Ирина Бирна

Хургада «Allinclusive»

Февраль, 2019

 

Каждый полет сродни родам – сопровожден массой деталей, эмоций и переживаний совершенно уникальной природы. Персонифицирован до предела. Каждому приходилось слышать: «Летели мы…» и далее повествование о бледных стюардессах, о странных заявлениях капитана, о вибрации, качке в пятнадцать баллов по двенадцати балльной шкале, запахе дыма и терявших сознание пассажирах. Вы все это тоже переживали, и в гораздо большей степени, чем рассказчик, но тот страстно стоит на том, что им пережитое было совершенно особенного, непознанного еще никем уровня, уровня, который вы и вообразить себе не можете. И даже его кум и теща признали, что случившееся с ним – нечто совершенно из ряда вон. Помня эту аксиому, я старалась не касаться описаний перелетов к целям путешествий и начинала рассказ прямо из гостиницы. В этот раз рискну сделать исключение.

Начались наши приключения с того, что рейс задержали на полтора часа – некто господин Рассеянный сдал багаж, но забыл сесть в самолет. Его сперва искали с собаками, полицией и пожарными, потом бросили и стали искать то, что легче найти – чемодан. Пришлось разгрузить самолет, перебрать чемоданы, тюки, пакеты с досками и парусами для виндсерфинга, велосипеды и инвалидные коляски – словом все, без чего сегодня путешествие теряет всякий смысл и значение. Наконец злосчастный багаж был найден, отделен от самолета и локализирован в отделении полиции аэропорта до дальнейших распоряжений. Меня задержка нисколько не расстроила: черт его знает, почему господин Рассеянный передумал лететь в обществе своего чемодана. Возможно, рейс в таком сопровождении и мне показался бы излишне долгим и скучным.

Потом мы долго толкались с другими самолетами в очереди, ожидая места на взлетной полосе. Взлетела машина, напрягая последние силы, и, докарабкавшись, как скалолаз, до заданной высоты, поняла, что старт стоил слишком дорого. Едва набрали высоту, как слово взял капитан. Лучше бы он этого не делал – последующие четыре часа могли бы быть окрашены эмоциями меньшего накала. Во-первых, «он» оказался «ею», что, принимая политическое значение женских квот, и поспешность, с какой некоторые предприятия стремятся их выполнить, следовало бы сообщить пассажирам до полета; во-вторых, капитан игриво заявила: «Перед нами грозовой фронт. Какой интенсивности – Служба безопасности полетов еще не знает, поэтому рекомендует альтернативный маршрут, чтобы обойти грозу. Но я решила лететь прямым рейсом: мы и так достаточно времени потеряли во Франкфурте, так что я думаю, все пассажиры заинтересованы как можно раньше достичь Хургады и успеть к ужину!» Но оказалось, что не все пассажиры страдают голодом на уровне капитана: какая-то старушка несколькими рядами ближе к кокпиту громко ойкнула, и к ней профессионально украшенная улыбкой двинулась стюардесса, всем своим видом показывая, что ничего не случилось, и полет будет проходить в штатном режиме. Над креслами зажглись красные лампочки: кто-то требовал виски, кто-то – сердечных капель, но рейс был чартерный, поэтому и первые, и вторые могли рассчитывать, в лучшем случае, на последнюю исповедь. Всюду, куда хватал глаз, пассажиры судорожно давили большими пальцами на экраны смартфонов, посылая миру последнее «прости». Очереди перед туалетами в хвосте и в носу машины сливались тылами в центре салона.

Машина двигалась какими-то скачками то влево, то вправо, вероятно шарахаясь птиц; местами проваливалась в канавы, а то вдруг игриво перескакивала через безобидные серые облака. И во все время полета размахивала крыльями, как первый прототип братьев Райт. Но долетела. При посадке самолет задрожал, распушил нервно закрылки, как птица перья, выставив всему миру на показ свои внутренности: кишочки, винтики, краники, кронштейнички и прочую пневматику с механикой. Наконец, чиркнул резиной по бетону, пшикнул, скрипнул и покатил по полосе, сопровождаемый искренними аплодисментами пассажиров. На многих лицах были видны слезы счастья.

