Всё, как всегда. Стихотворения

 

 

Новый  день,

у  плетня  васильки...

 

Новый день,

у плетня васильки

протирают глаза василятам,

на траве отдыхает лопата:

у июня – свободный стиль.

 

Ещё чуть – и трудиться начнёт

конопатое летнее солнце:

для загара придумает бронзу,

для стрекоз и стрижей – полёт,

для гуся и гусыни – гусят,

что идут вслед за ними хвостиком,

для грибов с грибниками – просеки,

где у лета осенний взгляд.

 

А затем,

чтобы осени смочь

быть не жаждой,

а лёгким голодом,

чтобы литься по бронзе золотом,

из-за просек приходит ночь,

и лежит на земле тишина

и белёсый туман рядом с нею...

Я хочу говорить, но не смею:

ночь нежна.

 

Иней

 

Приплыли облаков дома,

и вместе с ними

явилась новая зима,

в которой иней

 

покрыл ажурною резьбой

наличник леса,

затем – избушку с городьбой,

и с интересом

 

искал-выщупывал, как тать,

в окрестных долах

предмет, который мог бы стать

моделью новой.

 

И находя такой пенёк,

такие корни,

он переделывал, как мог,

основы форм их.

 

Я наблюдал за этим всем,

и мне казалось,

что небольшая часть во мне

преображалась.

 

И было так легко идти,

быть белой тенью,

предметом белым на пути

преображенья.

 

Всё,  как  всегда,

под  небом  старым

 

Всё, как всегда, под небом старым:

рассвет струится новым днём,

перемещает Ниагара

из водоёма в водоём

мильоны тонн, и будут падать

они чуть дальше, с высоты,

в объятья ласточек и радуг.

И дальше вновь – без суеты,

без оглушительного шума –

бежит себе к себе вода...

Под этот бег так просто думать,

что пусть всё будет, как всегда.

 

А если, думая сложнее,

упасть с разбега в эту тишь,

то ты проснёшься в чьём-то сне и,

как вода, бежишь, бежишь...

 

Причастие

 

Всё проходит: тоска по стихам и растерянность

от того, что не пишешь стихи.

Отдаляешься,

или касаешься берега

для других сокровенной реки

– понимаешь: волна её – это движенье,

причащаешься, – как? – Бог весть.

Но везде – в волосах, на губах, в коленях –

ощущаешь: ты здесь.

Ты есть.

 

За

 

– Не плакать, мой друг, не плакать.

«А что же тогда?»

– плести

венки из словесных злаков,

устроить из них бутик

и всем, кому будут впору,

их дёшево отдавать

– за слоника из фарфора,

за кукольную кровать,

за – даже – такую малость

как вздох или просто за

слезу, что образовалась

на ваших больших глазах.

 

Доказательство  2

 

Что боль? – специалист по макраме:

сплетаются в узоры узелочки –

вот и висит картинка на стене

без нитки и гвоздя. Единой точкой,

единственно возможной – болевой –

держу я этот вязаный портретик,

и что-то в нём мне говорит: «Ты – мой»,

и что-то над совиной головой

вдруг возникает. И недолго светит.

 

Вдалеке

 

Хорошо нам сидеть вдвоём,

пожилым и несуматошным:

я кидаю на воду крошки

и смотрю, как беззубым ртом

подбирает их местный сомик

или, может быть, карасёк...

Ты мне:

«Надо бы, что ли, в доме

сделать печку и камелёк,

у которых в промозглый вечер

будет душу согреть не грех,

может быть, соберутся дети,

соберутся, и будет смех,

а не то что вот так – приходим

и на сомика белый рот

всё глядим да глядим, и вроде

всё, что было и есть идёт

чередом (заведённым где-то,

где в домах не растят детей,

на каких-то других планетах,

что вращаются всё быстрей

и быстрей, и мельчает власть, и...)»

 

Я тебя отвлеку: «Самолёт

над закатом завис...»

 

Карасик

этих тонкостей не имёт:

подбирает кусочки хлеба

розоватым беззубым ртом,

и считая, что хлеб – из неба,

ест и думает: «Небо... дом...

Плавники мои, вы могли бы

мне помочь не остаться тут?

– я хочу к тем красивым рыбам,

что всегда вдалеке плывут».

 

Бабушке

 

Сколько в детстве простора было:

голова запрокинута в небо,

мысль легка и стрекозокрыла

и не ищет приткнуться где бы.

 

Ах, как пело окрепшее тело

песни юности! – жизнь анфас

повернувшись, на нас глядела

из сияющих синих глаз.

 

Из сияний рождались дети,

шли по жёрдочкам, трогали снег

и росли на своей планете

с головой запрокинутой вверх.

 

Их тела набирались силы

и с усмешкой смотрели на нас

(и, мне кажется, я уже видел

эти брызги из синих глаз).

 

А на всех нас – как будто тронет

сквозь прорехи во временах –

всё глядит моя бабушка Броня...

интересно, как там

она?