Александр Спарбер, «Трава-вода»

Я, усталый от забот,
Спал бы.
Только спать мне не дает
Спарбер.

Душ горячий бы принять…
Спа бы!
Но не отпускает спать
Спарбер.

Есть среди поэтов странные люди, которые мало заботятся о продвижении своих стихотворений. Такая позиция невольно вызывает симпатию. Неужели поэт может быть настолько не тщеславен? Познакомившись ближе с творчеством Александра Спарбера, я поймал себя на мысли, что мне близка творческая манера данного автора. И вот почему. У Спарбера над стихией слов почти всегда витает, как дух, некий замысел. В этом замысле берет начало творимый космос. Во многих стихотворениях присутствует драматургия: зачин, развитие, кульминация и, наконец, развязка. Какая-нибудь история, сюжет. Возникает ощущение, что у Спарбера нет ничего лишнего, ему, как правило, хватает для реализации замысла нескольких строф. Все схвачено невидимой — и потому особенно чудесной! — гармонией. В авторском чтении это порой даже заметнее, нежели на бумаге, — слышен симфонизм малых форм.
Александр Спарбер — стихотворец высококультурный и эрудированный. Многие стихи в книге "Трава-вода" посвящены различным произведениям искусства. Он начинает как книжник (но отнюдь не фарисей!) и наглядно демонстрирует нам, что и о живописи, и о кино можно увлекательно рассказать в стихах. Безусловно, стихи не дублируют другие виды искусства — это сугубо авторский взгляд на то или иное произведение. Ведь, по большому счету, все мы — только комментаторы Слова. Александр Спарбер — глубокая, разносторонняя личность. Порой мне кажется, что ему вообще не интересны сюжеты без двойного дна. Сюжеты, которые нельзя было бы перетолковать. "Книжное" в лирике Спарбера мирно уживается с актуальным на почве жизненности. Вместе с тем, можно говорить о пессимистическом мировоззрении Спарбера, которое просто бьет изо всех щелей. Конечно, это — философский пессимизм вполне жизнерадостного человека. И многие стихотворения Александра построены на контрасте философии и жизни. Почему человек становится пессимистом? Не потому, что он много думает и тем самым "умножает скорбь". А потому, что у него по каким-то внутренним причинам не всегда получается утопить себя в радости бытия, отвлечься от предчувствия неизбежности финала.
Спарбер часто путешествует по эпохам. Данте у него превращается в Дантеса (удивительное сходство фамилий!) "Как можно поставить рядом величайшего поэта эпохи Возрождения и хладнокровного убийцу Пушкина?" — может резонно возразить читатель. Но, на мой взгляд, это стихотворение Александра Спарбера — вне морали. Оно — о том, насколько причудливыми могут оказаться пути реинкарнации души человека.
В русской поэзии существует "вирус Левитанского", который заключается в умении рифмовать, например, "часы" с "часами", потом самопроизвольно уходить от рифм вообще, затем снова к ним возвращаться. Я нахожу этот прием в стихотворениях Александра Спарбера "О ветре", "Импрессионизм", "Сны". А вообще, подробности поэтики Александра Спарбера восходят, на мой взгляд, к позднему Пастернаку. Но, в отличие от классика, стихи Спарбера сдобрены изрядной дозой иронии и самоиронии. А еще его стихи способны вызвать катарсис! Как, например, вот в этом стихотворении:

ранним летом (пух — нельзя, нельзя!)
отрезают руки им и головы,
чтобы не разбрасывались зря,

не дотрагивались чтоб, не мыслили…
В августе я вижу, между тем:
каждый ствол опять покрылся листьями,
что растут ладонями из тел.

…И когда мы побредем дорогами
в осыпающейся тишине,
дай нам все, чего мы не дотрогали,
не коснулись, не познали, не…

Московские тополя. Заложники человеческой косности. Вместо того, чтобы искать лекарство от аллергии, жестокосердные люди решили рубить деревья. Видимо, тот, кто решал, лично "пострадал" от ни в чем не повинных деревьев. Я не знаю, как обстоит дело с тополями в других городах. Подозреваю, что не лучше — глупость заразна. Но у москвичей эта тема сразу вызывает в сердце резонанс. История внутренне трагическая, разоблачающая в человеке жестокого "царя природы". Александр Спарбер выстраивает мысленную иерархию: если мы так поступаем с деревьями, найдутся и те, кто может схожим образом поступить с нами. Стихотворение классицистично, в лучших традициях русской поэзии. Жизнь не остановить: в конце лета квадратные тела тополей обрастают новыми зелеными побегами. Многие поэты сейчас обрывают речь на полуслове, не договаривают слова. Это стало модным. У Александра Спарбера, на мой взгляд, это — не просто литературный прием. Это один из элементов эстетики. Недоговоренное слово (или целое предложение) имеет у него те же права, что и слово полновесное, произнесенное без "глотания" суффиксов и окончаний. Например, в другом стихотворении у него "исчислено, отмерено и взве…" Ну понятно же, что дальше идет тот самый "упарсин". Зато появляются свежая рифма, новое звучание. Языковая недоговоренность не оставляет смысловых лакун в тексте.
Просто хороший поэт закончил бы стихотворение о тополях "ладонями из тел", возрождением жизни в искалеченных калибанами деревьях. Но Александр Спарбер, поэт с задатками гениальности, продолжает. И как продолжает! Это уже не модуляция на полтона — последняя строфа выше минимум на малую кварту, переходя на язык музыки. Мне кажется, автор так близко к сердцу принял боль тополей, что в заключительной строфе говорит уже и от имени деревьев. Свежие побеги мышления произрастают у Спарбера в это универсальное "мы": мы, деревья, мы, человеки (другие, не те, которые рубят деревья). Что-то мешает нам расти выше — плохие люди, неблагоприятные условия, наши собственные страхи… Но будет еще (мы верим!) "жизнь после жизни" — в этом ли мире, в том — "по ту сторону" уродства и боли. И автор молит Всевышнего дать нам всем "допеть" в новой жизни все, что мы по тем или иным причинам не допели жизнью раньше.
Нет такого приверженца классических форм, которому не хотелось бы иногда "поиграть в авангардиста". Таких стихов встречается довольно много в книге "Трава-вода". Вот, например, "Вьюнок":

весь
  весь
весь
  ввысь
ввысь
  ввысь
вьюсь
  вьюсь
вьюсь

тяжело мне

Может показаться невероятным, но "Трава-вода" — это первая книга Александра Спарбера. Первая книга у него вышла даже позже, чем аналогичная книга у Арсения Тарковского! И так странно, что до недавнего времени имя Спарбера было известно разве что небольшому кругу сетевых читателей. "О сколько нам открытий чудных…" И хочется воскликнуть: "Здравствуйте, поэт Александр Спарбер".