 


Коррупция

 

Египет – страна обязательная для посещения каждому, так или иначе соприкасающемуся с темой коррупции: журналистам, писателям, служащим финансовых инспекций и мафии, хотя две последние категории, по сути – одно и тоже. Египетская коррупция начинается в Германии. Туристический агент, продавая путевку, обязательно уверит вас, что обладателю немецкого туристического паспорта виза не требуется. Это, простите, ложь. Как только я покинула шланг, выводящий пассажиров из самолета в салон терминала, как в глаза бросилась надпись на чистом арабском: «VISA $25». Чтобы избежать недоразумений, надпись была повторена в разных углах зала раз сорок. Пассажиропоток разделился на ручейки к окошкам, где должна была состоятся сделка. Тут же в зале стояли фанерные стенды с эмблемами туристических фирм и симпатичными молодыми людьми под эмблемами. Некоторые из побратимов, переживших полет, направились туда. Не знаю, что двигало ими, но мною – вера в то, что визу должны покупать те, кому туроператор на родине не сообщил о свободном въезде. Под эмблемой моей фирмы я поинтересовалась, нужна ли мне виза, араб по-английски кивнул, принял мой паспорт, вклеил визу, и только после этого сказал:

– Тридцать долларов, мадам!

Спорить было поздно, на поддержку рассчитывать нечего: кругом шатались без дела вооруженные до зубов полицейские, время от времени заглядывая полусонно через плечи собирающих визовую дань. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, чью сторону займут они в случае столкновения интересов. Долларов у меня, разумеется, не было, и араб оказался настолько любезен, что согласился взять ту же сумму в евро – великодушие, которое ранее мне пришлось испытывать лишь в Лихтенштайне. Но об этом читатель уже знает.

С этой минуты приезжающий попадает в царство чаевых, и каждый шаг его отныне будет сопровожден раздачей двухевровых монет. Платить надо всюду, платить надо всем: водителю автобуса, нанятого туристической фирмой за ваши деньги для того, чтобы доставить вас в гостиницу; сопровождающему автобус работнику фирмы; дежурному администратору гостиницы, уборщице; бармену на пляже, сотруднику, выдающему вам каждое утро пляжное полотенце, официантам в ресторане; экскурсоводу и водителю автобуса, если вы позволите уговорить себя совершить экскурсию по городу; бедуинам в национальных балахонах, тучами стоящих, сидящих и лежащих под каждым историческим камнем или обломком, – я не встретила за неделю пребывания здесь ни одной позиции контакта с внешним миром, где мне не намекнули бы о необходимости финансовой поддержки занимающего позицию.

Уже в аэропорту, при ожидании отправки микроавтобуса, мне бросилась в глаза назойливая суетливость водителя – он не только рвал из рук чемоданы, но и приветствовал каждого вновь прибывшего одной и той же шуткой: «Guten Morgen!», хотя было полдевятого вечера, и сам весело заливался смехом. Едва тронулся автобус, как сотрудник фирмы – этот не суетился и шутил разнообразнее – поспешил разъяснить наше нынешнее положение:

– Египетский туризм находится сейчас в упадке. Все сотрудники работают без оплаты – ваши чаевые – наш единственный доход. Наш водитель, например, вообще не имеет никакого отношения к туристической фирме и работает, как частник. Поэтому, пожалуйста, не препятствуйте ему помогать вам переносить багаж от автобуса до гостиницы. Я знаю, это всего несколько метров, но позвольте ему помочь вам и отблагодарите, как посчитаете нужным…

Суть экономической системы, в основании которой лежат чаевые, я начала понимать на следующее утро. Как всегда, едва проснувшись – было около шести утра – я надела купальник и отправилась на пляж. Здесь было серо, одиноко и зябко – идеальные условия для утреннего заплыва. Я бросила полотенце на лежанку и ступила ногой в едва дышащую влагу Красного моря. И тут же, как паук из угла, ко мне засеменил некто в черной униформе, размахивающий руками. Сияя желтыми зубами, среди которых кариеса были лишены только выбитые, он двумя известными ему английскими словами объяснил мне, что купаться до девяти утра запрещено. Сообщение было сделано тоном и сопровождалось жестами, намекающими на возможность компромисса. Но дело в том, у меня в этот критический момент, как у зощенского героя, были «только ноги и живот». Ночной менеджер пляжа, поняв, что два евро мне достать неоткуда, позволил мне продолжить мою утреннюю программу.

