Александр Раткевич

Лирика верлибра. Стихотворения

 

         Трехстишие

 

В зеленой воде плавают зеленые рыбы.

В синем небе летают синие птицы.

На солнечной земле живут солнечные люди.

 

 

         Земля моя

 

Медное солнце. Розовые облака.

Девичья осень окутала мое тело,

но лицо мое – словно пламя.

 

Там, за полем-простынью,

где снег превращается в жизнь,

нескончаемым полотном стелется земля.

 

В каждой ноте полночных птиц

узнаю мелодию первоначальной жизни,

когда ноги, ступая по земле, оставляли

маленький след – отпечаток меня…

 

Много дней промелькнуло и много лиц.

Цветет ноябрь. Блестит стеклом асфальт.

За спиной остаются города.

 

Рождения и смерти уходят за спину.

И любимые наши горечью и холодом

исчезают в краткой прелюдии.

 

Только ты, святая земля,

не стихающим праздником,

как прежде, идешь впереди…

 

Я вижу эту близкую даль.

 

         Шаги

 

Через гладкие камни стен

проступает неоновый блеск.

 

Сквозь толщу усеянной трупами земли

сочится почти неуловимая ненависть

ко всем прозябающим и процветающим на земле.

 

Там, под землей, царствует монг,

тысячелетиями поливающий кровью

села и города, страны и континенты.

 

Здесь, наверху, бедняки и богачи

платят ему, жаждущему жить вечно,

своими сбережениями и своими жизнями.

 

Но солнце восходит и заходит,

а мысль человечья центростремительна

и никогда – центробежна.

 

В глубине, еле досягаемой взглядом,

раздираемой ядерным кашлем,

в остывающей глубине –

 

раздаются шаги человеческих тел.

 

         Зеленый свет

 

Может быть, на заре или позже

люди все заболели войной:

и кочевники, и земледельцы…

 

Гасла заря, дымом стелясь,

а болезнь эта все не проходила –

резала, давила, жгла.

 

Там, за спиной, множились вирусы,

передавались легким взмахом рук.

 

Там их кормили до истощенья.

 

Красной луна подымалась,

а болезнь эта все не проходила.

            _ __ __ __ __ __

 

Перепонки от шума лопнули,

ноздри от пыли сжались,

когда стрелы превратились в пули,

когда лук превратился в ружье.

 

Закололо, заломило в суставах,

словно высохла жидкость в них.

 

Вот один упал, вот другой… и в даль

покатились зрачки, этой болезнью раненые.

 

Ровно в двадцатом столетии 

кто-то сказал: о чудо, Атом! –

бомба моя ненаглядная!

 

Дым заревой загорелся закатом

в безмолвии, в безветрии, в безвременье.

 

Зеленой луна подымалась,

а болезнь эта все не проходила.

            _ __ __ __ __ __

 

Время себя задернуло алым покрывалом.

Небо атласное прогорело.

Небочко мое…

 

Тучи пропахли черным металлом.

Камни размякли от пепла.

Камешки мои…

 

Голоса птиц пожелтели.

Солнце покрылось сединами.

Солнечко мое…

 

Холод переоделся в жару,

ходит без перчаток и без шапки,

ходит, блистая нержавеющим телом,

ходит голый, как атом.

 

Остыла, остекленела луна,

а болезнь эта все не проходила.

            _ __ __ __ __ __

 

Тот сильнее,

у кого острее кончик взгляда.

 

Тот слабее,

сквозь кого этот взгляд проходит,

как сквозь эфир.

 

Тогда разноцветные звезды лопаются,

как надувные шарики…

 

Если проснусь не вовремя, встану и

больше никогда не лягу,

значит мой сон был цветной.

            _ __ __ __ __ __

 

Вот она, стекловидная,

прозрачная, как стекло,

течет по стеклянным сосудам

полустеклянная кровь.

 

Вот она – наша болезнь.

Без возраста, без имени, без…

Может быть, на заре –

или позже, или раньше.

            _ __ __ __ __ __

 

Мир утопает в хаки-весне.

У мира набухли почки

без признаков болезни.

 

Так, издали, он светится

Зеленым светом.

 

 

         Ночью

 

Ночью листья взволнованых деревьев

говорят не о своем сне –

они сквозь монотонный крик ветра

и сорванный скрип старых петель

настойчиво шепчут о всех людях,

убитых праведно и неправедно,

но их никто не слышит.

 

         Днем

 

Шумит городок, как включенный двигатель;

пытаюсь вслушаться, определить неисправность,

но шум этот, словно буйного эха поток,

проносится мимо и за домами рушится.

 

Стою, словно каштан, намертво вросши в землю,

взгляды стряхиваю ловко с личин, как листья;

и думаю: улица эта – петли капкан

беззвучно сдавит горло женщин и мужчин.

 

Я зорче, когда смотрю на других исподлобья,

все видимое тогда у меня в зрачках,

и все становится не поддающимся порче,

но шумы… но каштаны… но города.

 

         Сумрак

 

В расцвете губ, в ночной тревоге,

в глазах, от света искаженных,

в желанье лунном, в тайном вздроге

уставших тел, дотла сожженных

в горячем пламени оргазма,

в абсурде нравственных оков,

как и в наивности сарказма –

безумье слов.

К списку номеров журнала «ИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNAT» | К содержанию номера