Андрей Козырев

Ухо Ван Гога. Поэтические сонаты, фуги, оратории

Державину. Жизнь омская

 

Фуга

 

Я жил на Омке, – не на Званке, –

Когда из тьмы веков ко мне

Явилась Муза – голодранка

И замаячила в окне.

Она зашла ко мне погреться,

Залезла в душу и в карман,

И объяснила суть прогресса,

И водки налила в стакан.

 

Вы, Машка, Хлоя и Фелица,

Меня не смейте ревновать!

Для шуток с этою девицей

Нужна тетрадь, а не кровать.

Я с вами цацкаться не стану,

Ведь на земле известно всем:

Пиитам русским по Корану

Иметь дозволено гарем.

Мне всё дозволено и свято,

Святое место часто смято.

Жись без греха – что без стиха:

Мелка, соплива и тиха.

Так наплюём на наше горе

И запируем на просторе!

 

Глагол времён… Всё это басни.

Есть вещи слаще и прекрасней:

Вот на столе лежит арбуз

И выставил зелёный ус.

Вот разлеглась, ещё невинна,

Изнеженная осетрина.

Блины с икрой, как генералы,

Лежат горою после бала,

И разлитой по кружкам квас,

Являя нрав, шипит на нас…

 

Согласно истине столетней,

Литература – дочка сплетни.

И я с утра до самой ночи

В окно на двор уставлю очи,

Чтоб подсмотреть там стайку тем

Для од, элегий и поэм.

 

Какой народец населяет

Те животрепетны края,

Где в Иппокрену претекает

Моя иртышская струя!

Какие здесь мосты, дороги,

Какие старые чертоги,

И каждому здесь старику

Власть оставляет по пеньку.

Какая пыль! Какие были!

Какие дивы нас любили!

Какие стервы нас бросали!

Какие звёзды нам сияли!

В каких болотах мы тонули –

И вот теперь сидим вот здесь,

На Омке, в крепости, в июле,

И будоражим лестью спесь.

А Муза, девка крепостная,

Роман нам крутит, превирая

Сухую правду в сладку ложь,

И хренушки её поймёшь.

 

Российских од архиерей,

Приди ко мне и помудрей.

Тебе я расскажу о мире,

Бряцая на журнальной лире.

Журнал твой разум озадачит:

Какая в мире канитель!

А что там Вашингтон чудачит?

Пошто артачится Брюссель?

Варшава лезет вон из кожи,

Чтоб сажей нам замазать рожи,

И где-то бродит гад Игил –

Ошеломительный дебил.

 

А что у нас? Покой, затишье,

Песок да тополиный пух.

Ворует вор. Писатель – пишет.

Реклама – тешит взор и слух.

Гад – гадит. Машет пикой витязь.

На всяк вопрос – один ответ:

Вы молодцы. Вы здесь держитесь.

Страна в порядке. Денег нет.

 

Восстань, воззри, пиит свободный,

На синь народныя волны!

Пойми язык простонародный,

Доверь ему бессмертны сны!

Постигни правду нашей веры,

Пойми всю суть заподлицо,

В лицо Истории-мегеры

Влепи российское словцо!

Я всё ж чего-нибудь да стою,

Недаром пел, недаром жил.

И да залягу я рудою

Меж каменных Господних жил!

Окаменеет близь и дальность,

Разбьётся звёздная хрустальность

В тот страшный час, последний час,

Что уравняет с прахом нас,

Но и в кремнёвой вспышке света,

Что в судный день издаст планета,

Мелькнёт часть моего огня –

И Бог воспомнит про меня…

 

Прости меня, мой собеседник:

Чудачеств пушкинских наследник,

Я разбираться не привык

В том, что вещает мой язык…

Слова резвятся, как амуры,

Пред ликом девственной натуры,

Трезвы, ясны, вполне в уме,

А я уже ни бе, ни ме.

Но, и не смысля ни бельмеса,

Я всех зову на путь прогресса,

И пусть трепещет тот прогресс,

Что нас не вздёрнет до небес!

Держава росская богата,

Трепещет в небе грозный флаг,

И всё не так у нас, ребята,

И слава Богу, что не так!

 

 

Ухо Ван Гога

 

Соната

 

Наш мир стоит на Боге и тревоге.

Наш мир стоит на жертве и жратве…

У жертвы, выбранной жрецами в боги,

Перевернулся космос в голове.

 

Его холстов бессмертные ошибки –

Зрачка безукоризненный каприз:

Плывёт над садом облако улыбки,

И в облаке струится кипарис.

 

Пылает ухо в пурпурном закате,

Кровь виноградников пьянее книг,

И пузырится звёздами хвостато

Ночного неба чёрный черновик.

 

Сухой голландец, тощий и небритый,

Сам для себя – дурдом, дурман и страх,

Взирает на подсолнечье с палитрой,

Сжимая трубку старую в зубах.

Он слышит сердцем звуки небосмеха,

Он ловит кистью Божий смехолуч,

И ухо отзывается, как эхо,

В ушах листвы и в раковинах туч.

 

Он совершит святое разгильдяйство –

Мазком к холсту пришпилит высоту.

Джокондовское снится улыбайство

Подсолнухам, врисованным в мечту!

 

Звенит над храмом небо колокольно,

Чтоб нам зрачки от скуки протереть,

Но всё же вечно смотрим мы – невольно –

Туда, куда так больно нам смотреть!

 

Прозрачная идёт по склону лошадь,

И жалуется ей сквозь холст Ван Гог,

Что башмаки его устали слушать

Рассказы неоконченных дорог…

 

Творец в сверкальне сна полузеркален.

С холста струится солнечная кровь.

