Игорь Лукшт

Тревожа небо медленной мольбой. Стихотворения

Кошка и Буслаев

 

На вишню всё тише нисходят каскады дождя,

и листья, дрожащие в струях усталого ливня,

во влажной прохладце под хмурью небес серебрятся.

И кошка брезгливо

трясёт мокрой лапой, в осоку войдя,

под лепеты водных пульсаций и гул водосливов.

 

В ромашковый лес, где канавы по кромки полны

шипучей водой, где неслышно и мягко, как тени,

скользят пузыри по волне, по зеркальному дрипу.

И капли в смятенье,

буравя пространство, быстры и нежны,

влекутся со всхлипами к аркам склонённых растений.

 

К плетениям трав, словно дикие джунгли, густым…

Но кошка в расстройстве – упругость стеблей попирая,

громадной храминой, широкой, заросшей по цоколь, –

сантехник Буслаев

лежит на поляне в плену дремоты,

и во-до-по-то-ки натуру его омывают.

 

Щебечут ручьи на просторах могучей груди,

струят по рукам, что грубей, чем курильские крабы.

И ливень герою не страшен – спокойствие пашен

разлито во храпе,

он спит – до зари ты его не буди.

И снится Аркаше пейзаж мирового масштаба.

 

Там волны великих морей и течения рек

закованы в трубы. А боги стальных оболочек –

сантехники – статны… Клозеты чисты, и опрятны…

“Нет, нынче до ночи

никто не покормит. Бесчувственный век!”, –

и кошка невнятно буслаеву маму порочит…

 

Аркадий, суровый, как сфинкс в африканских песках,

подобно пустынному стражу, к векам равнодушен,

лелеет бугристую землю, за деву приемля…

И скачет по лужам

ворчливая кошка в голодных грустях –

качаются стебли... Гроза над Семёнковым кружит.

 

Моление над глиняным комом

 

Травины пыльные, обломок валуна…

Сквозь толщу стен в подвальные глубины

нисходит свет из старого окна,

где ветра вздох, где ворох воробьиный…

Мерцает в каплях серебра скульптурной глины

зелёный ком, чья плоть окроплена

 

Шнуром зеркальным плещущей струи.

Здесь в магме родовой, первоначальной,

сокрыты все творения мои –

рождённые и будущие чада –

отзвучия любовей и печалей,

отчаяний и помыслов рои.

 

Под коркой глины слышу шелест крыл,

смятенье юных губ и плеск ладоней,

и старости ворчливые хоры...

Здесь смерти необузданные кони

сквозь льды и хаос древних космогоний

летят в пещерах глиняной горы.

 

Я рассекаю грубой бороздой

горбы и глади глиняного поля,

тревожа Небо медленной мольбой:

«Пребудь со мной, в дни радости и боли,

в часы трудов – в обычае ль, в крамоле –

Отец Небесный, Свете тихий мой»…

 

 

Студенецкие пруды

 

Скажи, звёздный странник, Итакой рождённый Улисс,

что гонит потомков твоих в каждодневный круиз

по миру, по свету, по гатям родимой земли?...

 

В тенистых аллеях, в бездонные дни благоденствий

с мадонной моею, чреватой прелестным младенцем,

одежды овеем, сандалий тесьму припылим…

 

Слиянье голландских традиций и русских трудов –

окружья мостов над каналами старых прудов,

где пресненский парк, амальгамой седой полонён,

дрожит миражом в отраженьях фарфорово-хрупких,

и светятся скупо его озарённые купы…

А с тихого ль неба, с вечерних ли меркнущих крон

ссыпается варварский грай молодых воронят,

на врановом вече вещающих скорый закат.

Но солнце ещё не погасло в осоках полян,

и, пуха пухлей, золотистые лохмы соломы

мерцают сквозь травы в волокнах прохладной истомы,

и флоксовы шапки сочат сладко-сонный дурман.

Там, в звонах и гудах, в печали – о чём ли? о ком? –

прощальная ходка шмеля над дремотным вьюном.

Летун басовитый ажурные петли плетёт,

льёт сумерек росы в развёрстые зевы сосудов –

нефритово-розовых, палевых, трепетно-грудых,

прилежен и важен в плену неотложных забот.

 

Окликнешь ли Время – покатится медленный зов

по глади, по грусти, по неге старинных прудов,

и взгляд твой отметит проплешину мёртвых ветвей,

устало плывущие капли листов пожелтелых,

зацветшие воды, щербатых мостов обомшелость,

извивы расщелин и ржавую оспу камней.

Поведай, Улисс, отчего неизбывна тоска

и льдисты свирели великой Косой? Но пока…

 

пушинка, малёк, водомерка, стрекозье крыло,

лампада кувшинки, крушины шумок наговорный –

неяркого летнего дня драгоценные зёрна,

и время неспешно, и вязы вздыхают светло.

И время не властно над алым скользящим лучом

и локоном светлым, и худеньким нежным плечом...

Ковчежец небесный в зерцале каналов плывёт –

в зелёном и розовом золоте ряски вечерней

И, словно над влагой багряною грек-виночерпий,

склоняются ветви над флегмою гаснущих вод.

 

 

К списку номеров журнала «МЕНЕСТРЕЛЬ» | К содержанию номера