Сказание о Бледной деве

Переложено на стихи с финскаго1 предания                                                                                 Алексея Киви,

из «Рассказа о семи братьях», 1936.

 

Жил-был в дремучем, суровом бору,

В скалах гранитных, в суровой пещере,

Леший… Сойтись с ним в ночную пору

Даже страшилися дикие звери.

Два вожделенья, две страсти огнем

Жгли его грязную, жадную душу:

Горы сокровищ в подвале своем

Прятал глубоко он в самую глушу, – 

Страстно любил он сверкающий клад,

В страхе потери как хмурил он брови.

Пуще ж, чем золоту – крови был рад,

Теплым струям человеческой крови.

Но лишь на девять шагов его власть

От той угрюмой скалы простиралась,

Дальше – тускнела, слабела напасть,

Лешего сила крещеных боялась.

К хитрости он потому прибегал,

В помощь себе брал обман и коварство:

Лик свой ужасный свирепый менял,

Жертвы заманивал в жуткое царство.

Он по окраине леса бродил

То красной девицей, то юным князем,

Образом сладостным жертву манил,

То пропадал за развесистым вязем.

Вслед очарованный путник спешил,

В чащу зеленую, в сумрак пещерный,

Там его кровь изверг яростный пил, – 

Жизнью платился тогда легковерный.

 

Тихая, светлая летняя ночь,

Двое влюбленных в зеленой осеке…

Завтра разлука. Уедет он прочь,

Но расстаются они не навеки.

Юноша деву в объятьях держал,

В очи лучистые взор погружая,

Ласково, тихо любимой шептал:

«Милая, твой я теперь, уезжая.

Но не взойдет еще солнце сто крат

И не успеет ста крат закатиться,

Как я твоим же приеду назад,

И буду счастлив, любя, возвратиться».

Молвила дева: «Смотри на закат,

Помни: как солнце любовно лобзает

Землю в минуту прощанья, – сто крат

Сердце нежнее тебя призывает.

И как прекрасно пылает заря

Утром лучистой улыбкой свиданья, –

Ярче глаза засияют, горя

Счастьем любви после слез ожиданья», –

Так она шепчет, но юноша ей,

Грустным предчувствьем объят, отвечает:

«Дивной внимаю я речи твоей,

Но отчего мое сердце страдает,

Словно предчувствует горе и зло…

Милая, слушай. Давай поклянемся

В верности вечной друг другу. Светло

Звездное небо, – пред ним обоймемся».

И поклялись они клятвой святой

Пред лицом Бога, пред небом безмолвным.

И, затаивши дыханье, седой

Бор внял обетам их, вечности полным…

 

А на рассвете они обнялись

Крепко в последний разок и разстались…

Пыли столбы по дороге взвились,

За отъезжающим в поле умчались…

А по опушке лесной вся в слезах,

Ночь вспоминаючи, девушка бродит.

Образ любимый лелея в мечтах,

В бор незаметно все дальше заходит…

 

А как в дремучий зашла она бор, –

Странную тень различает вдруг взор,

Юношу видит она пред собой:

Княжествен взор, благородна осанка,

                             Лик — словно утренний луч золотой.

Очи потупив, бледнеет крестьянка…

Дивится блеску наряда: перо

Шапки его ярким пламенем вьется,

Затканный пестрым узором хитро,

Бархат кафтана лазурью смеется.

А под кафтаном нательник одет,2

Шелком простеган и снега белее,

Кисти сияют хвостами комет,

В пурпуре пояса, крови краснее…

А как взглянул он на деву, – обжег

Пламенем страсти он юную душу,

Вкрадчивый голос ей ядом потек:

«Мир твой, красавица, я не нарушу,

Полно, не бойся. Тебя одарю

Я безграничным, несказанным счастьем,

Видишь, любовью безумной горю,

Сердце опутал совсем сладострастьем…

Я и могуч, и богат: нет числа

Грудам камней у меня драгоценных.

Что ни спроси: короля ли, жезла,

Платьев цветных ли царевен надменных, –

Все для тебя я могу обрести.

Только, красавица, следуй за мною.

В чудный позволь тебя замок ввести

И на престол посадить госпожою».

Так он чарующим голосом ей

В томное сердце нашептывал нежно…

Внемлет и дивится дева; очей

Не отвести. Сердце бьется мятежно.

Вспомнила клятву недавнюю вдруг

И, содрогаяся вся, отшатнулась.

Все же чарует таинственный друг,

Снова, внимая, к нему повернулась.

Властно и страстно так тянет к нему.

Как от лучей заслонилась руками,

Дева, зардевшись… но страсти волну

Все ж и с закрытыми чует глазами.

То отвернется, то вновь охмелев,

Взглянет на образ и внемлет признанью,

В сердце слабеет невнятный напев

Образ родной отошел в подсознанье…

Вдруг помутилось сознанье на миг,

Пал на глаза словно мрак перевязи,

К ней соблазнитель прекрасный приник, –

Дева упала в объятия князя.

С жертвой в объятьях могучих своих

Князь молодой буйным вихрем помчался,

Точно в бреду на руках тех стальных

К молодцу девичий стан прижимался.

Мчались они по утесам крутым,

Через глубокие реки, ложбины,

Лес все темнее, суров, нелюдим,

Сосны и ели седы от кручины.

Девичье сердце в тоске замерло,

Страхом оно непонятным забилось,

Каплями пота покрылось чело, —

Или сознанье ея пробудилось? —

Ей вдруг почудилось в блеске очей

Княжеских страшное, хищное что-то…

А оглянулась: темнее ночей

Черное видит за лесом болото…

Мрачные ели столпились вокруг,

Бедная в князя лицо заглянула, – 

Ужаса боль сотрясла ее вдруг,

Буря отчаянья мглой захлестнула…

 

Видит: кругом понасупился бор,

Вырос пред ними утес крутосклонный,

Ели глядят, как безмолвный укор,

Мрачен гранит, словно рок непреклонный…

Вот показалися пасти пещер,

Вот рубежи роковые злодея, –

Чудо свершилось: ужасен и сер,

Княжеский лик исказился, зверея.

Снизился лоб, проступили рога,

На загребке зашуршала щетина,

В козье копыто обулась нога,

Хищная рот исказила морщина.

В девичью грудь злые когти впились.

Тщетно бедняжка и стонет, и бьется,

Держит добычу жестокая рысь,

Чуя, что скоро уж крови напьется.

Дико рыча, хищник злой приволок

Девушку бедную в глубь логовища,

Брызнула кровь, словно ягодный сок,

И задымилась обильная пища…

Жадно, до капли последней, всю кровь

Высосал хищник из жертвы несчастной.

Чудо. Шевелится девушка вновь,

Дышит какою-то волею властной…

Жизнь в обезкровленном теле ея

Теплится неугасимой лампадой.

Как привиденье легка и бела,

Веет она замогильной прохладой.

Дивится леший напасти такой,

Рвет и когтями ее, и зубами, –

Не умертвить ему девы младой,

К жизни прикованной, видно, чарами.

И, наконец, он решил схоронить

Бледную деву во мгле подземелья.

Пусть ему станет покорно служить,

Пусть вместо сна гробового безделья

Станет сокровища ночи хранить.

Станет камней драгоценные груды

То отбирать, то ему подносить,

Чистить металлов таинственных руды…

Любо ему и холить, и копить,

Не насмотрется на блеск их холодный, – 

Пусть же останется пленницей жить

Бледная дева с тоской безысходной…

 

Годы проходят… Живет да живет

Дева безкровная, бледная дева.

Днем безотказную службу несет, – 

Тяжка ей кара небесного гнева…

А по ночам молчаливая тень

Девушки бедной видна на утесе…

Слезы росы омывают ступень,

Стон тихий слышится ниже, во плесе.

Что-то кругом той пещеры седой

Охает все по ночам и рыдает,

Словно природа вся ночью глухой

С пленницей бедною тяжко страдает…

Молится дева всю ночь напролет.

Кто дал ей право уйти из пещеры?

Небо-ль послабило тягостный гнет,

Веря призыву безропотной веры?

Только все ночи и в бури, и в мглу,

И в безнадежно дождливые ночи,

И при морозе, зимой, на скалу

Дева восходит… Потухшие очи,

Молча ступая, бледна и нема,

Голову грустно на грудь опустила.

Как изваянья в мольбе замерла,

Руки безкровные на-крест сложила…

К темному небу и к звездам немым

Очи ни разу поднять не дерзнула.

Там, за опушкою леса, где дым

Вьется людских поселений, где гула

Колоколов чуть доносится стон,

Где очертанья креста чуть чернеют, —

Церковь стоит… Там отчизна, там он,

Там ея думы, как ласточки, реют…

И оттого ея взор устремлен

Только туда, к недоступному югу.

Ждет ли чего-то? Упорен, силен

Зов возвращенья к далекому другу…

Ибо таинственный голос в душе

Шепчет ей, бедной, слова утешенья,

Искоркой дальней надежда уже

Вспыхнет подчас ей зарею прощенья…

Так она ночь простоит напролет,

Бледною тенью над темной скалою.

Но никогда ея грудь не вздохнет,

Не разомкнуться уста хоть мольбою.

Молча и грустно во мраке стоит…

Ночи часы безотрадные льются…

А на рассвете в пещеру велит

Леший безжалостный деве вернуться.

 

Солнце земле улыбнуться сто крат

Алой зарею еще не успело,

Как уже юноша скачет назад,

Весел любовью и веруя смело

В светлую радость свидания с ней.

Но не спешит ему дева навстречу,

Нет его милой нигде. И вестей

Не посылает… Пытает он речи

Чуждых людей, всюду ходит, зовет,

Ищет любимую, ждет и тоскует

Целые ночи и дни напролет.

Сердце потерю ужасную чует…

Дева исчезла безследно, как сон,

Как исчезают росинки с разсветом…

Бросил надежду последнюю он

И распрощался с весельем и светом.

Жизнь пробродил он с тех пор, как во сне,

Времени тенью немой, безучастной,

И наконец его взор, по весне,

Смерть осенила печатью прекрасной…

 

Но вереницей безчисленных лет

Тянется жизнь обезкровленной девы.

Нет ей прощенья и отдыха нет…

Жуткаго бора глухие напевы

Грустно баюкают пленницы дни,

Скалы таят ея тайну немую…

Только болотные ночи огни

Изредка глянут на душу больную.

Днем она в темной пещере сидит,

Ценные камни сокровищ несметных

Перед мучителем алчным хранит,

Чахнет в страданьях своих безответных…

Ночью же темной на гребень скалы

Бледною тенью немою восходит,

Не подымает она головы,

Сложенных рук от груди не отводит.

К дальнему небу и к звездам родным

Очи ни разу поднять не дерзнула.

Там, за опушкою леса, где дым

Вьется людских поселений, где гула

Колоколов чуть доносится стон,

Где очертанья креста чуть чернеют, -

Церковь стоит… Там отчизна, там он,

Там ея думы, как ласточки, реют…

В сторону церкви глаза устремив,

Бледная дева стоит изваяньем,

Молча, без вздоха, без жалоб застыв…

Боли не выльет горячим рыданьем…

 

Снова на севере белая ночь…

Чутко задумавшись, дремлет природа,

Тени, не в силах лучей превозмочь,

Тают прозрачно до солнца восхода…

Снова на гребне гранитной горы

Бледная дева стоит неподвижно…

Годы считает с той дальней поры

Юности светлой на лоне отчизны.

Вспомнила бедная: в душном плену

Страшным кошмаром сто лет протянулось

С дня, как рассталась в весеннем лесу

С другом любимым…Она ужаснулась.

Мысли смешались, с поникшего лба

Капли холодные пота скатились

Тихо на мшистые камни… Мольба

Рвется из сердца… Уста приоткрылись…

В первый тогда она раз, осмелев,

К небу высокому взор обратила.

Чудо. Глаза ея, словно прозрев,

Видят: вдруг вспыхнуло пламя светила,

И покатилось падучей звездой

Деве навстречу златое сиянье.

Весь просветленный, жених молодой

Вырос внезапно во звездном мерцаньи.

Все приближается образ родной,

Дивно знакомый, прекрасный и светлый…

Счастье нахлынуло мощной волной,

Сердце забилось вдруг дрожью ответной: 

Милаго друга узнало оно.

Но отчего меч, как пламя излучный,

Держит в руке он?

                               «Что ж, так суждено», –

Шепчет страдалица речью беззвучной:

«Витязь, пронзи мое сердце мечем,

Даруй желанное успокоенье

Смерти лобзание мне нипочем,

Долго я жаждала освобожденья,

Вот моя грудь!»

                               На суровой скале

Молит так дева в минуту свиданья,

Но на излучно-спокойном челе

Витязя горечи нет порицанья.3

Нет! Он не смерть ей принес наконец,

А просветленную жизнь и прощенье,

Трепетной радости звездный венец.

Как светлым утром шуршит дуновенье

Вешняго шума, так голос любви

Слуха коснулся… Жених наклонился

К грешнице… обнял… горячей крови

Мощный поток в сердце ей заструился.

И поцелуем любви он вдохнул

Новую жизнь ей в застывшее тело,

Молодость, радость, свободу вернул,

В очи ей глянул глубоко и смело.

Щеки зарделись, как алой зарей

Тучки румянятся, солнце встречая,

Стерся с чела ея след роковой

Долгой печали…. И радостно тая

Спал с ея сердца мучительный лед;

Встретились очи ея с небесами, —

Вылился в вздохе весь тягостный гнет

Слез, накопившихся в сердце годами.

Тихо склонилась ему на плечо,

Вспыхнул вдруг луч из сияющей дали.

Чудное утро стояло кругом,

Утренний ветер пронесся по лесу,

Птицы, чирикнув, разстались со сном,

Тени исчезли, скользнув по утесу.

Было то утро подобно опять

Дальнему утру последней их встречи,
И в их душе сквозь молчания гладь

Вновь зазвучали забытые речи…

 

Вдруг из-за выступа темной скалы,

Леший крадется опять за девицей,

Злое чудовище страсти и мглы

Когти вонзило бы хищною птицей

В жертву свою. Только витязя меч

Быстрый как молния, в сердце вонзился.

Черными каплями кровь стала течь,

Медленно мшистый утес обагрился…

Эхо промчало по ближним горам

Страшный, предсмертный рев чудища злого,

Корчася дико, скатился он сам

Вниз, по уступам утеса крутого.

Освобожден от него мир людской

В час торжества доброты и прощенья.

Девушка, тихо склонясь головой

К милому другу на грудь, в те мгновенья

Вновь стала чистой и цельной душой…

Брызнули солнца лучи золотые,

И увлеченные света волной,

Словно им выросли крылья большие, —

Стали вздыматься они плавно в высь,

К солнцу навстречу, навстречу лазури,

В дымку прозрачную скоро слились…

Следом последним промчавшейся бури

Пала на дальнюю землю роса;

Горы, долины от сна пробудились,

Птиц зазвенели в лесу голоса, —

В небе растаяв, влюбленные скрылись.