Позже, в экскурсии по городу, мы остановились у самой большой мечети. Слева от нее были настежь распахнуты ворота частной верфи. Здесь слева и справа на стапелях стояли яхты, на яхтах и под ними сидели на корточках арабы. Позы их, спокойные, медленные движения, сонная атмосфера, обволакивающая картину, а, возможно, выраженное нашими лицами удивление, заставило Карима – экскурсовода – пояснить, что в Египте мало, кто работает по контракту. Работники каждое утро приходят на фирмы, верфи, стройки и спрашивают работу. Если работа есть – остаются, нет – идут к соседнему работодателю. Все – на рукопожатии – никаких условий, никаких договоров, налогов, отчислений…

Следующей остановкой была Коптская церковь. Здесь, у ворот лежали груды вывороченной земли, и пятеро мужчин протягивали телефонный кабель через туннель. Работа была распределена следующим образом: один находился в яме и тянул кабель; трое – стояли по краям, наблюдали работу товарища, громко о чем-то дискутировали и время от времени носком туфли отбрасывали дугу кабеля, если она выскакивала из ямы; пятый стоял несколько в стороне и, судя по более опрятному виду и по тому, как на него косили трое у ямы, был шефом и молча руководил работой. Если добавить еще и трех полицейских, в бронежилетах и вооруженных «калашами», покинувших свой пост за бетонными блоками, защищающими вход в церковь, картина занятости будет полной.

Бетонные пропускники стоят здесь у каждой гостиницы, на многих перекрестках, у въезда в аэропорт. И здесь работу одного торжественно осуществляют пятеро-шестеро. Въезд в аэропорт, например, охраняют восемь человек: один тычет зеркало под машину или автобус; двое-трое, засунув руки глубоко в карманы, сонно уставились на бок машины – очевидно, осуществляют внешний обзор; по одному развалились на лавочках слева и справа; впереди стоит еще один – он отдает приказ последнему, сидящему у шлагбаума и держащему в руке засаленную веревку. Как только первый, с зеркалом, подает сигнал о том, что машина может проследовать в направлении аэропорта, этот последний, ловким жестом разжимает пальцы, и шлагбаум под действием противовеса автоматически взмывает ввысь.

И последний пример. В Долине Царей и Цариц фотографировать запрещено. Об этом вам сообщает экскурсовод. Разрешение на фотографирование стоит триста египетских фунтов (€15) – экскурсовод подчеркивает несколько раз: фунтов! – здесь не принимают ни евро, ни доллары! Фунтов, разумеется, нет ни у кого – они совершенно лишние в Египте: товары, музеи, экскурсии, не упоминая уже чаевых – все оплачивается долларами или евро. Далее экскурсовод предупреждает, что камеру отнимут при входе, и добавляет, смеясь: «И никто не может вам гарантировать, что на выходе вы получите свою, а не какую-нибудь другую. Поэтому советую оставить камеры в автобусе». Потом он сообщает, что, конечно же, можно фотографировать мобилкой: «Делайте аккуратно, незаметно, и никто вам ничего не скажет». В первой же могиле, при первой же попытке достать мобилку, перед вами словно из саркофага или фрески на стене, вырастает бедуин: «Ticket!» Виза на фотографирование у бедуина стоит €2. По нашим билетам мы имеем право посетить три захоронения, значит, за €6 взятки получаем права, за которые государство требует сумму в два с половиной раза большую.

Вот это и есть настоящая коррупция, здесь тоненькие двухевровые ручейки нелегальных поборов сливаются в реки и потоки, кормящие огромные массы населения на всех этажах социальной пирамиды. Государство создает никому не нужные запреты, ставит рогатки и препоны, издает законы и циркуляры, которые изначально никто не собирается выполнять и вся суть, и смысл которых – создание новых условий для поборов. В подобной структуре не играет роли ни усердие работника, ни его знания или опыт, ни даже величина зарплаты – главное здесь занять позицию, что-либо запрещающую, ограничивающую или регулирующую, т. е. открывающую доступ к кошелькам жертв. Занявший позицию обязан, разумеется, благодарить регулярно того, кто ее ему обеспечил, этот последний, в свою очередь, регулярно благодарит вышестоящего, от благорасположенности которого целиком и полностью зависит.

