Поглощая людей и слова

СэлаЮхудим^*

отчаянье смотрело на долину:

построившись, как пленные, в колонну

(где даже смерть посменно обжита) –

согласно тридесятому колену,

собою перемешивая глину,

они брели по вымокшему склону,

то падая, то требуя суда.

за лесом не увидевшие храмов.

случайно не заставшие погромов.

потомки предпоследних караимов.

забытое над лужей комарьё.

ломая загражденья и заслоны,

тропа иосафатовой долины

шарахалась от ищущих её.

строй множится, хрипит. но даже стань я

настраивать поношенное зренье, –

с доступного (казалось) расстоянья

не высмотришь, где ноша, где спина.

и время, словно таинство смиренья,

стирает с них приметы опознанья

и выданные наспех имена.

...

смеркалось. небо сохло и пустело.

два облака ворочались устало.

суда на всех сегодня не хватило,

и судей новых нам не завезли.

тьма нынче и без падымка терпка мне.

но шли и шли, согнувшись под веками,

щербатые кладбищенские камни.

и мёртвых за собою волокли.

* СэлаЮхудим - (караимск.) Скала Иудеев. Она же - скально-пещерный город Чуфут-Кале.

Лавра. Шаги по Никольскому

Над шпилем буря. Накрыло к ночи,

да хорошо так!

Брусками молний хорунжий точит

зубцы решеток.

Удар – деревья черны и голы –

и вновь не стало...

Темнеет камень. Белеют сколы

у пьедестала.

Над шпилем буря. На тучном фронте

напор трирем лют.

Но ей плевать ведь, небесной фронде,

где люди дремлют.

Намокший ломик, назло везенью,

скользит полого.

Листок последний летит на землю

с герба былого.

Слабеет камень... Почти финита!

Удары резче!

Змеятся-вьются по лбу гранита

морщины трещин.

Удар –

и взвоют уже не воры, а костоправы...

...

Гроза у створа.

Лишь тени вздрогнут у переправы...

Закат над Херсонесом

Ты прав, Сириск. Венки не сохранят

Ни знатности, ни остального хлама.

Какая разворачивалась драма

На пологе из местных роз и мят!

Нагрянет Рим – и полог будет смят.

Едва ли что останется от храма. –

В истории за все в ответе мрамор,

Приправленный молчанием ягнят.

Давно умолкли Плиний и Солон.

Стекает солнце в трещины колонн

И за волной уносится куда-то.

Таврида дремлет, сны свои храня.

Лишь вздрогнет город, словно по камням

Ступают легионы Митридата.

Фреска

— С бессмертием не всё ладно, воскресают-с...

В захудалой глуши, где засовы оделись ржою,

Но в заутреню горло дерёт полусонный кочет,

Сквозь апостольский лик проступило лицо чужое.

Корчит рожи в углу и мирских мужиков морочит.

Привечать чужаков осторожному люду не в честь.

Что за черти в стене? Хоть глаза изгляди до рези.

То ли леший, а то ли другая какая нечисть –    

Сколь ни крестишь её – всё настойчивей к людям лезет!

Эх, церквушка... Намылили шею дьячку-зудиле.

Подсобрали деньжат, чтобы стала не так убога.

Освятили. Отпели. Отплакали. Откадили.

Только толку-то? Так и молились с другого бока.

Храмы в землю врастают – на Волге ли, на Оби ли.

Но упрям человек.

На осеннюю Виринею

Мужики под хмельком непутёвую фреску сбили.   

Вместе с той, что была под нею.

* * *

За змейкой вслед змеится вымоина,

сползают зной и тишина.

Душа скалы до трещин вымотана,

до рыжины обнажена.

Скажи, ложбина, камня жаждавшая

(уже заполненная вся),

что шепчет крошево нападавшее,

пересыпающееся...?

Места морошные, злопамятные. 

Змея свернулась куличом.

Ох, тяжелы вы, речи каменные –

мыска, задетого плечом...

Хроники местного разлива

В рейсе упившись некрепким теплом,

Волны голодные гнут волнолом.

Жаждет вода передела.

Паводку тесно в квартале жилом,

В жилах имперского тела.

Свежей бы пристани – горсточку, горсть...

Гложет водица гранитную кость.

Выбросит. Примется снова.

Выплюнет, с кровью, попавшийся гвоздь –

Вот ведь готовят хреново!

Плески и скрипы сорвутся на вой.

Кто говорил, что гранит неживой?

Вон он – топочет рядами,

Над непокрытой речной головой

Гневно трясёт проводами.

Хлопнуло небо. Идут игроки

Над городами играть в городки.

Ниже, по дедовским картам,

Шастают лодки...

Пока там спорят с утра перезвоны церквей,

Берег – который – сегодня правей? –

Плавает в списке улова,     

Кверху брюшком, возле прочих словей–

Самое главное слово.

Дань подсобрав у черты городской,

Кормные воды идут на покой.

Копятся тени, сгущаясь.

То в истукана над сонной рекой,

То в мертвеца превращаясь.

* * *

полусонный экран шелестит в темноте.

пересмотришь, лакая бурду,

как проснулся под утро на чьей-то тахте,

оказавшись последним в роду.

вот идешь к остановке, губу закусив,

пустоту различая едва.

и спокойно глядит на тебя жилмассив,

поглощая людей и слова.

С пдф-версией литературного проекта «Вещество можно ознакомиться здесь