас осталась ниточка одна,
но, бог даст, не оборвётся.
2017

* * *

 

Всю осень хочется тянуть строку.

Тянуть строку, пока хватает вдоха.

Выходит плохо.

 

Затюканной кукушкой на суку

взамен буколики или эклоги

роняешь слоги.

 

Роняешь слоги, словно клён листву, и думаешь себе: пока живу,

за слогом слог, по капле, по стежку однажды всё же вытяну строку,

часы нанизывая, дни листая, где пятая стопа — там и шестая,

а вдруг не рухнет, навесным мостом дотянется до рифмы, а потом

до первых заморозков, до снегов, до отпечатанных в снегу шагов,

до заметающей следы метели, до оттепели... Да и в самом деле,

кого интересуют эти сроки?

Но рвутся строки.

 

2011

 

АНТОНОВКА

 

Антоновка, видишь, такая, что сводит скулы.

Ну да, на любителя. Не обижайся, детка.

Такая растёт за забором соседней школы,

до самой земли изогнулась нижняя ветка.

 

А ты за антоновкой едешь намного дальше.

Три дюжины лет миновало, а ты всё едешь.

На старой своей, на богом забытой даче

ровесницу-яблоню робко кругом обходишь,

 

и каждое яблоко — словно письмо оттуда,

где мало-помалу за лето смуглела кожа,

где прямо под яблоней сохла весь день посуда,

и пахло вареньем, и временем пахло тоже.

 

Как рыба в ведре, на рассвете дачники снулы.

Погода меняется — что им теперь погода?

Гудит электричка. Мучительно сводит скулы:

зелёное яблоко катится вдоль прохода.

2009

 

* * *

 

А как только моя броня протрётся до дыр,

наловчусь ускользать то в старые книги, то

в этот очень маленький, в этот уютный мир

детских прозвищ, непарных карточек от лото,

 

завиральных историй, отборнейшей ерунды,

безошибочно приводящей в восторг родню.

Записали? Спаси вас Господи за труды.

Я ленива, но что сумею, то сохраню.

 

Что сумею, то буду дальше носить с собой,

теребить, пока не протрётся, что та броня.

Я покуда при деле. Но книги наперебой

уверяют, что после лета и без меня

 

будет осень, будет от листьев в глазах желто.

Может, мне ускользать написано на роду.

Всё на месте. В кармане карточка от лото.

Не забыть бы вернуть в коробку, когда приду.

2013/2014

 

* * *
                                               А.А.
Оттаиваю понемногу: дело к зиме.
Не то чтобы влюблена, но не без того.
Свечусь изнутри, не спешу поддаваться тьме
ноябрьского города, тусклых небес его.
Не то чтобы влюблена, но не без того.
Могла бы вприпрыжку, на слякоть мне наплевать.
Но падает снег, приближается Рождество,
всеобщее примирение, тишь да гладь.
Могла бы вприпрыжку, на слякоть мне наплевать.
А значит, не жду наступления Рождества.
Но снова страна собирается воевать,
оставшихся в ней замечая едва-едва.
А значит, не жду наступления Рождества,
поистине царский подарок себе дарю:
нижу на живую нитку не те слова,
которые обещала сдать к декабрю.
Поистине царский подарок себе дарю.
Оттаиваю понемногу. Дело к зиме.
Из книг отдаю предпочтение словарю.
Что делать, если не те слова на уме.
2015

 

* * *

Подожди, отдышись, эти жесткие ритмы отбрось.

Друг за друга цеплялись, а нынче умеем и врозь.

И мурашки по коже.

 

К отраженьям в витринах присматривались на ходу

в приснопамятном, благословенном, замшелом году:

всё казалось, похожи.

 

Всё казалось, что это надолго. Не год и не два

обещали тянуться неловкие эти слова.

Да угасли, затихли.

 

Это значит, что сколько в витрины, дружок, не глядись,

но слова догорают, слова возвращаются ввысь,

во всевышние тигли.

 

Что ни вечер, то вечность — но это они не со зла.

Только скука повисла гирляндой на кромке стола

и на пыльных плафонах.

 

Не дождаться, покуда, сгорая в душе со стыда,

неудачник какой-то опять попадёт не туда,

и в щелчках телефонных

 

будет голос, как будто знакомый, и всё же ничей.

И ворованным счастьем повеет от этих ночей,

и прохладой повеет.

 

И опять заведёшь, как цикада в полночном саду:

«В приснопамятном, благословенном, замшелом году...»—

Но никто не поверит.

2008

 

* * *

А подумать, когда-то и я могла сочетать слова со словами.

И чудны они были, Его дела, и пленительны наши с вами.

Вы о них не в родном, так в ином краю стрекочите на всю катушку.

Я вам тоже при случае подпою. Только шёпотом. И в подушку.

2013