 


«Allinclusive»

 

«Allinclusive» – буквально – «Включая всё» – одна из изощреннейших пыточных метод, занимающая место где-то между «Waterboarding»1 и православной литургией.

Весь ужас заключается в том, что начинается истязание плоти очень невинно и ненавязчиво. Рано утром, в тот нежный и томный час, когда верхняя дужка оранжевого солнца с любопытством разглядывает воды Красного моря и меня, нежащуюся в них, вместе с солнцем из глубин организма, где-то между пупком и диафрагмой, поднимается некое легкое чувство, эдакое дуновение, уже через несколько минут обретающее вес вопроса: «А когда это, милые, у нас завтрак?» А завтрак у нас с семи до десяти. С половины одиннадцатого до половины двенадцатого – «Поздний завтрак» – для тех, кто проголодался после «раннего». Накрывают его ни в коем случае не в ресторане – египетские заплечных, верее, желудочных дел мастера, замечательные психологи и знатоки человеческой натуры: в той же атмосфере, в том же интерьере, трудно убедить туриста принять второй завтрак через полчаса после первого. Ну, может, не трудно, скажем, непросто. Поэтому чуткие к чужим желудками потомки фараонов, накрывают «Поздний завтрак» в «Нижнем лобби».

Между половиной первого и половиной третьего – обед. Его накрывают в ресторане и BBQ, но в ресторане обед – на полчаса дольше. Если кто-то из читателей ужаснулся при мысли о том, чем занять тоскливый час между «Поздним завтраком» и обедом, то ужаснулся он напрасно: в течении всего дня открыта «Пиццерия», где можно перехватить ломоть пиццы в любом количестве. Но и это не спасает попавших на пыточную карусель туристов, и самые слабые из них уже за двадцать минут до обеда толпятся у стеклянных дверей ресторана, за которыми взмыленные официанты, едва сменив скатерти после завтрака, толкаясь и матерясь по-арабски, накрывают обед.

Донеся до кровати послеобеденный живот, отдыхающий и тут не находит покоя: легкое томление зудит воспоминанием о «Послеобеденном чае» с выпечкой разных сортов в том же, печально известном «Нижнем лобби». После чая начинается самое страшное: два часа до ужина! Ужин накрывают в семь, и продолжается он до десяти, но для того, чтобы свести к минимуму риск голодной смерти отдыхающего между десятью вечера и семью утра, в ресторане остается «Легкий буфет» до часу ночи. К сожалению, бесплатные напитки только до полуночи – деталь только поверхностному наблюдателю кажущаяся незначительной. Попробуйте целый час всухомятку кормиться у «Легкого буфета», ничем от «тяжелого» ужина не отличающегося!

В программу входят бесплатные напитки: пиво, вино, чай, кофе и минеральная вода в любое время дня и везде – в барах гостиницы и на пляже, а также водка, ром, виски, коньяк, узо и самбука – в ресторане, во время обеда и ужина. Эти последние, «тяжелые» алкоголем, напитки запахом напоминают резиновый шланг, через который перекачивали дизель, о вкусе судить не могу – запах мобилизовал все оборонные возможности моего организма, и я не смогла заставить себя принять на кончик языка даже каплю напитка. Пиво, напротив, совершенно приемлемо, красное вино – не хуже того французского «столового», что продают в немецких магазинах в литровых бутылках или тетрапаках. Еда – совершенно отменного качества и разнообразия: здесь – я говорю об обеде и ужине – помимо «континентальной» – европейской кухни – картофеля, разнообразных макаронных изделий, овощей, мяса и рыбы, – отдельный стенд со средниземноморскими яствами – греческими маслинами, итальянскими салатами, испанской ветчиной, острым перцем. В центре зала – карусель с блюдами египетской кухни: кус-кус, лаваш, фалафель, кунафа, баба ганоуш, соусы и пряности. Рядом – выпечка и торты.

