Осенний венок

Мир Таки Мир

1

Благодарю, осенняя пора,

за ранних вечеров прохладный воздух,

за строчки птичьих стай, прощально-поздних,

возникших из-под сумерек пера.

 

Благодарю за тот огонь костра,

что искрился в кометах длиннохвостых

и пролетал пустынный перекрёсток,

и отпадал, как мёртвая кора.

 

Реальность в дым превращена была.

И мне дарили горсточки тепла

оранжевые блики светофоров.

Но это начинался листопад,

и были в нём и твой влюблённый взгляд,

и твой капризный и превратный норов.

 

2

И твой капризный и превратный норов –

штиль урагана, буйство тишины –

легко проник в меня, как плеск волны,

влетевшей в бухту из морских просторов,

 

как лёгкий плеск гитарных переборов,

отображённый твёрдостью волны.

Ты вся была, как в пальцах – дрожь струны,

дыханье умирающих аккордов.

 

И не было молчания и сна,

и уходила в глубь небес луна –

за ней тянулся след из метеоров,

сгоревших звёзд и взорванных планет.

Но видел я лишь твой туманный след

и облачную тяжесть влажных взоров.

 

3

И облачную тяжесть влажных взоров

я ощутил всей хрупкой силой плеч.

Покой, что вечность не смогла сберечь,

похищен был и на клочки разорван.

 

Такого я ещё не знал позора,

такого пораженья жизни всей,

когда на полотне души моей

пытался всяк свои писать узоры.

 

Но только ты их вывести сумела

графитом ночи, звёзд летящих мелом

и огненною кисточкой костра.

И я впервые следую упорно

туда, где даль закрыта дымкой чёрной –

там первые морозные ветра.

 

4

Там первые морозные ветра,

как в дудку, дуя в телеграфный провод,

вдруг незаметно жалят, словно овод, –

душа моя, не жди от них добра.

 

Там, впереди – декабрь, как гора.

Мгновенно счастье – это ли не довод?

Но краткость бытия – ещё не повод

сдаваться нам на милость декабря.

 

Пока ещё дела вершатся ладом,

то сердце у земли не вырвет атом.

Но трещинка на кончике ребра

всё ширится, и боль тебя пронзает –

острее нет. Не потому ль – кто знает? –

в твоих кудрях вкрапленья серебра?

 

5

В твоих кудрях – вкрапленья серебра.

Вокруг зрачков – голубоватый иней.

И жилкой на виске рельефно-синей

жизнь бьётся, годы в русло соберя.

 

Ты временем пронизана. Стара

земная карта этих синих линий.

«Не падает ползущий». Прав ли Плиний?

Из туч ползущих льёт как из ведра.

 

И верится – не ляжет никогда

на эти веки тьма кусками льда

и не закроет майские просторы,

где зеленеет вечная трава...

Листва кружится, как твои слова,

что прозвенят метелью лёгкой скоро.

 

6

Что прозвенят метелью лёгкой скоро

те звёзды, по которым загадал –

не ведал я, взлетевший, как Дедал,

и от земного отвративший взоры.

 

Внизу осталась ты. И, нету споров, –

я был, как лист, взметённый ветром, мал.

И всё же тот ничтожней, кто блуждал

средь им же понастроенных заборов.

 

Вот, человек, твой жалкий лабиринт,

твоя душа в его ходах царит,

как будто нечисть в ящике Пандоры.

Пускай уж всё покроется вокруг

листвою палой. Приходи, мой друг!

Ты кто мне, осень? – Только не опора...

 

7

Ты кто мне, осень? – Только не опора.

Я родственница ветра и дождя.

Люблю я, ранних сумерек не ждя,

день в тучи умыкнуть, подобно вору.

 

Мне до луны – все ваши разговоры.

Я без царя в башке и без вождя.

Я вас люблю, у вас ко мне – вражда,

но я рождаю корень мандрагоры.

 

Я кладовые с верхом засыпаю,

и с первыми снегами засыпаю

и вижу сны цветные до утра.

Но утра нет. Зари застыли угли.

О том, что краски все мои пожухли,

последний лист мне прошептал вчера.

 

8

Последний лист мне прошептал вчера

твои слова, в которые не верю.

Ещё и птице в небесах, и зверю

в лесу дремучем – сладкая пора.

