Нет у души одиночества

ИЗ  ЦИКЛА «ТЕЛЬ-АВИВСКИЕ  ВАРИАЦИИ»

 

Люблю тебя, мой Тель-Авив!

     Гулять по улочкам пустым,

Когда в душе любви прилив,

     И перезревших чувств отлив,

И шторм в подкожной бухте…

 

Люблю ночной твой мягкий бриз,

      Прохладу в дом несущий,

Плеск тихий волн, и кипарис

      Уснувший, в лоне лунных риз,

Закутанный, как в юхте.

 

Люблю прибой, теснящий брег,

      В лицо – плевки солёных волн,

Скитальцев моря, как абрек,

      Неустрашимых… Их набег

На пирс, разлёт на кнехте…

 

Мой Тель-Авив, теперь – родной!

    Трепещет в сердце счастье,

Когда лечу к cебе домой,

     В шум окунаюсь с головой, –

Прибой всегда на вахте!

 

МАССАДА

 

В земле природы обветшалой,

Покрытой пылью всех веков,

В расщелине годины шалой,

С прозреньем веры запоздалой

Утихли натиски врагов.

 

Солёно-горькая водица,

Разлом заполнив до краёв,

Туркизом* призрачным искрится,

Манит, но ею не напиться,

Не напоить земли покров.

 

В сей чаше ветры одичали,

Здесь ненасытная беда

Со злом трагедию зачали,

Здесь слёзы высохшей печали

Окаменели навсегда.  

 

*Туркиз – цвет бирюзы

УЛИЦА БУГРАШОВ

 

К морю шагаю по линии Буграшов.

Пятидесятый размер –

Шорты на мне, наизнанку шов

Майки в полоску… Сер,

Вида невнятного и неопрятного –

Брусчатый гобелен…

Да неприглядна для глаза залётного

Старость потёртых стен.

А я шагаю свободно, и д?рог мне

В меру горбатый наст,

Ставни из прошлого, прошлая жизнь в окне –

Невозвратимый пласт…

Высятся к небу, собою любуются,

Чтя городской кряж,

Новые башни, держа фасон улицы,

Носом уткнувшейся в пляж.

Видные домики: чистые гладкие,

Только совсем другой

Стиль оголяется: нищий загадками.

И, к сожаленью, немой…   

 

 

НЕТ У ДУШИ ОДИНОЧЕСТВА

 

Билась уткой с подбитым крылом,

ныла болью зубной беспрестанно,

занималась пустым ремеслом,

угождая немилому... Странно,

 

как боялась она быть сама

одинокой, забытой, раздетой…

Ей казалось, что в тех теремах

златокудрых, что высятся где-то,

 

где народу полно, шум и гам –

там ей место, со звоном посуды…

Открыта навстречу ветрам

нараспашку, с улыбкою Будды…

 

Но однажды ей будничность дел

принесла откровенье в тиши,

что болит одиночество тел…

Одиночества нет у души!

 

 

ИЗ ЦИКЛА «НА СВИДАНИЕ К НЕРЕЮ»

 

Сгущённый антрацитовый покров

с замедленным движеньем киноплёнки

мостил заботливой рукою кров

над тающей зарёй в морской рифлёнке.

Накалом восставали фонари

в сто лун вслед уходящему закату;

а волны, словно в полдень косари,

в скирды укладывали пены вату;

да сейша колыхала строгий буй,

баюкала забытую панамку,

старателем в ней промывала струй

песчаных злата жареную манку.

Безмолвие, живущее в песках,

ловила я в купели мирозданья,                                                                

и выплеснулись в вечер, как хамса

из сети в трюмы, блиц-слова признанья.

 

 

ПЕРЕЗВОНЫ

 

                    Валерию Гаврилину 

 

Звоны, звоны, перезвоны…

Звон души, как звон Руси,

Перед смертушкой иконы

Над народом пронеси,

 

Перестуки соловецких,

Мертвецов, могильный стон

И тюремный лязг советских

Обескровленных времён…

 

Вновь, как льда по рекам вздутым,

Лом пойдёт по всей земле,

Боль разрыва, буря смуты

И хрипение в петле….

 

Будут рвать её потомки

Бунтарей и быдляков

На бурлацкие котомки

И на лязганье оков…

 

Этот лязг Руси Великой –

Ярославны плач извек

понесёт в строю безликом

умерщвлённый человек. 

 

УКРАИНСКИЙ МОТИВ

 

Я из мира сего: я – из песен и м?вы,

Из цветов и листвы, вышиванок и лент,

Из вишнёвого сока и яблок медовых,

Из росы на лугах и тумана у рек.

Я – из хлеба ржаного, щедрот каравая,

Из истории пращуров вольных кровей,

Из воды родниковой Полесского края,

Украинской земли незасохших корней…

 

ПО ПУТИ В СТРАНУ ОРХИДЕЙ

 

В перламутровых створках туч

Играла жемчужина солнца…

Метко глаз поразил острый луч,

Словно меч самурая-японца.

 

На колени б поставил фантом,

Да ослепла от чар фотовспышки,

Сражена наповал, столбняком,

Как в музее «Данаей» – мальчишки…

 

Но следить за её баловством

Продолжала, прикрыв томно веки:

Как по небу дырявым ковшом

Разливала порфирные реки;

 

В репрессалии пурпурных туч

Раскалялась, как нити вольфрама;

А потом, из темницы онуч

Выходила свободой Приама…

 

Следом – как и в Юра, и в Архей –

На просторе Такама-но хара

Выступал хоровод орхидей

Из воздушного белого пара,

 

Будто крылья с резьбой гребешка

Цапли той, что упала в росу

Чудным цветом к ногам пастушка

С откровеньем Аматэрасу:*

 

«Проходящее всё в мире поз,

 Как полёт этих царственных птиц…

Красота только вечна… вне слёз,

Вне желаний, вне всяких границ!»

 

*Аматэрасу («великое божество, озаряющее небеса») – богиня-солнце, одно из главенствующих божеств японского пантеона в религии синтоизма