И, чтобы закончить тему кулинарии жизнеутверждающим аккордом, опишу сценку, свидетельницей которой поневоле пришлось стать. Столы в ресторане не нумерованы и не закреплены за номером комнаты, и постоянное броуновское движение отдыхающих в ресторане, позволяет при каждом принятии пищи наблюдать новые характеры. Так однажды рядом с нашим столом разместилась русская семья. Вернее, конечно же, две семьи: молодые папа и мама, дедушка и бабушка и милая внучка лет восьми-десяти (почему она и еще целая армия ее сверстников, гоняющая целый день по фойе, террасе и бару, и орущая: «Трата-та-та! Я тебя убил! Ты, типа, немец, и я тебя замочил!» – почему они в феврале не в школе – вопрос не ко мне). Судя по акценту – ма-а-асквичи. Семья как семья – папа и дедушка через каждые несколько жевательных движений налегали на водку, запах которой, совершенно очевидно, не на всех оказывал равноотторгающее действие, мама и бабушка не упускали ни одной возможности воспитать милое чадо с голубыми глазами и белыми локонами. После очередного похода к буфету, мама вернулась, тяжело балансируя тарелкой, нагруженной до краев всем разнообразием – от салата из даров моря, до торта с заварным кремом. Мама подошла к столу белой лебедушкой, и тут же, не опуская тарелки, указала дочери на что-то. Говорила она тихо и невнятно, так, что не только я, но и девочка не поняла, что требует мама. Тогда мама повторила громко и четко: «Ты как вилку держишь?!..» Она хотела добавить еще что-то, но изо рта ее выскочили предательским образом две маслиновые косточки и, смеясь, зацокали по кафельному полу ресторана.

 


Три лица Египта

 

Три наши вылазки – в город Хургада, «Долину Царей и Цариц» и в Ла Гуну – сопровождали три экскурсовода.

 

Карим

 

– Меня зовут Карим. Не так, как всех здесь: Ахмет, Махмуд или Али. Нет – Карим. Карим значит «щедрый».

Щедрый был невысокого роста, кругловат. Лет сорока.

Карим показывал Хургаду. Его экскурсия была смесью открытого религиозного давления и скрытой коммерческой агитации в пропорции 10/1. Манера говорить очень походила на известные приемы коммунистических политинформаторов: каждое сообщение он повторял, по крайней мере, трижды. Щедрый, вне всякого сомнения, происходил из рода погонщиков караванов, и работал без плана, по вдохновению, речь его напоминала песнь акына: что вижу, то пою.

– По правую сторону – банки. Здесь два государственных и один частный. Сотрудники банков хорошие специалисты. Многие получили юридическое образование, другие – экономическое. Они очень хорошие специалисты. Некоторые из них обучались в Европе. В этих банках работают очень хорошие специалисты…

– А вот больница. У нас есть больницы государственные и частные, но это все равно, и люди могут лечиться в обоих. Нет никакой разницы, где лечиться. Все больницы хорошие. Но частные не имеют кардиологии…

Почему частные клиники не имеют кардиологии, он не объяснил, вероятно, потому, что на глаза попалась библиотека:

– Видите это здание, там, на повороте? Это – библиотека. Жена бывшего президента Мубарака очень заботилась об образовании и лично руководила борьбой с безграмотностью. Теперь в каждом районе есть библиотека. Здесь можно бесплатно читать и брать домой книги, здесь есть бесплатный интернет, газеты и журналы… – В этот момент машину дернуло на бугорке, и мы узнали, что: – Эти бугорки на проезжей части называются «спящими полицейскими». Они для того, чтобы водители не превышали скорости. В Египте, если у светофора не стоит полицейский и не регулирует движение, на светофор никто внимания не обращает. У нас говорят: «Машину может водить каждый, у кого есть левая рука!» Левой рукой египтяне показывают повороты, регулируют сами очередность проезда перекрестков и вообще предупреждают обо всех маневрах. Получить права в Египте очень легко. Несколько лет назад у нас приняли закон, запрещающий выдачу прав без курсов вождения. Но в законе есть исключение и каждый может получить права, сразу сдав экзамен. А экзамен простой: тронуться с места, остановиться и включить заднюю скорость…

Если на пути не попадалось ничего, достойного внимания, Карим и в этом случае не молчал, но сообщал информацию вообще, о стране, быте и нравах:

– Египет имеет Красное море на востоке и Средиземное – на севере, как естественные границы. Красное и Средиземное моря – естественные границы Египта на востоке и севере. Остальные – на юге и на западе – проведены искусственно, поэтому мы всегда имеем территориальные проблемы с соседями. А Красное и Средиземное моря – естественные границы.

Наконец, подъехали к мечети.

