Лев Либолев

Телемах. Стихотворения

Телемах

 

никто, поверишь ли, никто
не образумит этот норов...
не осеню себя крестом,
не оглянусь на свет меноры.
субботним вечером, впотьмах,
напялив джинсовую куртку,
во мне живущий Телемах
прочертит звёздочкой окурка
сплошую линию туда,
где не пахал, и где не сеял...
туда, где тучные стада
принадлежали Одиссею.
где не осталось ничего -
ни виноградника, ни рощи...
где безотцовщина его
страшнее тысяч безотцовщин.

 

 

Школьное

 

заучи меня, как по учебнику - на зубок,
как штаны Пифагоровы, можно - законом Ома.
геометрию с физикой свалим в один урок,
где знакомые правила станут для нас искомым,
там, где физика эта физически тяжела,
там, где сумма квадратов - квадрату гипотенузы...
заучи меня лучше на память - и все дела,
геометрия с физикoй - это Гордиев узел.
разруби его просто всем правилам вопреки,
что-то там разгадать, это, в общем, так мало значит.
заучи меня правилом левой моей руки,
Пифагору под сердце закручивая буравчик.
заучи меня насмерть, как вечное "дважды два",
пусть Учитель за это тебя назовёт зубрилой...
всё запомни - лицо и походку. стихи. слова.
и ещё не забудь, что когда -то меня любила.

 

 

Дорога к шалашу

 

ты не ищи дороги к шалашу,
в котором рай. поверь, он только снится.
не растворяйся в длинной веренице,
идущей в лапы прелести. пишу,
не различая шуйцы и десницы,
и сам впадаю в прелесть. так лукав,
так льстив создатель тающих бессонниц...
в его кольце подмигивает оникс,
как будто озирает свысока
стихами очарованных поклонниц,
идущих на заклание. ему
я, написавший это, не товарищ.
я угольки таскаю из пожарищ,
к ним добавляя плотную сурьму,
хотя ты мне другие краски даришь...
но не беру. увы, неисправим.
от слов пустых испытывая скуку,
уже почти на грани ультразвука,
вычитывает черный херувим
готовый текст. берёт тебя за руку,
и тащит в рай, поближе к шалашу,
в прелестный рай, в могильную прохладу...
ты не ходи. они страшнее яда.
скажи - читать стихи не соглашусь.
и отрекись... и не читай... не надо.

 

 

Сухая ветка

 

переломана пополам
с тихим треском сухая ветка.
нет, не выжила - отжила,
и уже истекла смола,
словно вытертая салфеткой
капля крови. был нож остёр,
но увяз бы в смолистой жиже...
а бескровность казнит её,
и она упадёт в костёр,
чтобы он эту сухость выжег,
чтоб сгорела она дотла.
это лучше, чем постепенно
высыхать где-то у ствола,
умирать будто не жила,
переломанной о колено...

 

Гороскоп

 

всё начинается с игры,
с простых зодиакальных знаков.
один рождён под знаком рыб,
другой рождён под знаком рака,
а кто телец, весы и лев,
кто близнецы, а кто - то дева...
мы заигрались осмелев,
не ощущая перегрева
каких - то солнечных систем
с приливом лунным и отливом,
и только строчки на листе
рисуют знаки сиротливо.
кто скорпион, кто водолей,
кто козерог, а кто - то овен.
один всегда навеселе,
другой не слишком многословен.
и заиграться так легко,
ведь знаков много. но однако
не предлагает гороскоп
несуществующего знака...

 

 

Мир

 

мир уходящему мне,
мир приходящему снова.
как на войне? на войне
выстрелы без остановок,
и никаких перемен
нe намечается в сводках.
хочется правды? взамен
дай пятачишко на водку.
и не пытай - за кого,
выпью за наших и ваших,
выпью на сороковой -
рожу печали расквашу.
что? на девятый не пил,
думал - наверное живы...
может окопчик в степи
скроет от смерти служивых.
может подвал городской,
может мосты, подворотни...
а погибали на кой?
страшно. повзводно. поротно...
выпьем за них через год,
и через десять помянем.
смертен и этот, и тот,
с именем и безымянный.
встретимся, поговорим,
запросто, не по ранжиру...
мир не вернувшимся им,
мир уходящему миру.

 

 

 

Ложе

 

Опять Прокруст готовит ложе.
Идущий, радуйся ночлегу!
Закон силён и непреложен -
ты будешь сложен, словно Лего.
Несложно и логично где-то
себя не чувствовать разъятым,
на ложе спать полуодетым,
широкоглазым азиатом.
Небледнолицым европейцем,
но белокожим африканцем.
К Прокрусту сложно присмотреться,
Прокруст умеет изгаляться
над теми, кто слегка длиннее,
и теми, кто чуть-чуть короче.
Они лепечут ахинею,
но в ложе лечь никто не хочет.
И, независимо от масти,
разреза глаз и цвета кожи,
кричат, когда их Лего-мастер
растянет или обезножит.
Разборщик Лего, Лего сборщик
играть в бирюльки не намерен -
деталькой меньше или больше
воздастся каждому по вере
на этом ложе. Очень добрый
Прокруст влюблён душою всею
в игру... Но будет сам разобран,
достигнув уровня Тесея.

 

 

Шато

 

вид из окна неизменен -
облако в рамочке штор.
кто доедает пельмени,
кто допивает Шато.
жалок пейзажик оконный.
сколько судьбу ни лови -
в рамках сухого закона
мало дозволенных вин.
в карте элитных напитков,
выбор, увы, невелик.
пытка - такая попытка,
дом Периньон и Шабли,
Мумм или Круг... постепенно
выберешь, если не слеп...
где-нибудь в скромной пельменной,
чудом найдя на столе
то, что другие искали...
будто Господь невзначай
счастье оставил в бокале,
как мелочевку на чай...

 

 

 

Дичок

 

Густой денёк осеннего разлива,
предзимье пахнет брагой и листвой.
Перебродило сусло торопливо
в напиток пряный, но не сортовой.
Опал дичок, рассеяный по склонам,
гниёт в земле, босых не зная ног...
Осенний день разит одеколоном,
и у него нет денег на вино.
А то бы пил дешевенький портвешек,
пока закат, багровый, как рубин,
проходит путь по сотням тонких вешек,
по каплям крови ломаных рябин.
Туда, где город, выкатив кварталы,
сошелся с полем, убранным давно.
Где озеро, и ветки чернотала,
склонясь над ним, просматривают дно.
Хотят увидеть в месте неглубоком
остаток лета... Только всё никак -
рябит поверхность, вздрагивая боком,
как божья тварь под швайкой мясника.
Боится видно. Холоду не рада -
придёт - прижмёт, придавит свысока...
Вода, играя цветом винограда,
несёт в себе рубиновый закат.
и отражает домик. Под карнизом -
стрижа, что в камень впился коготком...
А вечер винным запахом пронизан,
вдохнуть легко...  и выдохнуть легко.

 

 

Радиоволны

 

мы на связи, и в этой связи
недоступные шифры и коды
нам порывистый ветер сквозит,
проникающий с черного хода,
недостроенных нами хором,
зашифрованных слов и созвучий...
засекреченный аэродром
предоставил единственный случай
для обмена паролями нам.
и теперь мы повязаны этим
неоправданным риском сполна...
мы выходим на связь на рассвете,
мы себя доверяем ключам,
даже плохонькой связью довольны,
ощущая пониже плеча
бессердечные радиоволны.

 

 

Дагерротип

 

Подтает... Наступаешь - снег визжит
подраненным щенком с подбитой лапой...
А мы с тобой - прохожие ханжи,
мы в поисках мороза-эскулапа
в халате белом. Солью съеден рант...
Подошвами скользя по липкой жиже,
мы ждём освободителя от ран,
который нам позволит быть поближе.
Пусть в марлевых повязках. Тает всё,
уже не скользко, вроде бы, но всё же
нас холод от падений не спасёт.
Возможно, что немного обнадёжит,
но не поможет. Маленький щенок
скулит... А снег плывёт рапой солёной.
Нам доктор говорит - запрещено
смывать себя со старых фотоплёнок.
Оставьте ледяной дагерротип
в каком-то дне, забытом и ненастном,
так легче повернуться и уйти,
слегка скользя по тающему насту.

 

 

***

 

перебороть. загнать куда-то вглубь.
чтоб там болело, только не снаружи.
чтоб эту проржавевшую иглу
никто другой в тебе не обнаружил.
и дальше жить, хотя бы до утра
без глупых мыслей - Господи, доколе?
и понимать, что завтра будешь рад,
что только ноет, но уже не колет.
пока внутри дозреет, как нарыв -
такие иглы не проходят мимо.
ржавеют там, под сердцем, до поры...
но всё равно болят невыносимо.

 

 

Нахтигаль

 

такая слабость... хоть верёвки вей...
мой нахтигаль, немецкий соловей,
допелся потихоньку до рассвета.
и в пальцах дорогая сигарета,
а после - только пепел на траве.
остывший столбик, бывший табаком...
мой соловей владеет языком
немецким. но прокуренным и сиплым.
как будто нечто чуждое прилипло
к его певучей речи. незнаком
ему такой акцент... чеканный звук
я слабостью сегодня назову.
с таким акцентом дохленько поётся,
и в нотке задушевной и сиротской
я призрачное слышу наяву,


и оттого слабею... нахтигаль
уравнивает друга и врага,
их примиряя голосом распетым...
а в пальцах дотлевает сигарета,
которая уже не дорога...

 

 

Сухари

 

когда-то многоопытный старик,
который был к мальчишкам очень строг,
учил - сушите, дети, сухари,
сушите впрок.
но мы его не слушали, шутя
кричали - надоел ты, старый дед.
а он шептал - покуда всё ништяк,
но быть беде.
не верили, и пальцем у виска
крутили - мол, сегодня не война.
старик жалел смышлёных задавак,
хотя и знал
по опыту из прошлого, что нам
ещё придётся горького хлебнуть,
что каждому отмерила стрaна
нелёгкий путь.
он умер много лет тому назад,
но с возрастом я помню всё острей
там, под матрацем, несколько наград
и сухарей...

 

 

пальтишко

 

этот вечер начерно исчеркан,
начисто отложим на потом...
чашка чая, мятая "вечерка",
сушится промокшее пальто,
плечи скомкав. возле батареи
 прячется сконфуженно за стул.
словно батарею телом греет
 мальчик, задремавший на посту.
слабенький, усталый первогодок,
вынужденный к жизни "начеку".
эх, ему бы тёплую погоду,
а ещё горячего чайку.
вот ему бы начисто... но слишком
 он устал. и чудится во сне
 не давно просохшее пальтишко,
а сырая, серая шинель.

 

 

Каурый

 

последний августовский ливень.
под ним сентябрь пасёт коней...
уже немного терпеливей
вожак относится ко мне.
подходит сам и хлеба просит,
каурый рослый патриарх...
и выдыхаемая проседь
туманом кроет тротуар.
клубится, тает, а под утро
в один из августовских дней
каурый конь, большой и мудрый
сам приближается ко мне.
он ищет хлеба. дождь и солнце -
исповедальная пора.
и осень медленно крадётся,
как неумелый конокрад.


 


 


Гончарный круг


 


Давно утихла за окном шумиха,
зной выгнал ребятишек со двора.
Гончарный круг постанывает тихо,
но вертится уверенно и лихо,
хоть и ему невмоготу жара...
Но он далёк от суеты и шума,
вращая глину в пальцах гончара.
И лиха фунт он, как и фунт изюма,
познал, не став печальным и угрюмым,
спокойно коротая вечера
в работе. Принимая комья глины -
привычно ожидаемых гостей,
и наблюдал, волнуясь без причины,
как медленны, уверенны и чинны
движения натруженных кистей
хозяина, задумчивого мага,
лелеющего глиняный сосуд...
Круг движется всё дальше шаг за шагом,
а на столе, сухим остатком ягод,
изюм рассыпан.  Дети унесут
его домой... А круг устало вертит,
забыв на миг про летнюю жару,
мгновения из жизни, и из смерти...
Пустеет двор, изюм уносят дети,
полученный из загрубевших рук...


 


 

 

 

К списку номеров журнала «ЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬ» | К содержанию номера