После третьего звонка. Стихотворения

КЛЕПСИДРА ОСЕНИ

Отнимая у рябины

по листочку за минуту,

подливая пару капель

в непогоду за окном,

осень, как педант чиновник,

шлет тебе уведомленье,

в нем октябрьские приметы

известят тебя о том,

что не сходятся дебеты

с обещаньями авансов,

что без толку драит лампу

безработный Аладдин,

что билет в кино просрочен,

что рояль покрылся пылью,

что вконец изгрызли мыши

полы выцветших гардин.

Заслоняясь от лазури

плитчатыми облаками,

в календарь слезу роняет

непогоды господин,

а в белесое пространство,

отделяющее осень

от эпохи новых листьев,

журавли вбивают клин.

*  *  *

Для забавы вашей вящей,

для бессонницы моей

разгрызаю мягкий хрящик

средостенья летних дней

у границы непогоды,

у сентябрьской межи

правды легкую свободу,

серебристый невод лжи

стряхиваю как тенета,

отдаю в ладони той,

что горячий череп лета

колет, как орех пустой.

*  *  *

Мы спускаем пруд, спускаем, спустя рукава,

Осень поздняя, брось качать свои права,

Отряхни последние листья с мокрых ветвей,

Черный северный ветер свищет как соловей,

Черный ветер свищет, гитары ломает гриф,

Загоняет твою бригантину на черный риф,

Добавляет горечи в твой последний мед,

Отправляет твоих птенцов в безвозвратный полет.

Этим выкормышам лететь далеко, далеко,

А тебе под покровом зимы умереть легко,

А тебя в грядущей весне не ждут, не ждут,

Мы спускаем пруд, спускаем, спускаем пруд. 

С ПИЛОЙ И ТОПОРОМ

Я наведаюсь в минувшее столетье с одноручною пилой и топором, по заросшим старым стежкам проберусь в лишь мне известный дальний кут, там раскидистые кроны застят небо, у развилистых корней грибы растут, там попытка что-нибудь забыть и вспомнить не кончается добром. Там когда-то я кедровые орешки щелкал, но один во мшанник ненароком обронил, с той поры, небось, изрядное из мшанника поднялось деревцо, я его, небось, узнаю средь других, скажу заветное словцо, размахнусь стальным топориком и в толстый комель жахну из своих последних сил. Одноручная пила мне право слово оказалась не нужна, заповедный кедр топорик мой японский не берет. Если что-то ты во времени посеял, то зерно всенепременно прорастет, если слово произнес, то в отдаленные оно к тебе вернется времена.

ЖИЗНЬ ИГРУШЕК

Ох, как давно я собрал в нескончаемый ящик
свои игрушки –
кубики, мишки, трамвайчики, тигр с проносившейся лапой,
иные зверюшки,
школьная стрижка под бобрик, портфельчик,
полуботинки,
перышко номер одиннадцать с чернилкой и перочисткой,
переводные картинки.
Где этот ящик волшебный теперь пылится, хранится,
по чести, не знаю,
может. по нему Мнемозина с прицепным катком пробежалась,
дороги не разбирая,
может, в иные пределы забрала этот ящик с игрушками
моя молодая мама.
Я в них один играл, она, наверно, тоже хотела:
она у меня упряма.

*  *  *

Январь буянил рьяно, а год был високосный,

На северные сосны он навивал вериги,

Седому океану растрёпывая космы,

Подсаливал страницы моей раскрытой книги.

Зазябла речка в поле. Он пожалел сиротку,

На плечи ей надвинул белесую перину,

И ледяные волны ей затолкнувши в глотку,

Сровнял речное русло с окрестною равниной.

Январь над континентом. Не видно горизонта.

Нет места для светила. Нет птицы в небе хмуром.

Под вечной мерзлотою остатки мастодонта

Покоятся, пока их не потревожат буром.

А мы с тобою угли мешаем кочергою,

Над камельком склонившись, плечи согреть стараясь.

Он воет над Сибирью. Мы плачем над судьбою,

Зная, что утешенье отложено до мая.

ПИР ОТЦОВ

Тот, кто меня на этот пир позвал,

Не очень сильно голос напрягал,

Но я в конце концов его расслышал.

Глухая ночь была, но я не спал,

Расслышав этот зов, в чем был, в том встал,

Молитву сотворил, из дома вышел.

Дорогу мне никто не указал,

Свет звезд был слаб, был посвист ветра вял,

Но я дошел, мусоля грош на дне кармана.

Там стол был пуст, пуст пиршественный зал,

А несший стражу тихо мне сказал:

– Ты, брат, столь безнадежно опоздал,

Что, может быть, явился слишком рано.

*   *   *
Вот черт, и ангел не летает.
По слишком чистым небесам
Зигзаги чертят птичьи стаи,
Разверстаны по голосам.
Вот черт, и ангел обнаглел – 
Сидит на облаке, румяный.
Наш строй заметно поредел,
А те, кто есть, считают раны. 

МЫ ВСТРЕЧАЛИСЬ РАННИМ ВЕЧЕРОМ…

                                    М. Юдсону

Мы встречались ранним вечером
у известного ларька,
собирали трешки мятые
и мокрые копейки,
жизнь казалась предсказуемой – 
с утра наверняка
нас разбудит мент невежливый
и сгонит со скамейки.
Мы вошли в почтенный возраст,
подошли труды и дни
к неизбежному концу,
нас подобрали херувимы
в шестиместную палату.
Нам халатики к лицу.
Хоть у них завязки сзади,
шеи гнет нам нимб незримый.

ВНЕМЛЯ ГЛАСУ

Некто в потоке парит восходящем,
струи воздушные в крыльях шуршат,
что за душа в этом теле лядащем
гнездышко вьет, никуда не спеша?
Что за стихи сочинил бы летящий,
если б летящий нуждался в стихах?
Легкий владелец крыл настоящих
свищет, но эхо умрет в облаках. 

*  *  *
Здесь на земле 
я пред ним обреченно немею,
там наверху
все слагатели строчек пируют на равных.
                  
 *  *  *
О, мой Господь без вида и без облика,
Я шлю к Тебе посланья, мною сложенные,
По водам, как бумажные кораблики,
По небу, как журавлики бумажные.