Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | Проект АРЕаЛ | ГЕОЛОГИЯ | Только для своих | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ | Спонсоры | Связь с координатором портала |
Центр |
Роман ГурскийОб авторе: Поэт, переводчик. Выпускник филологического факультета ТвГУ, журналист... >>> |
Алексей ЖоголевОб авторе: ... >>> |
Илья КрасильниковОб авторе: ... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Юлия ДолгановскихО, Спящие. СтихотворенияСон Якова у подножия Потёмкинской лестницы
– Что за дела? – услышь меня, Господи! – Что за дела? Каждый охотник желает знать – и я вместе с ним, где кончился цвет – лишь море черно, лишь сажа бела? Откуда их столько – крылатых, а сверху нимб? То вверх удаляются, то приближаются вниз – вектор пути начинается с точки, в которой лежишь. Глаза б не смотрели, но смотришь на женский истошный визг, а эти, все в белом, не видят – ступени, коляска, малыш! Плывут и плывут потоки белых – целая рать! – лестница тянется следом – туда-сюда, скачет коляска по лестнице – им бы сдержать, секунда-другая – ступени, удар, беда! Я открываю рот, я пытаюсь кричать, воздух – горяч! – обжигает мою гортань, в мареве дымном тает несчастная мать – ракурс меняется – вновь белоснежная ткань по ветру плещется – и тишина, тишина – где же тут кнопка, чтоб в уши ворвался звук?!
– Яков, – шепчет мне белый, – коляска катится на небо, а вовсе не вниз – человече, ты близорук! Только представь, он родился – и сразу в рай, будет весь в белом, с крыльями, сверху нимб, хочешь – ешь яблоки, хочешь – летай да играй, не бойся, ему не больно, ведь я вместе с ним!.. /Здесь грубая склейка, здесь не хватает плёнки – истлела, сгорела, осела в чиновном кармане – не угадать – и не надо! – чей замысел тонкий кадр за кадром погиб в черноморском тумане?/
...Сколь воду не лей, но последняя капля – предтеча: грохнула пушка на бутафорском линкоре. Просыпается Яков, расправляет затёкшие плечи и держит чёртову лестницу параллельно морю.
Баллада о великане
Человек этот был настолько высок, что когда наклонялся сорвать цветок, то царапал живот о кровельный скат пятиэтажного дома.
Он рычал и крышу, как фантик, сминал, он крушил и метал, так что целый квартал рассыпался на кубики, и невпопад солнце металось в проломах.
Великан припадал к первозданной земле – он дышал ею, жил ею, ею болел; выздоравливая, вырастал над собой на два локтя – ничуть не меньше.
Люди плакали, люди текли на восток, но и там занимался заветный цветок – и за этой неодолимой волшбой шёл и шёл великан неутешный.
Сила малая стала однажды большой – взял кайло в руки если не каждый шестой, то седьмой и десятый наверняка, стиснув зубы, полезли на скалы.
Люди камни кололи и строили дом, люди небо молили лишь об одном – чтобы дом убегал далеко в облака высотою своей небывалой.
Дом поднялся к утру – суров и высок, а на заднем дворе задыхался цветок; ровно в полдень на площадь шагнул великан и взревел, но эхо молчало...
Он ступил на крыльцо, он вдохнул облака, наклонился, но кладка была крепка – и вцеплялась в разреженный воздух рука, и начинала сначала. Он боролся, пока не сгустился закат, он упал – и под звон погребальных лопат навсегда отдан был первозданной земле: там, где были разрушены скалы.
Люди выжили, новых родили людей, перепуталось время – герой ли? злодей? – лишь цветы не росли уже тысячу лет, словно их никогда не бывало.
О, спящие...
О, спящие, блажен ваш сон! Легко – что в масло нож – проскальзываешь в лица и глубже: если на душу легло – приснится. Пусть затянуты глазницы
дрожащим веком – дольше длится день, растут кресты и лобные приметы. Кальвария отбрасывает тень, но тень встаёт и спрашивает – где ты?
Восходит ночь – вопросов больше нет: чем дальше свет, тем тени молчаливей – и каждый, сам себе анахорет, на ощупь ищет древние оливы.
Усни, глазок, усни, другой! Обман оптический не обнажает чрева. В неспящих зацветает Гефсиман – но кто-то в нём, а кто-то входит слева.
Мой Бог, пока ты только мой...
Мой Бог, пока ты только мой, пульсирующей пуповиной обвит хрипящий шар земной, летящий глыбой вслед за мной, пожаром дышащий мне в спину.
Кричу в Тебя – и ввысь, и вглубь – но Слова нет, но нет ответа – текут верблюды сквозь иглу, лампада теплится в углу, рубаха оседает в ветошь.
Отсчёт обратен – вышел срок. Слепящий всполох – боли? света? – тьма уползает за порог, и месяц, ярок и двурог, новорождённую планету
за нитку тянет к небесам, толкает еле слышно в спину. ... Мой Бог, теперь попробуй сам. Я обрезаю пуповину.
Душа и тело
А говорят, душа не ведает предела. Душа лежала на земле, покинув тело. Дрожа лопатками, душа взлететь пыталась, но тяжела была душа – не получалось.
А тело встало – и пошло, и побежало. Впервые тело лишь себе принадлежало – и пустота его не ведала предела. Покинув душу, над землёй летело тело.
Дудочка
Всё сущее предвосхищает вдох – и слово, и выдох, и смерть. Когда б мою душу из дудочки Бог выдохнул – стала б я петь.
Когда б стеклодув из цветного стекла выдышал тело моё, прозрачную хрупкость бы я берегла, растила бы имя твоё
в тиши и покое живительных вод – по капле, по букве, чтоб ты, уплыв, не оставил соломенных вдов, смеющихся до хрипоты,
скользящих по кругу, где выдох и смерть плывущих застанут врасплох – и слово растает, и выдохнет Бог. Нет дудочки. Некому петь.
Яблочный спас
Крупные яблоки катятся из-под ресниц – руки ветвями повязаны, не удержать – падают глухо на землю налитостью лиц и разбиваются надвое. Крёстная мать
плачет над ними, свивает и прячет в подол. «Не донесла, сухорукая, я донесу. – шепчет она. – Окроплю их святою водой и закопаю на кладбище, в чёрном лесу.
Яблоки соком забродят, в глубины уйдут, корни натужатся, высохший гроб разорвут – яблоня встанет и выпьет заброшенный пруд, вновь разродится плодами, а я тут как тут –
каждый приму, откатиться далече не дам, вымою, вынянчу, выручу пару монет...» ...Стелется по ветру, тонет в болотине храм. Чья это яблоня произрастает во мне? К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыКыштым-ГраниПятью пятьКочегаркаСОТЫРусское вымяВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГОСОБНЯКМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНСЕВЕРДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕЛИТЕРАЮЖНЫЙ УРАЛБАЛТИКА-КалининградСеверо-Муйские огниНОВЫЙ СВЕТСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИНАЧАЛОКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИСлово-WordГВИДЕОНКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАСорокопут [Lanius Excubitor]ДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовТело ПоэзииГРАФИТБЕЛЫЙ ВОРОНИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимДЕТИ РАФУТУРУМ АРТЧЕРНОВИКЗИНЗИВЕРЛИКБЕЗВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕИЛЬЯАРГАМАК-ТатарстанИНФОРМПРОСТРАНСТВОДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬСВОЙ ВАРИАНТБАШНЯ22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЗАПАСНИКЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЗНАКИ11:33АЛЬТЕРНАЦИЯ |