Весь мир - тайга. Стихотворения

АСТРОЛОГ

 

Сжирали свечи темноту,

Вгрызаясь острыми зубами

В тягучий сумрак – факты лбами

Сшибались, канув в немоту.

Блеснув, созвездий парафраз

Проник на тонких мыслях-стропах

Сквозь линзы в рупор телескопа,

Стократ усилившись для глаз:

В Орле разгневан Волопас.

 

Кормил морозного коня

Январь простуженными снами.

Толстели стекла письменами –

И дата, с точностью до дня,

Забилась рыбой на столе,

Хватая воздух в диаграмме:

Вздох – это спад, стремится к драме,

А выдох – всплеск, чей пик в земле.

Астролог понял: «В феврале».

 

Пульсируя, шурупы звёзд

По шляпки вкручивались туго,

Напрасных ожиданий мука

Пророчеств расшатала мост,

Где годы жизни тесно в ряд

Связали предсказанья сутью.

Морозный конь бьёт ставни грудью,

И космос дышит в циферблат.

Что жизнь? Секундный взгляд назад.

 

Лакали свечи темноту,

Любовь сучила тихо пряжу.

На шляпе неба туч плюмажи

В Орле скрывали суету.

Попив парного молока,

Астролог вышел утром к смерти.

По кронам дунул лёгкий ветер,

Стряхнув тяжёлые снега:

Сбылось! Сбывается пока.

 

 

ШАМАН

 

На его немытой шее – банка «Пепси», амулет.

Бьётся юность в тощем теле, cам же выглядит как дед.

Волос сед, тесёмкой схвачен, вместо бубна – барабан.

Пыль столбом – в шинели скачет городской дурак Шаман.

 

Час рассветный – для камланья; у фонтана босиком,

Словно жертва на закланье – в дробном танце круговом,

Плачет, морщится, смеётся под затейливый мотив.

Вдруг к прохожему метнётся, бормоча речитатив:

 

«Мир – тайга, вы все не люди – волки, рыси и песцы.

Крови мало? Так добудьте, жрите слабых, подлецы.

Люди – звери, души – тундры: мох, лишайник, мерзлота.

Сколько дерзких, тонких, мудрых провалилось в бездну рта?..»

 

Кто-то в страхе отшатнётся, тыча пальцем в телефон.

Кто-то громко рассмеётся, кто-то врежет сапогом…

Тёмно-синий с красным кантом, взяв Шамана за бока,

Мелочь стащит, после, франтом, пропоет: «Весь мир – тайга».

 

На работу люди-тундры, шаг ускорив, проскользнут.

Равнодушной, снежной пудрой чумы сердца заметут…

Как медведь в углу таёжном, cпит Шаман, обняв сосну.

Мaша-школьница, возможно, завтрак свой отдаст ему.

 

 

РОБОТ ТАНЯ

 

Таня лепит пельмени в «Диете» до позднего вечера,

Надо больше лепить – платят сдельно за каждый пельмень.

Тесто-фарш, тесто-фарш-и-мука – в заморочках заверчена,

Будто робот живой производства родных деревень.

 

Таня хату снимает с подругой-землячкой, уборщицей,

Тоже робот – метёт три двора, моет каждый подъезд.

И грустят они вместе – домой бы, да там одиночество,

Парни в городе, здесь, где так много для роботов мест.

 

Таня любит таксиста, весёлый мужчина, настойчивый,

«От сохи», работящий, но кризис все планы сломал.

У него порожняк, а она, как всегда заморочена,

Лепит, лепит – стремится на свадьбу слепить капитал.

 

Таня смотрит кино: бьются роботы, в латы одетые.

Только люди умнее – восстание глохнет машин.

А Луна, как пельмень недолепленный, жалобно сетует:

– Ты долепишь меня? Спать ложись, вновь с утра в магазин… 

 

 

ПОРТНОЙ

 

Мы часто смотрим на часы одним глазком, легко и просто.

А стрелки-ножницы снуют: «Щёлк-щёлк, закройщик, поспеши

Судьбу порезать на куски, портной потом сошьёт по росту

Из разноцветных лоскутков костюм для зябнущей души.

 

Всё чаще серые тона с зелёным галстуком надежды…

Нелепо, грустно? Ну и пусть, получше, чем на рукаве

Золототканого сукна проступит грязь, черня одежды, –

Знать был хозяин богачом, но пачкал руки по злобе.

 

Умельца ровные стежки сшивают тщательно лохмотья, –

Убоги ткани, но чисты, иголка излучает свет…

Другое время на часах, иди, душа, в свои угодья:

Cтупенькой вверх – ступенькой вниз, набросив тряпки прошлых лет.

 

Мы часто смотрим на часы одним глазком, легко и просто.

А, может, стоит поглядеть чуть-чуть внимательней порой?

Не за горами спрятан миг, когда костюм пошив по росту,

Его примерить на себя предложит опытный портной.

 

 

МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ ФРАНСУА

 

– Месье, я смеялся во время диктанта

Совсем не нарочно – шепнула мне парта,

Что раньше была корабельной сосной.

Но с детства страдала морскою болезнью,

Поэтому плотник Анри из предместья

Поехал на верфь с древесиной другой.

Бедняжке обидно, она проскрипела,

Что дух флибустьера таит её тело.

Зовут океаны: «Покинь материк,

Подальше от классa, от школы, Парижa,

И там, где волна тебе щёки оближет,

Зовись гордо шхуной «Акулий плавник!»

Месье, Вы поверьте, смеялся сквозь слёзы.

В минувшую среду – почище курьёзы.

По нашему парку в обнимку брели

Два карпа в плащах и вишневых беретах,

В киоск направлялись, купить там газеты,

Да видно в бистро перебрали шабли.

А пони, который в конюшне Фламандца

Работает частным учителем танцев,

На праздник воскресный устроил канкан:

Подковы на мощных ногах першеронов

Дробили брусчатку, взлетали попоны…

И – сел на свою же фуражку ажан.

…Иллюзии детства живут вместе с нами:

Из капли дождя вдруг родится цунами,

От мелкой обиды случится война.

Пусть взрослым нелепое кажется грустным,

Фантазия пропуском станет в искусство.

– Месье, Вы не будьте строги c Франсуа…

 

 

СИНДБАД

 

Глаза вцепились в потолок.

Прожилками мясного студня

Пьют злобу трещин – чёрный сок

Рутинных заполошных будней.

Лень обездвижила корабль –

Кровать бессонницы Cиндбада,

И не поднимет с пола таль

Тяжёлый якорь. Нет возврата

К безумству молодых морей.

Под парусами-простынями,

Как в морге – штиль. Теперь Борей

С другими пьянствует друзьями.

Ему бы распахнуть окно,

И дверь открыть: «Входи без стука».

Но страшно на родное дно

Впустить раскаркавшихся рухов,

Циклопов-дворников, шаги

Чужих скелетов в форме власти…

А в полушариях пески,

Пересыпаясь пеплом страсти,

Воспоминаньями текут,

Итожа, приближая к смерти:

«Синдбад был мореход и плут,

Но сел на мель и свыкся с этим».