Время конфет. Стихотворения

***

Тягуча леность праздничного дня.

Отложена на завтра беготня,

полы, кастрюли, брюки, магазины,

налоги и счета, звонки кузины,

с заколкою игра «найди меня».

Чтоб сутки не застелена кровать,

потягиваться, нежно приставать

и затихать под тяжестью мужчины...

 

Особо не готовить ничего,

класть иногда малину в рот его

и шарики домашней моцареллы,

что так влажны, душисты и белы,

и соком из китайской пиалы

чуть смачивая пальцы то и дело...

 

И так весь день –

тянуться и мурррчать,

пить в промежутках чабрецовый чай,

раскрашенный как раненое утро,

пока мужчина близок и блажен,

и слизывать с него клубничный джем,

нечаянно уроненный как будто...

 

***

Пятак луны, прибитый над Самарой.

Застыв в раздумье, тихо, не дыша,

она в окно царицею Тамарой

с двенадцатого смотрит этажа –

на медленность, сменяющую скорость,

на неба разливные берега,

на перекрёсток жёлтых светофоров,

мигающих,

мигающих,

мига...

 

И не уснуть,

не видно перекрёстка,

застывший взор уходит вглубь тоски;

и кошки фильдеперсовая шёрстка

привычно льнёт под лёд её руки,

пытаясь ласки вытянуть хоть малость,

но дрянь затея: скомкано внутри.

И вот ещё словечко привязалось:

Патриция,

Патриция,

патри...

 

***

хочешь всё собой заполнить

до моих фантазий вплоть

без цветов ввалиться в полночь

и щетиной уколоть

 

хочешь ванну с белой пеной

и клубничку на фужер

хочешь ласки откровенной

даже требуешь уже

хочешь белого халата

вместо брючного ремня

блюза

нежности

салата

и меня

меня

меня

 

***

я не хочу об этом говорить

как пропадает в сполохах зари

вчерашний вечер, становясь далёким

смотри в окно: туманная Москва

велит шептать какие-то слова

чтоб не молчать о том, что одиноки

и ты, и я

какой сегодня день

до краешка души меня раздень

а юбку и чулки сниму сама я

а впрочем, не мешают и чулки

на, погадай по линиям руки

я доживу в душе твоей до мая?

я не хочу об этом говорить

что я замру – лишь скажешь мне «замри»

при этом сам замрёшь тоской щемящей 

смотри: от чучел зайцев и ворон

нас окружает страх со всех сторон

матрёшками укладывая в ящик

мне страшно

я почти что не спала

мне пресен суп на белизне стола

мне холоден халат и свежесть спальни

и чуждо отраженье в зеркалах

и злато не горит на куполах

молчат колокола, и берег дальний

не манит

 

я об этом говорить

не буду

я хочу тебе дарить

мою Москву – чужую и святую

прими её из маленькой горсти

прости меня, капризную, прости

что я ещё жива от поцелуя

 

***

«…Ах, как же он целуется!» Откуда

проникла будоражащая мысль?

И сразу проявились почему-то –

и гула перекрёсткового смысл,

и жёлтый свет, и красные трамваи,

и даже полнолуния пятак.

Так не бывает, милый, не бывает.

Так не должно быть.

Так...

Тик-так,

Тик-так.

 

***

В вечность, в запой короткого перерыва,

кажется мне: я рыба твоя, я рыба –

маленькая, смешная, раскраска «хаки»,

прячусь в тебе от склоки любой и драки.

 

Ты меня укрываешь спокойным гротом,

даже не спросишь: кто там меня и что там?

Да и какая разница, если дышим

вместе, но выдох-вдох никому не слышен.

Сонной улиткой дремлет приход рассвета,

как замедлять для нас ты умеешь это?

Длишь и качаешь в зарослях ламинарий,

и всякий раз немного другой сценарий.

 

Может быть, я такого и не достойна,

я же мелка, хрупка, а в тебе просторно!

Столько внутри негаданной глубины, и

хаки окрас меняешь мне на цветные

полосы, пирамиды, круги и пятна, –

как ты всё это делаешь так приятно?

В вечность, в запой короткого перерыва,

снова я рыба, милый,

я – рыба, рыба:

жабры, плавник, другой, чешуя бликует, –

замер и ждёшь, наверное, вот такую...

Рыбной болезнью корчусь, заболеваю!

Бульк! – получилось:

я в тебя заплываю!

 

***

Приходит день – 

и нечего о нём: 

всё сказано, всё сыграно, всё было. 

Мерцает солнце ржавым фонарём, 

и ты идёшь с улыбкою дебила, 

не различая улиц и домов, 

плывёшь какой-то рыбиной глазастой, 

не напрягая тела, – всё само 

тебя несёт, размазывая пастой

молочный свет по серым мостовым,

мешая с паром, если долгий выдох,

как – помнишь? – точно так гуляли вы,

себя за самых нежных в мире выдав,

за самых нужных, самых главных, сам...

 

Не отвлекайся, новый день приходит

и выпекает, словно круассан,

тебя несоответствием природе.

По городу мостов и вбитых свай, 

в пыли, а может, в утреннем тумане 

ползёт – дзынь-дзынь – оранжевый трамвай, 

позвякивая мелочью в кармане. 

 

Приходит день, 

ничуть не торопя 

ступающих походкой азиатской. 

Киоски отражают не тебя, 

а манекен – красивый, но дурацкий, 

закормленный пластмассовостью слов 

под видом расписного каравая, 

 

и, улыбаясь, встречных мужиков 

ты мысленно от скуки раздеваешь: 

ну, животы, ну, ниже – и чего? 

Чего же в вас Господь вложил такого, 

 

чтоб так любить, 

до дрожи, 

одного – 

бессмысленно, 

бездонно, 

бестолково?..

 

***

Когда его нет, я пью из его чашки.

Когда его нет, ем реже, грущу чаще.

Дышу я его духами, пою стихами,

постель вышиваю красными петухами.

Когда его нет, я сплю на его месте.

Его со мной нет день или лет двести –

не знаю, опять календарь из руки выпал;

когда его нет, то это его выбор.

 

Когда его нет, я жду и сижу ровно,

ему тёплый шарф вяжу у окна скромно.

Зима ли, весна – год ниткой в клубок смотан.

Когда его нет...

А впрочем, уже вот он!..

 

 

Время  конфет

 

Время конфет без меры и вместо каш,

сна до обеда, ленивых часов-минут.

Складки разгладит розовый трикотаж,

стоит тебе обнять меня, притянуть.

Что за манера – милую под бочок,

нет – под бочище, скрутив, раздавив, прижав!

Ну же, полегче, волчок не уволочёт,

ближний не сманит, не украдёт чужак.

Спи, я с тобой, вздохи твои храню,

можешь оставить звёзды настороже,

тихо целую нежную западню:

да отпусти же, не убегу уже.