– Это – самая большая мечеть Хургады – копия знаменитой мечети Св. Софии в Истамбуле. Никто не знает, сколько мечетей в Хургаде, потому что кроме официальных, государственных, здесь есть еще частные: закон разрешает гражданам предоставлять их квартиры в качестве мечетей для религиозных обрядов. Поэтому никто не знает, сколько в Хургаде мечетей. Но у нас очень много мечетей.

Это было начало почти часовой лекции о мусульманстве. Далее мы узнали, когда и как возникла религия, откуда идет летоисчисление, что такое Рамадан, как и кто должен поститься во время Рамадана, как себя очищать перед молитвой и что делать, если вокруг нет воды.

– Если человек родился мусульманином, он не может изменить религии. За это – смертная казнь. Мусульманин – это не религия, это – жизнь. Человек не может изменить свою жизнь. За это – смер- тная казнь. Евреи могут. Христиане могут. Они могут перейти в мусульманство. Для этого достаточно сказать: «Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его!» Вот и все! Это уже признание мусульманской религии. Выйти из нее уже нельзя. За это – смертная казнь.

В коптской церкви Карим был менее велеречив, и не повторял дважды и трижды сказанное. Сообщил, что коптами в античности были все жители Египта. Это была нация, а не религиозная принадлежность. Сегодня копты – это первые христиане, их в Египте приблизительно 15%.

 

Наш

 

Наш старше Карима, тоже невысок, но и не кругл – как многие европейцы его возраста, регулярно посещающие фитнесс-студии и бассейны. Но различия ментальные между двумя экскурсоводами, не могли быть более разительными, более диаметральными, более бескомпромиссными. Наш пересыпал свою речь шутками и анекдотами, несколько раз рассказал даже невинные политические – о Трампе, которого здесь так же не любят, как и в Германии. Наш – копт, т. е. – египтянин.

– Египтяне – не арабы, – сразу ставит он все точки над возможными «i» после короткого представления. – Называя египтянина арабом, вы оскорбляете его. Египтяне не называют свою страну «Египтом», для египтян земля эта – Месир, то есть, Земля Коптов. Копты – не религия, копты – коренная нация, населявшая эти земли до 641 года, года завоевания Месира арабами. Арабы разорили древний мир, древнюю культуру Месира; арабы имеют обыкновение уничтожать культуру страны, в которой появляются. Поэтому вы, европейцы, слишком наивны, вы просто не представляете себе, кого вы принимаете сегодня как беженцев. И как ваша доброта обернется если не вам, то вашим детям. Обратите внимание, когда мы войдем в храм Карнак: все статуи, все лица на барельефах без носов, глаз, а то и вовсе без лиц – это дело рук арабов. Религия запрещает изображение человека, и они не поленились обезобразить произведения искусства, которым более двух тысяч лет! Среди более пяти тысяч иероглифов нет двух: изображения верблюда и курицы. Верблюды – это арабы. Это они привели сюда верблюдов. До 641 года в Египте не было ни верблюдов, ни караванов. А курица – птица импортная, ее завезли путешественники уже после того, как сложилась египетская письменность.

Мы стояли в тени деревьев на краю красной пыльной площади перед храмом Карнак. Наш нашел где-то веточку и сказал:

– Я не понимаю общего восторга перед какой-то «арабской» культурой! Например, весь мир говорит о том, что будто бы арабы изобрели наши цифры. Почему вы не оспорите? Именно вы – немцы? Ведь арабы украли у вас открытие!

Он склонился и изобразил в красной пыли круг:

– Это Древнегерманский солнечный диск. Он первоначально был разделен на десять секторов, а не на двенадцать, – Наш провел из центра десять лучей. – Теперь смотрите, что получается, – с этими словами он обрисовал повторно дугу одного из секторов и луч до центра круга: – Ничего не напоминает? Это же «1»! Один сектор – единица, два – двойка, – он продлил луч до диаметра круга и обвел еще один сектор. Получилось нечто, похожее на «Z», но со скругленными горизонтальными черточками, и что действительно можно было принять за «2». Рассуждая и подтверждая свои рассуждения рисунками, он доказал нам, что из Древнегерманского солнечного диска можно вывести все «арабские» цифры – от «1» до «9».

Мы ехали в автобусе, подавленные величием храма, а Наш продолжал шутить:

– Вы видите этих людей, пересекающих площадь? Они идут в морг. Бедняги не знают, куда идут. Они идут на тот свет! Вон, то большое здание, на противоположной стороне площади – самый большой морг города. Официально — это больница, но это – морг. В Египте медицины нет, не дай бог никому попасть в египетскую больницу!

– Революция нам ничего не дала. Наоборот, стало намного хуже: инфляция, зарплаты низкие, нищета, терроризм… Вся туристическая промышленность живет только с чаевых, но из-за терроризма к нам приезжает слишком мало туристов. Видите эти руины? Это все недостроенные гостиницы, пансионаты, коттеджи. Все они были заложены до революции, но у хозяев закончились деньги, и вот мы живем в окружении руин. Это уже – новоегипетские руины! К сожалению, они мало привлекают туристов… Возможно лет через тысячу!

 

Али

 

Али нет еще и тридцати, он одет, как и оба его коллеги – Карим и Наш: белая сорочка, черные штаны и галстук, черные же туфли. Он сопровождал нас в поездке в Ла Гуну – фешенебельный пригород Хургады, где у стенок дремлют многомиллионные яхты, где нет бедуинов, где никто не клянчит чаевых, где вас не хватают за локти у каждого ресторана или магазина. Здесь современные дома, ухоженные улочки, кафе-террасы. Въезд в этот рай для туристов охраняют блокпосты, на которых сонные египтяне в военной униформе сонно проверяют въезжающие автомобили и автобусы.

Группа наша – всего семь человек, уместилась в микроавтобусе, и нескованный экскурсоводческими обязанностями Али медленно и тихо рассказывал нам свою жизненную философию. Начал он традиционно:

– Меня зовут Али. Восемьдесят процентов египтян зовут Мах-муд или Мухаммед, что, по сути, одно и то же. Все дело в том, что, по традиции, каждый верующий мусульманин называет своего первенца именем Пророка. Поэтому Али – имя редкое. Со времени революции, многое, конечно, изменилось, но сила традиций велика. У нас в Египте, например, судовая система и законодательство устроено по французскому образцу. Всё, кроме женитьбы и развода. Здесь, по-прежнему, действует Шариат.

– Что и побитие камнями еще практикуют? – смеясь, вставил кто-то сзади.

– Нет, – серьезно ответил Али, – такого уже нет, но при разводе женщина практически не имеет никаких прав. Вся вина за разрушение семьи лежит на ней. Несмотря на все улучшения, положение женщины несравнимо с Европой или Америкой. Женщине сложнее найти работу, деньги, заработанные женщиной, у многих все еще считаются позорными для семьи. Для них это значит, что мужчина не в состоянии обеспечить семью. Моя жена окончила Каирский университет, как и я. Я – по германистике, она – арабист. До замужества она работала, теперь, когда у нас двое детей, работу найти не может. И дело даже не в том, что работодатели отказывают, но давление традиций… понимаете, это очень непросто, когда собственные родители говорят: «Зачем ей работать? Разве женщине мало дела дома? Разве не она должна воспитывать детей?» Сегодня много молодых египтян получают образование в Европе и Штатах, потом возвращаются домой, головы полны идей и впечатлений, а здесь никто не хочет никаких изменений. Понимаете: они – не все конечно, даже не большинство – несут частички новой культуры, новых отношений. Поэтому Революция была революцией молодых, она дала надежду, но традиции опять победили.

 

Я слушала его голос и думала: «А ведь это и есть тот раскол, по которому треснуло египетское общество: агрессивный традиционалист Карим, Наш, не приемлющий арабской культуры, и наивный мечтатель Али между ними, пытающийся найти место неизменным вот уже четырнадцать веков традициям в современном технологическом мире. Все трое получили блестящее образование: Наш и Али обучались и стажировались даже в университетах Германии и сохраняют тесные связи с европейскими коллегами. Но огромная масса вековых традиций давит на них, сводит на нет любые попытки что-либо изменить или даже слегка подправить. Что ждет эту страну? Какие еще революции потрясут ее? Где, на какой границе могут сойтись в компромиссе все трое?»

 

Август 2019

 

 

 

 

Глава из новой книги  «Мир за окном», вышедшей в нашем издательстве.






1 Симуляция утопления допрошаемого – методика приобрела известность после «9/11», как способ общения с отловленными исламскими террористами.