Молчание Иова. Стихотворения

***

Как жизнь страшна – когда б мы это знали,
когда она, почти сходя с ума,
ломает всё, что строила сама,
шумит большою толпою на вокзале,
иль, очутившись где-нибудь в больнице,
едва попискивает, как комар...
И мы не знаем, наяву – иль снится
один и то же нам ночной кошмар.
Как жизнь страшна: дом перестал быть домом.
Он тоже – как больница и вокзал,
хоть кажется в нём всё таким знакомым.
Уже не свяжешь всё, что развязал.
Всё сдвинулось – так незаметно, вдруг!
Все вещи порознь – и глядят угрюмо.
И стол уже – не друг, и стул – не друг.
Ты жив ещё – а мир привычный умер.
Бездомен ты, как многие бездомны.
Как жизнь в своём безумии – проста!
И в небеса, что над тобой – огромны,
бросайся так, как прыгают с моста...


***

Одесса и осень – рифмуются очень.
Не жаль ничего им. Всё бросим. Всё минем.
Всё – жёлтой листвою над мостовою.
О, ветви и небо! О жёлтое  с синим!
О, дерево с морем – и жёлтые склоны.
Что делать влюблённым – встречаться? прощаться?
Ждать часа, чтоб мир стал, как прежде, зелёным?
Грядущего часа? Последнего часа?
Ах, жёлтое с синим. Одесса и осень.
Последняя ясность. Последняя ласка.
Твоей красоты никогда не износим,
она на холсте – как застывшая краска.
Художник задумчивый пишет картину,
тона подбирает, с натурой сверяясь.
…Тебя задержать всё ищу я причину,
с уходом твоим неизбежным смиряясь.
Не время ещё безнадежностям зимним.
Мы живы ещё – вопреки испытаньям.
Постой же, мой город! Будь жёлтым на синем.
И осень постой – как воздушное зданье.
Ты, жёлтое, вечно. И синь загустеет.
…Уходят друзья. Прохудилися крыши.
Захлопнуты окна. И город пустеет.
И падают листья всё тише. Всё тише.


***

Побыть бы в осени невиданной,
в её просторе необъятном,
чтоб в жизни – книге недочитанной –
всё стало, наконец, понятным.
Как пьёт пчела нектар медлительно,
глядеть, глядеть, впивая дали…
Да, жизнь идёт к концу действительно,
мы мудрой учимся печали.
Душа – измучена, но держится,
не ведая последних истин.
А может, истина и брезжится?
И взгляд прощальный – бескорыстен.


***

                        Дине Фруминой

Художник-осень пишет в Горсаду
пейзаж, холста касаясь мягкой кистью.
Она уже предчувствует беду –
не потому ли так нарядны листья?
Ты, красота – всего лишь робкий гость?
Застенчивая, хрупкая такая...
Рисует осень, но пейзаж на гвоздь
нельзя повесить, время побеждая.
В пейзаже этом – музыка высот,
и величавость духа – в каждом древе.
Своё рисует осень – и поёт
почти неслышно... Грусть в её напеве.
Да, листья умирают, пожелтев.
Но перед смертью есть одна минута,
когда, внезапно в небеса взлетев,
весть о бессмертии несут кому-то.
Земное тяготенье победив
на миг один, ложась на воздух телом,
они – свидетели о мире целом,
земные ноты, что вплелись в мотив.
Читаю ноты жёлтые с листа.
Пускай минуют осени и зимы –
я вижу тот  пейзаж, уже незримый.
Ты обрела бессмертье, красота!


***

И пронзён какой-то мыслью странной,
я остановился на Гаванной,
и гляжу, как будто сквозь стекло,
силясь догадаться, что  ушло.
Жизнь ушла – а я и не заметил.
День ведь был не пасмурен, а светел,
да и потерялась – не игла:
жизнь ушла – как бы и не была.
Это ведь случается со всеми.
Вот идут прохожие – и время,
то, в котором все они – идёт.
Что же видишь – множество пустот
вместо глаз и  лиц родных, знакомых?
Что не взгляд – не ты, не тот! Всё – промах!
Пыльный город. И осенний свет.
Те – далече. Тех – на свете нет.
Ну а ты, на улице стоящий –
в настоящем ты? И настоящий?
Или – словно прилетел в ракете,
и как будто на чужой планете,
и во времени совсем другом –
сквозь стекло глядишь на всё кругом?


***

Бог – это просто тишина дыханья.
Прислушайся – неслышно дышит Он,
но мир колеблется подобно ткани,
подобно занавеске у окон.
Пока охватывает вещи трепет,
они – живые, дышат в такт с Творцом.
Его дыханье эти формы лепит.
Материя становится лицом.
Немых камней неловкие улыбки,
глаза деревьев, что глядят, кося...
В них исчезающий, стыдливый, зыбкий
намёк на то, чего сказать нельзя.
Но внятны нам не эти лица – спины,
вещей, всё ощутимое рукой.
Шершавая поверхность – не  глубины,
не тишина дыхания, покой.
Не оттого ли пролетают мимо
слова, ушей коснувшись лишь едва?
А то, что мы высказываем – мнимо,
совсем не то, чем эта жизнь жива.


***

История вращает жернова,
похрустывают косточки людские.
Ей миллионы мёртвых – трын-трава,
ведь цели, разумеется, благие.
Всё в жертву – поколенья и века.
Работает, не ведая одышки.
Что наши муки? Ей нужна мука,
чтобы испечь грядущего коврижки.
Как всё мгновенно, ненадёжно, тленно,
бессмысленный напоминая бред!
Так откажись, восстань, беги из плена.
Плюнь в телевизор. Не читай газет.
Истории нет больше. Тьма историй
взамен. Вконец запутанный клубок.
Все истины уже погибли в споре.
Сознанья нет – и обморок глубок.
... Но в том просторе, что незрим очами,
в высотах высей, в глубине глубин,
в величественном мирозданья храме
стоишь не вместе с толпами – один.
Вот глубина, в которой – тайны свет.
Тут времени ослабевает сила.
О, если жизнь ещё не вся постыла,
здесь – вопрошай, здесь – вожделей ответ.
О, вопрошай, покуда сердце бьётся!
Ты здесь стоишь. Какая в мире тишь!
И лишь тогда история очнётся,
когда ты в вечности себя определишь.


***

МОЛЧАНИЕ ИОВА

Вот печь, в которой труп сожгут. Вот ров,
в котором, расстреляв, зароют тело.
Не вопрошай же ни о чём, Иов.
Не видишь разве? – небо опустело!
Когда нас хладнокровно убивают –
Бог в мире пребывает? Убывает?
Весь этот океан вселенской боли,
в котором разум наш идёт ко дну,
и явь, подобную кошмару, сну, –
признать ли проявленьем божьей воли?
Когда предсмертный слышен детский плач, –
Он может быть спокоен, счастлив, весел?
Сокрылся Он. Он облаком завесил
лицо. Равны и  жертва, и палач.

В предсмертную  я вслушиваюсь тишь.
Что скажешь, Бог? Ты и сейчас молчишь?
И я молчу. Не задаю вопросов.
Иов молчащий – тот, что был так смел!
Пророк, что, ужасаясь,  онемел.
Утративший все истины философ.
Душа нема. Что может быть печальней?
Молчу. И нет Тебя – в моём молчанье.

Но ежели Ты слышишь всё и видишь,
но ежели всё ведаешь, не спишь, –
Ты тоже проклинаешь, ненавидишь,
и вместе с нами Ты в огне горишь!
Участвуя в безмерной этой драме
и нас не покидая до конца,
Господь бессмертный – умираешь с нами,
страдальческого не открыв лица…