Осенины. Стихотворения

Благовещение

 

он говорит:

не бойся, ты

меж женами благословенна.

ничьи холодные персты

не тронут белое колено.

река не вскроет тонкий лед,

лоза не выбросит бутона –

но принесет зимою плод

в обход извечного закона.

тебе отмерено сполна –

не тяготись до срока знаньем.

чужая древняя вина

твоим простится послушаньем.

та, первая, была горда

и возжелала воли вящей.

но ты – иная; ты – вода,

что принимает форму чаши.

союз свершится до зари,

и свет пройдет врата сегодня.

 

она глотает слезы и

кивает:

Се, раба Господня.

 

Осенины

 

Осени?ны, осенины,

Именины нежной смерти,

Серебро на мокрых ветках,

Серебро на тонких пальцах.

Что теперь в кедровых пяльцах?

– Море, вереск и равнины.

Что теперь в твоих карманах?

– Соль, каштаны и шиповник.

 

Если дни считать на убыль,

Ни за что не выйдешь в лето –

В темноте зимы застрянешь

Между сном и пробужденьем.

Где хранится вдохновенье?

Там, где шляпы и балетки,

Телефон в пыли сусальной,

Разум пуст, а сердце полно.

 

Катятся по полю волны –

Долгий благовест низинный.

Тихо теплятся былинки

Между ливнем и закатом.

Небо горбится раскатом,

И лиловый краткий прочерк

Вдруг бросается сквозь тучи –

Двух миров рукопожатье.

 

Тихий праздник в черном платье.

 

***

Я часто думаю о Боге.

Ну как он там?

Не жмет ли свитер,

который я ему вязала

крючком на прошлый день рожденья?

Не мерзнут ли босые ноги?

Осталось ли еще варенье

в кладовке, доверху забитой

мощами веников и швабр?

 

Гундит простуженный ноябрь,

и эскадрилья ватных туч

плывет над городом неспешно.

Мой добрый друг,

мой друг нездешний

ко мне торопится на чай.

Звонок продребезжит: встречай.

Теряя тапки и терпенье,

оставлю на плите варенье,

в прихожей загляну в глазок...

 

А там –

ну он, конечно.

Бог.

 

Молитва

 

Господи, душу мою застегни на все пуговицы,

А уж крапивным ремнем я подпояшусь сама.

Высохли дочерна три амстердамские луковицы,

Бродит под окнами кошкой бездомной зима.

Господи, нет у меня ни любви, ни терпения.

Стану вязать – лишь запутаю пеструю нить.

Стану писать – отвлекусь от листа на мгновение,

А полчаса уж прошли, и строки в немоте не добыть.

 

Боязно сгинуть вот так по январской бескормице:

Спину не выпрямить, не срифмоваться с весной.

Кто-то поет тебе, кто-то молчит или молится;

Я же пишу, а ты вечно стоишь за спиной.

 

Хоть бы разулся, из шкафа взял кружку щербатую,

Поколдовал над плитой, что жалеет огня...

Ты ведь здесь жил – в переулочке возле Арбата –

Год или два в тридцать первом; подольше меня!

 

Впрочем, не стоит: то было не в жизни –

                                                   в прологе к ней.

Путь твой окончен, а был он длиннее стократ.

Кто там смеется? Не дети ль твои босоногие?

Что там алеет? Не царский ли твой виноград?

 

Сыну

 

Открытка – памятка, заплатка,

Где штемпель тонет в акварели,

В себя вместила без остатка

Четыре тихие недели:

 

Фонарики хурмы тягучей,

Песок и ель, окно беседки,

И в нем – мохеровые тучи,

Надетые на пальцы-ветки.

 

Я там жила почти до снега;

О том погашенная марка

Свидетельствует четверть века,

Сияя в сумерках неярко.

 

Я там жила – должно быть, славно:

Писала письма, печь топила,

И керосинка своенравно

С крюка мигала в четверть силы.

 

Я там жила – ждала кого-то,

Кто не хотел меня и сада.

Инициалы – с оборота,

Но не смотри туда, не надо.

 

Чернила синие расплылись,

Слова столкнулись, точно глыбы,

И адресат, конечно, выбыл,

И вы с сестрою не родились.

 

Silentium

 

Полгода полной немоты.

Что может быть опасней слова?

Когда ты нем, с любым на «ты» –

От царедворца до портного.

Когда ты нем, то всюду вхож,

Везде обласкан и уместен,

Во взглядах с каждым встречным схож –

И все же безупречно честен.

 

Молчи, каленая стрела,

Уймись, раздвоенное жало:

Я столько весен отдала –

А ты? Что ты взамен мне дало?

 

Неверный голос, грубый слух

(С такими не берут в пророки)

И слабнущий с годами нюх

На точные, как Гринвич, строки.

 

Что взять с аллергика? Живу

И ни на что не претендую.

Держусь пока что на плаву,

А вот в трубу уже не дую.

 

Придет зима – бледна, тиха,

Из неба вытряхнет набивку

И заострит иглой стиха

Свою последнюю прививку.

 

Сон

 

Усталость стелет мне постель,

В затылок дышит неотступно,

Как обозленный дымом шмель

Или тюремщик неподкупный.

 

Усталость – пыльная парча,

Плита из мокрого гранита.

Не надо вызывать врача:

Я в январе еще убита.

 

Пишу стихи, пью чай, хожу

По матовой земле московской,

А как присмотришься – лежу

На облетелом Востряковском.

 

Не чувствуя ни рук, ни ног,

Тугим клубком свернулась с краю

И деревянный потолок

Во сне локтями подпираю.

 

На  пороге

 

Ну, вот и все. Не страх, а жалость

Поземкой выбелила путь.

Минуты три еще осталось –

Судьбой дарованная малость,

Чтоб календарь перевернуть,

Проверить ставни и щеколды,

Погладить чайник остромордый,

Засохший выбросить букет

И подобрать один опалый,

Кленовый, желтый, пятипалый,

Непроштампованный билет.

Ни направления, ни даты...

Куда спешить нам, провожатый?

Пускай еще повьется нить.

Давай присядем на дорожку:

Еще секунду, каплю, крошку! –

Все недожитое дожить.

 

Черновик

 

Когда б Творец на Пасху разрешил

Двум све?там обменяться новостями,

Я б написала Кате, Саше, маме –

Ну, и тебе, мой ангел. Меж могил

 

Я и сама смеяться не могла,

А карточка почтовая все стерпит:

Улыбки, сплетни, даже штемпель смерти –

Совсем как наш, вот только без числа.

 

Здесь хорошо. Туманы по ночам

И чопорные аисты на крыше.

Поднимешь взгляд от Диккенса – и слышишь,

Как стряхивает лишний воск свеча.

 

Но ты навстречу мне не торопись;

Живи покамест громко, жарко, жадно,

Бросайся в каждый омут безоглядно

И ласточкой мисхорскою кружись.

 

Ведь ты, мой друг, не любишь тишины,

А здесь ее бездонные озера,

И чудище стозевно и озорно

Без устали обходит наши сны.

 

Бывает, обернешься невзначай –

Ничто, врасплох застигнутое взглядом,

То притворится крымским променадом,

То застучит дождем. Таков-то рай!

 

Нет, не спеши. Но адрес – запиши

(Не вымарает ли усталый цензор?)

И сохрани в столе.

Прощаюсь; вензель;

И вместо марки – лоскуток души.

 

Элизиум

 

Мне кажется, я уже видела это –

Такое прохладное тихое лето,

Замшелые камни, змеящийся пруд,

Где белых кувшинок созвездья цветут,

И девочку в шортах, с кудрявой головкой,

Что тянет собаку упрямую ловко.

 

Провинция мира, затерянный край,

Где с лимбом граничит взыскательный рай,

Мне снился годами, и даже во сне

Я двери искала в прозрачной стене.

 

Я помню, я знаю, я видела это –

Старинное зеркало, в бронзу одето,

Тяжелые кресла и россыпи книг,

Где с Твеном соседствует гриновский бриг.

Рассеянный ветер страницы листнет –

И в комнату солнцем и солью плеснет.

Оставь меня здесь, голубая звезда:

Пусть мимо идут налегке поезда,

И в ящике нижнем желтеет билет,

Где прочерк у даты и имени нет.

 

Как много не сказано и не допето

На лунных покосах последнего лета!

Еще не запаяно года кольцо,

Еще непривычно на волнах лицо.

Забывшись, ступаешь по темной воде –

И ноги в осоке и звездной слюде.

Зачем возвращаться? О ком тосковать,

Раз время вернет и невесту, и мать?

Вдохнешь – и созреет гранатом в груди:

Я дома. Путь кончен.

Орфей, уходи.

 

Спас

 

Я сейчас – почти Хемингуэй

В свитере тяжелой крупной вязки.

Писем не пишу, не жду гостей,

Не тревожу масляные краски.

 

У меня на сердце тишина,

На руке янтарь, на юбке – птицы,

И видна из южного окна

Рыжая кудрявая пшеница.

 

Тонут в апельсиновом меду

Зернышки, как маленькие луны.

Отводя незваную беду,

Ветер на гитаре тронул струны.

 

Подводя черту под жизнью всей,

Спас залил межу тягучим светом.

Я сейчас – почти Хемингуэй:

Счастлива – и в свитере при этом.

 

На  Калиновом  мосту

 

Нет ни счастья, ни несчастья, ни покоя,

Ни судьбы.

Только сосны за Смородиной-рекою

Да столбы.

 

Встану, выйду не воротами до света –

Тишина.

Под водой белеют рядышком монета

И луна.

 

Разгорелся над русалочьей купальней

Донный свет.

Ничего его нежнее и печальней

В мире нет.

 

Скоро, скоро встанет солнце над полями

В полный рост –

Но останется укутанным тенями

Алый мост.

 

Провожает пес знакомый и блохастый

До угла.

Вот и свиделись, дружочек. Здравствуй, здравствуй,

Я пришла.