 

И мне с тобой прощаться не пора,

хоть нету счёта горестным потерям.

И дворники по улицам и скверам

сметают в кучу листья для костра.

 

Идёт мой путь извилисто и круто,

и нету сердцу моему приюта,

и незнакомо сердце с тишиной.

Как и твоё, болит оно. И всё же

услышал я, как ночью непогожей

последний гром ударил надо мной.

 

9

Последний гром ударил надо мной,

и небосвод погас при этом звуке.

Как две реки, твои струились руки

и у меня сливались за спиной.

 

Я ждал уже свидания с весной.

И не бывало беспощадней муки,

чем знать, что ты идёшь к своей разлуке,

не чувствуя, кто этому виной.

 

Во тьме уютно лишь кротам и совам,

и тем, кто вечным холодом закован.

О, как ты дышишь кожей ледяной!

Скажи, куда твой жаркий пламень канул?

Проснись же огнедышащим вулканом!..

И дрогнул под ногами шар земной.

 

10

И дрогнул под ногами шар земной,

и вырвался из клетки дикий атом.

И над планетой демоном крылатым

пронёсся, осыпая землю тьмой.

 

Осунувшейся, плачущей, больной

ты шла под этим пепельным закатом.

Казалось человечество распятым

на водородной туче над тобой.

 

И не было живой души окрест,

и над землёй – лишь адский этот крест,

пылающий от края и до края, –

зола от рая, что сгорел дотла...

Упал твой голос сгустками стекла

и покатился, скорость набирая.

 

11

И покатился, скорость набирая,

истории людской последний век.

И о любви забывший человек

бежал стремглав от лая и от грая

 

к той осени, где листья, озаряя

сырыми отсветами – сон усталых век,

стекали в русла двух иссохших рек,

светившихся, на полночь невзирая.

 

Но то струились Ахерон и Лета.

Пустая в пустоте неслась планета,

и ни души не видел он кругом, –

ни мёртвой, ни живой. И с небосвода

луна катилась в мертвенные воды,

как будто вниз по склону снежный ком.

 

12

Как будто вниз по склону снежный ком,

летела в пропасть времени планета.

Плевать, коль даже Бог плевал на это.

Кто хочет жить во времени таком?

 

Кто с временами года не знаком?

Из осени, зимы, весны и лета,

скажите, кто не собирал букета,

любуясь каждым цветом и цветком?

 

Но друг за другом отмирали стебли,

и вдалеке – в забытом Богом небе –

отмершие секунды кувырком

неслись, как листья, кучками и вроссыпь.

И, как песок, в глаза летела осень,

и время обдавало ветерком.

 

13

И время обдавало ветерком

уже не злым, а ласковым и нежным.

И, словно распустившийся подснежник,

любовь твоя сияла всем кругом.

 

А может быть, она другим цветком

тянуться стала к высоте безбрежной,

и то, что было осенью предснежной,

весенним обернулось вдруг теплом?

 

Отгадывать мне было недосуг.

Я видел только твой цветущий луг

и, неизбежность чувства принимая,

стремился вновь ожить в твоей судьбе.

И потому казался сам себе

рождённым на полях цветущих мая.

 

14

Рождённым на полях цветущих мая

неведома осенняя игла,

в которую, как нить, продета мгла.

Но эта нить, по счастью, золотая.

 

И, от цветка к цветку перелетая,

в последней вспышке света и тепла,

душа моя, как сонная пчела,

вдруг встрепенулась, крыльями блистая.

 

И, опьянев от терпкого нектара,

она забыла о судьбе Икара

и поднялась туда, где лишь ветра

и где само существованье зыбко.

И всё ж тебя за слёзы, за улыбки

благодарю, осенняя пора.

 

15

Благодарю, осенняя пора,

и твой капризный и превратный норов,

и облачную тяжесть влажных взоров, –

там первые морозные ветра.

 

В твоих кудрях – вкрапленья серебра,

что прозвенят метелью лёгкой скоро.

Ты кто мне, осень? – Только не опора, –

последний лист мне прошептал вчера.

 

Последний гром ударил надо мной,

и дрогнул под ногами шар земной,

и покатился, скорость набирая,

как будто вниз по склону снежный ком.

И время обдавало ветерком,

рождённым на полях цветущих мая.