Клавдия Смирягина

Снегурочка. Стихотворения

ХУРМА

 

Пришла пора светящейся хурмы,

прозрачной до семян, до сердцевины.

Над городом предчувствием зимы

курсируют седые цеппелины.

 

Курсируют, касаясь куполов,

утюжат неба серую изнанку,

на мелкий дождик снег перемолов,

лениво сеют реденькую манку.

 

Торговец смуглый, прячась под навес,

ладонью нервно вытирая холку,

дары скупые северных небес

и север проклинает втихомолку.

 

Зато хурма! Сквозь сумеречный смог,

сквозь осени томительные страхи

она горит, как рыжий огонёк,

как пуговка на порванной рубахе.

 

Но рви не рви, в прорехах хмурых дней

белеет нежность завтрашнего света.

Чем снег светлей, тем будет холодней.

Чем холодней, тем жарче будет лето.

 

И где-то там, далёко-далеко,

в кисельных берегах неторопливо

стекает с гор парное молоко,

и пенится в чанах хмельное пиво.

 

А здесь, сейчас обнявшиеся мы

в промозглом ноябре, как на подлодке.

И капли сладкой солнечной хурмы

стекают по озябшим подбородкам.

 

ЯНВАРСКОЕ  ЧАЙНОЕ

 

Щекочет вьюга пятки фонарям,

из кухни свист доносится негромкий.

Забравшись в чайный домик января,

мы слушаем дыхание позёмки.

Затихла новогодняя пальба,

безмолвно, словно в поле перед боем.

А темень заоконная ряба

и смотрит неотрывно в нас с тобою.

Давай заварим крепкий чёрный чай,

растрёпанную книгу дочитаем.

Под потолком, как будто невзначай,

закружится надежд вчерашних стая

на то, что канонада января

окажется последней канонадой,

на то, что жили мы с тобой не зря.

 

А больше нам, наверно, и не надо.

 

СИРЕНЕВОЕ

 

Вдоль по Киевскому тракту

опояской деревень

по дворам и палисадам

мягко стелется сирень.

 

У калиток дремлют бабки,

мельтешится детвора,

в вёдрах выставив охапки

веток, сломанных с утра.

 

Есть народная примета,

мол, пышнее расцветёт

крепкий куст грядущим летом,

коль ободран в этот год.

 

Нас вон гнут, а мы крепчаем

в хрусткой ломке перемен,

только вяжутся печали

в узелки набухших вен.

 

Бабки помнят вереницу

дней лихих и мутных лет,

им ночами, верно, снится

давних вёсен дымный цвет.

 

И колышется над снами,

с каждым годом всё буйней

аметистовое знамя

горькой родины моей.

 

СНЕГУРОЧКА

 

Она пришла с июльским снегопадом,

переступила низенький порог,

спокойно обведя лучистым взглядом

иконы, закопчённый потолок,

застывших в изумленьи  бабку с дедом,

и молча поклонилась в пояс им.

А снег летел и таял, и к обеду

сменился тёплым дождиком косым.

 

В  полночный час давилась бабка плачем

в остывшей не натопленной избе:

«Растает дочка, слышишь, не иначе...»

И дед в ответ сморкался: «Чтоб тебе...»

 

А утром в доме пахло тёплой кашей,

трещали в печке весело дрова.

И охнул дед: «Пропала дочка наша,

Бог дал да взял. Ты, старая, права».

 

А Бог на небесах раздвинул шторки.

Румяная, как ягодка с куста,

Снегурочка на солнечном пригорке

стоит, лучами щедро залита.

На нос уселись первые веснушки,

комарик на ноге оставил след.

И плещется в берёзовой плетушке

для бабки с дедом собранный букет.

 

ПОКА  ДОСКА  КАЧАЕТСЯ

 

А мне всего достаточно –

день мирен, ночь светла,

грозой, ворчливой прачкою,

отмыты добела.

Пока доска качается 

под тяжестью бычка,

отчаянные чаянья

сбываются пока,

пока мила бессонница,

и сладок сон дневной,

и без печали помнится

всё бывшее со мной,

мне не хватает малого,

наверно, пустяка –

чтоб на плече лежала бы

всегда твоя рука,

чтоб сжались расстояния –

приспешницы разлук,

до сонного дыхания

сужая летний круг.

До ночи фиолетовой,

до лестницы вовне

пусть не хватает этого

с тобой в разлуке мне.

 

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера