С Богом на Вы

Работяги, возвращающиеся с месячной вахты, пили без устали. Семеро мужиков с утра как сели на поезд, собрались возле свободной боковушки в конце вагона, и — понеслось. Места у всех разные, но «можно мы с друзьями немножко посидим», и вскоре двое нижних пассажиров купе прокляли всё на свете — пока работяги были трезвые, сдуру разрешили, а те мгновенно набрались и расходиться уже не желали вовсе. Кому не хватило места, сидели в ногах и сейчас беззастенчиво ворочались вонючими жопами, устраиваясь вольготнее.

В душном вагоне пахло дешёвой палёнкой, носками и жареной курицей. Часто то один, то другой работяга, забывшись, вытирал жирные руки о чужие простыни. Стоял матерный шум. Кто-то достал колоду.

— Покурим сперва,— решили мужики. Пассажиры вздохнули с облегчением и злорадством — пока те дымят в тамбуре, вытянут ноги, лягут пошире и притворятся спящими, чтобы не пускать обратно.

Но не вышло, работяги и спрашивать не стали, плюхались с размаху, бледнолицему мужчине с заячьей губой отдавили ступню, а его сосед, толстяк в очках, едва успел поджать ноги. Связываться — себе дороже, хари у работяг раскраснелись, глаза стеклянные, а поведение — развязное и даже какое-то агрессивное. Такие в рожу сунут — за здорово живёшь, а наутро, когда приедут к жёнам, пропив весь заработок, чтобы месяц сидеть на шее — и не вспомнят.

— …Коллектив у нас дружный, так что вливайся. А то — неродной прямо… — говорил мужик с коричневым рябым лицом. Казался на фоне остальных он порассудительней, потрезвее и даже в карты не играл — бугор.— Месяц отработал — почитай свой! Не новичок…

— Я вольюсь… — громко сглотнув, ответил худой парнишка, похожий на мухомор. Только мухомор красный, с белыми пупырками, а этот — наоборот, бледный, как обморок, но густо обсыпанный ярко-красными прыщами. От карт он, как и бугор, отказался, судя по всему — боялся продуть заработок ушлым товарищам.

— Ну, давай тогда… ещё по одной!

Парнишка заискивающим движением чокнулся с «начальством», пролив половину на засаленные брюки. Суетливо выпил — тут же покраснел, надулся, как жаба, водяра явно пошла не в то горло, но кашлять не решился — несолидно…

Было видно, что пьёт «мухомор» с коллективом первый раз — верно, бугор на работе не поощряет, ну и правильно, а вот по дороге домой можно и разрешить посвинячить… так, чтобы за двое суток забыли, сколько денег заработали, а сколько пропили и сколько рассудительный старшой сунул себе в карман.

— Я вот на судостроительном начинал,— вспоминал бугор.— Сборщиком… потом в сварщики подался, потом женился, дома жил… А позвали — снова на верфи махнул… три года уже вахтой работаю, месяц там — месяц дома.

— А вам не надоедает? — застенчиво спросил парнишка.

— Мне — нет,— вздохнул бугор.— А вот тебе может и надоесть. Но тут от коллектива зависит… У нас — мужики нормальные. Да сам видел, месяц из одной миски ели.

— Видел,— закивал парнишка.— А вы…

— Постой… — перебил его бугор.— Ты мне вот что скажи, зачем грубишь? Ты не обижай меня…

— Я вам… ой, когда?

— Не выкай! На ты ко мне говори! Ко мне все мужики на ты, все работяги, всё начальство! А ты обижаешь! Если кто выкает, я всегда говорю — я с Богом на ты, ясно? А ты кто? Так, человечишко… А мы работаем вместе — коллектив… и, пока я — старший, никому не позволю в нём выкать! Я с Богом на ты,— горделиво повторил всё-таки изрядно датый бугор.— Уважение к людям требуется высказывать! Мы, работяги, простой, бесхитростный народ.

Парнишка принялся застенчиво извиняться.

Поезд нёсся сквозь славную ночь. Мужики галдели, жрали курицу, но потом разбили бутылку, и кто-то наблевал на пол, после чего работяги трусливо разошлись по местам.

— Тряпку бы сволочам в руки дать и пусть чистят за собой,— яростно прошептал осмелевший толстяк.

— Нагадили и ушли,— поддержал его мужчина с заячьей губой.

— Надо бы проводника позвать… а лучше — милицию, сейчас в поездах дежурят,— предложил толстяк.

Но сосед не ответил, притворился спящим. А скоро и толстяк захрапел. Не спал только пассажир с верхней полки. Он слышал всё — и пьяные разговоры освиневшего мужичья, и робкий шёпот соседей. Но особенно ему понравилась беседа начальника с парнишкой-мухомором.

«Я с Богом на ты» — с удовольствием повторял про себя пассажир. А верно, потому и прячется от таких Господь на небесах. Грубияны! Ишь, на ты он… а Господь-то не против? Постой-ка, а ведь и правда — даже в молитвах к Господу на ты обращаются… гм, гм… а может, оттого и не внемлет он?

С утра похмельное мужичьё собралось вновь, желая продолжить пиршество. Бугор выкатил ещё несколько пузырей — пусть, стоит недорого, зато уважать будут больше, а придираться — меньше, особенно к тому, как он деньгами, отпущенными на бригаду, распоряжается, не утаивает ли чего.

Забулькала сивуха, наполняя мутные стопки, а добропорядочные пассажиры мужественно приготовились к новым страданиям. Но не успели мужики пропустить по первой, как в вагоне внезапно и резко загустел воздух. Словно лиловый туман пал на похмельную шоблу.

А когда рассеялся — всё мужичьё исчезло. Без следа — даже под столом было чисто, будто проводник не дрых сам с перепою, а не забывал про влажную уборку…

Пассажир с верхней полки улыбнулся. Ишь ты, думал он,— с Богом на ты… то-то и молчит Господь. Вежливость — она даже ему приятна. Мигом исполнит, что попросишь.