Мозг гения прозрачно гениален,

И сквозь мозги сквозит сквозняк богов!

 

2

 

Вот он идёт – не человек – дурман,

Дурман небес, чудачества лекало.

Он пьян, давно упал бы он в бурьян,

Когда б за крылья небо не держало.

 

Он пьян, но не от нашего вина,

А от другого – горше и суровей.

Кровь виноградников всегда красна,

Как солнце, конопатое от крови.

 

Он пил всю ночь глухой абсент легенд.

Полынный вкус небес во рту дымится.

Абсент легенд – священный элемент,

Он миражам даёт черты и лица!

 

А рано утром, только он проспится,

Увидит Бог, живой в его зрачке,

Как солнце сквозь подсолнухи струится,

Бушует, пляшет в каждом лепестке!

 

Пусть барабанит в жилах кровь-тревога,

Пусть грают птицы, небо вороша, –

Подсолнечье – вот небеса Ван Гога!

Подсолнухи звенят в его ушах!

Художество не худо. Всё – оттуда,

Где метеор – взамен карандашей.

Да, вот такая амплитуда чуда –

От неба до отрезанных ушей!

 

 

Колумб вернулся

 

Монолог пьяного адмирала

 

На небе светит глупоглазый месяц.

Я на него готов завыть, как пёс.

На всю вселенную усы развесив,

Меня в таверне слушает матрос.

Ночь холодна, как будто королева.

Европа спит, грязна, как мой камзол.

И тошно представлять, твою налево,

Что я – источник золота и зол…

 

Когда стремился я в поход индейский,

Я не стыдился лести и вранья –

Руководила мной, по-компанейски,

Космическая алчность бытия.

«Нажива на живых рабах – гуманна,

Рабам спасает души – невзначай.

А золото – ведёт за океаны,

Питает разум, покупает рай».

Сто раз я кланялся убийцам и прохвостам,

Сто раз просил взаймы у дураков,

Сквозь океан тащил пропойц на чёртов остров,

Открыл дорогу в рай… и был таков.

 

Открыл? Проваливай! Тебя не жальче,

Чем тех рабов, что ты привёз, дур-рак!

…Моя метафизическая алчность –

Дорога в Новый Свет и Новый Мрак.

Ругнуться бы озлобленно и грубо,

Да смысла в злобе нет…как и во всём.

Индеец-раб нахально пучит губы,

Не понимая, что мы тут несём…

 

Себя учу я, как язык индейский.

Ночь молчалива, словно ветчина.

Смерть смотрит вдаль с улыбкой фарисейской,

А жизнь – скучна, как верная жена.

Я быть пытаюсь сумрачным и гордым,

Я умножаю злобу и враньё…

А королева холодна, как орден,

Как званье адмиральское моё.

 

…Я лгал. Я грабил. Я сменил отчизну.

Я знал похмелье, но знавал и хмель…

Хуан! Тащи бутылку. В небо брызну

Струёй бургундского… Я, кстати, вызнал

Научное определенье жизни –

Оно одно, простое: канитель.

 

Какая канитель, скажите просто, –

Мечтать о славе, золоте, добре,

Считать, что океан тебе по росту,

И оказаться смердом при дворе!

Они меня забудут, право слово,

Бог весть чьим именем прозвав страну,

Что я открыл… Но в этом нет худого.

Смешно другое, как я ни взгляну:

 

Сие забавно – стать в веках героем,

Рискуя жизнью, честью и душою,

Сквозь океан прокладывать следы

Для воровства, наживы и вражды.

Сквозь море рыскать, надрывая *опу,

Сто раз тонуть, в долги по грудь залезть,

Чтоб привезти в студёную Европу

Рабов, и золото, и модную болезнь;

В Мадриде плесть для грандов небылицы,

Просить деньжат, и жрать, и бабу мять…

Но стало тошно мне к чему-то зря стремиться

И что-то в этой жизни понимать.

 

Стреляй, скачи, живи… А что же дальше?

Как ни ломай башку, и не поймёшь.

Во всём, что мы творим, есть доля фальши,

И даже правда – это праведная ложь.

Мы лжём, что ищем новизны, открытий.

Для грандов всё равно, я жив иль мёртв:

Достаньте золото, а там – хоть не живите,

Хоть удавитесь… Бережливый мот,

Я промотал себя – за власть и деньги,

Которые сквозь пальцы утекут…

Да, все мы дураки, но все мы – дети,

Не знающие, что они – растут.

Мы подрастём. Мы, может, поумнеем.

Мы станем благодарней и скромней…

Мадрид мудрит, вино в нём – чуть хмельнее,

Чем в Генуе, и сумрак – чуть черней.

Европа пахнет лавром и лимоном.

И на черта я мчал за океан?

Добро везде слабо, а зло – бездонно,

Как океан… как этот вот стакан.

Я пью, я пью… и не напьюсь, дружище.

Мы, моряки, такие дураки!

Плывём куда-то, всё чего-то ищем,

Хотя не движутся материки…

И море нам бормочет матерки.

Мадрид мудрит, а гранды жаждут грантов.

Ночь молчалива, словно ветчина.

Откапыватель собственных талантов,

Я сам не знаю, в чём моя вина:

Я развратил открытием полмира,

Привёз вам попугая и банан,

Приполз в харчевню, сам себе не милый,

И пью, и злюсь, что до сих пор не пьян.

Европа спит, как мирная старушка…

А океан ворчит, как Бог, суров…

Хуан! Тащи бутылку. Где же кружка?

Куда нам плыть? Понятно всё без слов. 

 

К списку номеров журнала «МЕНЕСТРЕЛЬ» | К содержанию номера