Сергей Хомутов

За кромкою закатного прилива



к 60-летию со дня рождения

* * *
Век дожить бы в спокойствии, словно трава на лугу,
Как простые цветы, что сбегают к речушке с угора,
Но уже понимаю и чувствую — вряд ли смогу
Посреди ежедневного дикого спора и сора.

Только всё-таки самая малость надежды живёт,
Словно искорка света в осенней тускнеющей луже,
И кузнечик в груди умилённую песню поёт,
И не хочется думать сегодня о будущей стуже.

Невозможно смириться, что жалок последний порыв,
Что уже беспросветны мгновенья, бесплодны недели, —
Неужели все песни мои на единый мотив,
Неужели все божьи коровки мои улетели?..

* * *
Тот сгорел за десяток отчаянных лет
В беспощадном костре вдохновенья,
Но оставил в миру удивительный свет —
Постижения и откровенья.

А второго — спалила до пепла тоска
Безысходности
         в мире жестоком,
Но трагический образ вписал он в века
На тревожном надрыве высоком.

Третий — просто забыл сигарету в ночи
Затушить,
         и обуглилось тело,
Но небесные ангелы, словно врачи,
О душе порадели всецело.

Пролетает крылатый мифический конь,
К облакам серебрящимся рвётся.
И дрожит над землёю прекрасный огонь,
И звучанье из пламени льётся.

* * *
Век однодневки-бабочки печален,
Хоть с виду эта бабочка игрива,
Но день отчален и уже причален
За кромкою закатного прилива.

Она способна мир обнять мгновенно,
Отдать себя цветам и тёплым травам,
Но крылышки её одновременно —
И платье подвенечное, и саван.

* * *
Перед тем, как сгинуть в Лету
От болезни да тоски,
Дайте отдохнуть поэту
В тихом парке у реки.
Посмотреть на самоходки,
Что скользят по синеве,
Дайте выпить стопку водки,
А возможно, даже две.
И, чтоб вправду насладиться
На денёк, на вечерок,
Дайте в женщину влюбиться,
Плюнув на пустой зарок.
Ну, а если уж по полной
Раскрутить ещё верней —
Дайте жизнь ему наполнить
Высотою прошлых дней.
Хорошо в саду поэту,
Размечтался — не унять,
Если б это всё, то Лету
Ни к чему и вспоминать.
Но покуда полдень ярок —
Листья, травы, мотыльки, —
Каждый миг его — подарок
В тихом парке у реки.

* * *
Не в рифмочки всю жизнь играю,
А, восторгаясь иль скорбя,
По сути, явно собираю
Досье на самого себя.
Поскольку не одни победы
Выносятся на белый свет,
А все грехи мои воспеты,
Ну, а за них — держать ответ.
Порывы, слабости, сомненья —
Всё в строки выплеснуто мной,
К чему такие откровенья,
Подумает собрат иной.
Но как иначе, если гложет
И выпустить себя велит,
И спрятаться душа не может,
А от сокрытия болит.
Досье упорно собирая,
Ты выбор делаешь судьбой,
С тоской и страхом понимая,
Что приговор — не за тобой.

* * *
Год из года ты хочешь в порядок балкон привести,
Только не получается,
         эти старанья бесплодны,
Сколько здесь накопилось предметов, ненужных почти,
И вещей, что сегодня изношены или не модны.
Сотни книг, перечитанных мною,
         в эпохе другой —
Для меня они были привычным и добрым семейством,
Простоватая куртка далёкой поры заводской,
Сапоги, отслужившие на полигоне армейском.
И сапожки твои, что с таким доставали трудом
В незабытом вчерашнем,
         когда ничего не хватало,
И какие-то кружки, горшки, заполнявшие дом,
А теперь вот — иному и новому время настало.
С ними память уходит,
         а память всегда дорога,
Даже в малом её
         слишком жалко так просто утратить,
На помойку снести —
         не подымется сразу рука,
Бесконечны попытки с былым отношенья уладить.
Да и память ли только хранится, пылится года
На балконе у нас,
         в непонятном для прочих порядке?
Это — жизнь, наша жизнь
         перед тем, как уйти навсегда,
Задержаться пытается тщетно на узкой площадке.

* * *
В блаженной тишине и на ветру крутом,
На рельсовых путях и на речных извивах,
Что жизнь всегда права, —
         я принимал с трудом,
Поскольку был горяч и одержим в порывах.

Но времени закон и возраста налёт
Давили неспроста и строгостью пытали,
Всё чаще по усам стекал, как в сказке, мёд,
Хмельные дозы в рот уже не попадали.

Я тёр побитый лоб, ладони бинтовал,
И, где бы мог найти,— подсчитывал потери,
И чаще размышлял, и реже бунтовал,
Не впрыгивал в окно, войти старался в двери.

Любимых и друзей всё больше сберегал
И не впадал уже в дешёвые интрижки,
С обиды не зверел, от злости не алкал,
И с полки доставал возвышенные книжки.

Теперь, на склоне лет,
         на грустном рубеже,
Отброшены сполна давнишние сомненья,
Что жизнь всегда права — испытано уже,
А смерти не нужны и вовсе наши мненья.

* * *
К тихому саду пустая дорога
Снова привычно меня привела,
Осень ещё ожидает немного
Милого сердцу земного тепла.

Но в глубине, за кустами сирени,
Всё ощутимее летний исход
И нависают крылатые тени,
И заслоняют собой небосвод.

Осень! Великое царство прощанья
В робкой надежде на будущий срок,
Воспоминания — как завещанья
Всем и всего, что ещё уберёг.

Вспомнишь. И станет немного светлее,
И в одиночестве чутком своём
Долго стоишь в затаённой аллее,
Там, где когда-то бродили вдвоём.

* * *
Анатолию Грешневикову

Какие луга разливанные тут,
Дома по ручью, а не зданья…
О, родина предков — простор да уют
И тихие воспоминанья.

Ворона хозяйски сидит на трубе,
Собака наводит порядок,
И словно три века сроднились в тебе,
А может, и целый десяток.

Они растворились в просторе, и ты
Вдохнул эту быль, как сказанье,
А вдоль по откосу такие цветы,
Что им не придумать названье.

Вбирай благодать этих милых земель,
Чьё ветром навеяно имя,
Где точно боярин под шубою — шмель,
И бабочка — словно княгиня.

НАЧАЛО ВЕКА

Высокое предназначение
Сменяет явственность иная,
И в том совсем не отречение,
А неизбежность временная.

Пытаясь разглядеть весомое,
Полупустое видим рядом —
Предназначение высокое
Изжито нынешним укладом.

Хотя и остаёмся зрячими
И землю чувствуем ногами,
Но жалок меж собачьими
И тараканьими бегами.

К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера