Особенно - собака

Птица села на ветку — дерево названо птицей. Имя дерева сливается с именем птицы — птица названа деревом.Взаимная номинация. Иногда — самоназывание: коршун в небе — крест, если смотреть снизу, с земли, — и коршун над землей, если смотреть на него сверху, с неба, — есть часть пернатой суши, не распятие уже — но размах крыльев, сила, голод и любовь, горячее тепло и драгоценные глаза — желтые изумруды с золотистым дном, оправленные в пейзаж, в голод и любовь. Распятье и размах.

Стихотворное косноязычие — это следствие отрыва слова от мира, или — распредмечивание языка. Для современного городского сочинителя всё, что летает, — птица или насекомое: «птицекомое»; всё, что растёт, — аллея, клумба, газон, парк и пресловутый лесопарк; всё, что мяукает и лает, — домашний любимец или помоечный дворянин (правда, породы кошек и собак нынче различаются в городах всеми). Мир не превращается в слова, а становится паузой, лакуной, образовавшейся в зазоре между значением слова, его предметностью и звучанием. Мир в современных стишках — дыра, напичканная оценкой и эмоцией. Современное стихотворение — это иллюзия самоидентификации и самооценки, то бишь самовыражение. Такой текст — это не духовный поступок, а некое речевое поведение, походка, жестикуляция, лишенныезвукоизображения, семантизации и денотативности / предметности: слово опустевшее живет само по себе («грызуны словарного запаса»), а предмет остается равнодушным к говорителю и автономным в процессах языковой антропоморфии.Одним словом, поэзия в таких стихах «не ночует».

Люблю собак. Кошек, синиц, ястребков-перепелятников, поползней, соек, снегирей, полевых воробьев, луней (белых ястребов), осенних молодых сóвок, сидящих на заборе по вечерам и ввинчивающих свои головки в небо — выше и выше; люблю хомяков-мужичков с ношей защёчной по плечам; люблю всё живое — рыб, деревья, травы, цветы, особенно ёлку, рябину, пихту, сосну, кедр, березку и осину. Во всю мою жизнь у меня было несколько собак и кошек — котов. Кот Григорий и пёс Верный, уже покойные, до сих пор мои лучшие посюсторонные и потусторонние друзья. Верные друзья…

Я — трижды предатель. Предатель собак и собачье-человеческой дружбы. Предатель вольный и невольный. Но — предатель. В детстве я проворонил своего Джека, щенка-дворняжку: пока я был на тренировке, мать отвезла его к какому-то дяде в поселок Красное; я чувствовал, что-то не так, что мать устала с этим собачонком, со своими работами, с мужем-алкоголиком, с нами двумя — мной и младшим братом, оставившим мне после утраты Джека такую записку: «Мама Джеку отдала деденьке на Красном от Уровмаша далеко ешь конфеты в шкафу». Брата я пальцем не тронул.Конфеты не ел. Просидел три дня в шкафу, рядом с конфетками (пока мать была дома между работами).

 

Ольга Арефьева

Индеец и собака

 

Индеец не умеет долго плакать —

Индеец обнимается с собакой,

Индеец наливает ей вина,

Индеец выпивает с ней до дна,

Индеец знает, в чем его вина.

Индеец не умеет долго плакать —

Индеец утирается собакой,

И шерсть ее, как море, солона,

И в черном небе так луна полна…

Индеец знает, в чем его вина.

Индеец не умеет долго плакать —

Индеец накрывается собакой —

Сегодня ночь на диво холодна,

Сегодня от него ушла жена.

Индеец знает, в чем его вина.

 

Третье мое предательство точно описано в третьей (последней) строфе этого стихотворения: я разводился с первой моей женой, вернее, она уезжала в Лондон с новым мужем (по-русски его фамилия звучала бы так: Ювелиров, Иван Ювелиров). Наш пёс (колли) Джолли («весельчак») зависал в пропасти, образовавшейся между нами. И я настоял на том, чтобы она (уходящая жена) забрала Джолли. Я просто не мог смотреть на него без слёз: этот разбойник, рыжий мохнатый проказник был для меня символом, что ли, моей до-катастрофы-семьи. Собаку б/у жена забрала, но дочь оставила мне, слава Богу.

 

Александр Макаров-Кротков

 

тихо так воет собачка

словно хочет повеситься

а не умеет

 

Я знаю много стихов о собаке, написанных и классиками, и безвестными авторами, — и вот что сейчас скажу: я ненавижу сентиментальные стишки (особенно — Есенина) о собачках, всё это бл…ое говорение — всегда с высоты человеческой низости (и Гитлер любил собачек, сентиментальный ублюдок, жестокий и лживый трус; то же можно сказать и о многих стихотворцах-собачниках), — всегда с выдавливанием из себя сентиментально-пьяного/полупьяного рыдания: вот я какой добрый и хороший!..

 

Арсений Седугин

 

В бурю

Затонул огромный корабль.

Темной ночью

На берег

Вышла одна собака.

Жены погибших нашли мужей,

Мужья погибших нашли жен.

Только одинокая собака

Все бегала

На песчаном берегу

И выла.

Людям стало

Не по себе,

И они застрелили

Собаку — как собаку.

 

Не могу смотреть фильмы о Белом Биме — Чёрное Ухо, о Хатико и т.д. — сердце разрывается на две части — на собачью и человечью.

 

Николай Глазков

 

Шебуршит колючий снег.

В стужу и во мраке

Мёрзнет бедный человек —

Лучший друг собаки.

 

Второе мое предательство собаки, души собачьей и живой, — предательство жизни ее и моей, — было вынужденным: я оставил своим флотским друзьям Верного, лайку-маламута, лохматого, мохнатого, огромного пса с косоватыми глазами полупьяного мичмана, — пса умнейшего и добрейшего, — друга милого, хитрого и настоящего. Я уходил на дембель, а товарищи мои еще дослуживали — ну и попросили: оставь нам Верного, без него совсем тоска, а? Дембеля ехали на «Уазике» из Североморска в Мурманск — к дембельскому паровозу. Верный бежал за машиной до Мурмашей. Мы остановились, и я попросил Верного вернуться к ребятам. Он понял всё — и заплакал, встал на задние лапы и обнял меня передними. И я заплакал. Верный сказал мне: ладно, не вой, Юрик, — такова жизнь наша служивая, — и побрел, опустив уши, обратно… А потом наша машина перевернулась, но никто не пострадал: Бог не фрайер — намекнул мне, что сука я, а не старший матрос… К поезду мы успели.

Сегодня мне 60. Живу один в деревне. Один, да не один: четыре призрака всегда со мной — Джек, Верный, Джолли и кот Григорий, который изредка показывается мне. Чёрный кот на белом снегу…

 

Вениамин Блаженный

 

Итак, давным-давно,

когда я спал в сарае

И духом угасал, —

Приснился мне Господь,

бредущий за горами, —

Он брел в обличье пса.

 

Свисала доброта с его косматой шерсти

Лохмотьями репья,

Он брел, но не один —

со мною брел он вместе,

Судьбу свою стерпя.

И был Господь так слаб,

глаза слипались болью,

В глазах была тоска, —

И брел я рядом с ним

с суровою любовью

Собаки-старика…

 

 

Любой природный объект, живой или «неживой», — есть сущность комплексная и «коллективная», системная,конститутивно главная и структурно неизбежная: камень — это воздух, небо, огонь, дерево, птица, рыба, человек, собака, земля, звезды, Вселенная. Человек — это воздух, земля, огонь, вода и всё, и все, кто и что обитает в этих известных нам (но названы, естественно, не все) стихиях. Дух коснулся всего — и всё теперь живое, целое и одновременно часть целого.

 

Иван Бунин

Собака

 

Мечтай, мечтай. Все уже и тускней

Ты смотришь золотистыми глазами

На вьюжный двор, на снег,

прилипший к раме,

На метлы гулких, дымных тополей.

Вздыхая, ты свернулась потеплей

У ног моих — и думаешь… Мы сами

Томим себя — тоской иных полей,

Иных пустынь… за пермскими горами.

Ты вспоминаешь то, что чуждо мне:

Седое небо, тундры, льды и чумы

В твоей студеной дикой стороне.

Но я всегда делю с тобою думы:

Я человек: как Бог, я обречен

Познать тоску всех стран и всех времен.

 

Собака здесь — субъект познания, она здесь коллективный познаватель, в котором работают миллионы мыслящих существ — от инфузории до волка, от волка до собаки, от собаки до Бога.

 

Александр Цыбулевский

 

Лежит собака на газете.

За нею темный двор ночной,

Склад угольный и дровяной.

Блестит трамвайный путь прямой.

Еще пожить на белом свете.

Лежит собака на газете.

 

Несвободная воля — быть человеком, деревом или собакой. С точки зрения вечности никакого времени нет — есть только жизнь. Жизнь собаки. Жизнь человека. Жизнь дерева. Жизнь жизни. Время придумано нами: оно есть тавтологический цикл, круг, или — кривая, синусоида, или любая протяженность в любой конфигурации в любом направлении. Время социальное, историческое придумано для того, чтобы заслоняться этой иллюзией от смерти, от вечности, от бытия, — чтобы оправдать наш безумный, тупой, подлый и комфортный быт. Блез Паскаль заметил, что человечество мчится к бездне, к пропасти, закрываясь от них экраном (прямоугольным куском непроницаемого материала.А сегодня еще — и монитором, планшетом etc). И Паскаль же сказал, что Вселенная — это круг, центр которого везде, а окружность нигде. Вселенная состоит из вечности и жизни. Такие дела.

 

Игорь Шкляревский

 

Пока в столовой жадно ест собачник,

к его фургону, развевая мрак,

в рубахе белой подкрадется мальчик,

сорвет засов! И выпустит собак…

Они рванутся в темноту на волю!

Пьянея, с ног спасителя собьют.

Вот, кувыркаясь, по ночному полю

они уже бегут, бегут, бегут.

Река блеснула. Им не надо брода —

они плывут. И где-то за рекой

соединяет радостно свобода

вой ликованья и собачий вой.

Их колет рожь! Их радуют проклятья!

Под каждым стогом есть для них приют.

Но и во сне, обнявшись, словно братья,

они бегут, бегут, бегут, бегут…

 

Несвободная воля вечности, жизни и бытия. Мы все, живые и мертвые, в этом мире — собеседники. Но говорим мы на разных (разноприродных) языках. Нам нужен переводчик. Толмач. Вселенная предлагает нам его — это Дух. Дух, душа, духовное, душевное, или — досмысловое, но не эмоциональное, не реакция, а движение — шарообразное — души.Направление такого движения — мысль, которая порождает всё остальное — от эмоций до метаэмоций. Есть у Ивана Бунина странное (хочется сказать — слабое) стихотворение «Одиночество», где в четвертой строфе есть две строчки, которые знают все:

 

<…> Что ж! Камин затоплю, буду пить…

Хорошо бы собаку купить.

 

Ирония. Горькая. Но и усмешливая: здесь, в последних двух словах стихотворения, звучит «ку-ку» (собаКУ КУпить). Мой приятель В.Г. как-то спародировал эту ложно тоскливую интонацию:

 

Газ зажгу. Буду бухать.

Хорошо бы собаку продать…

 

Эмотивное Бунина не смогло преодолеть, с одной стороны, иронической деструкции, а с другой стороны — онтологической тоски. Потому что собака — тоже человек…

Потому что слово «дерево» — это дерево. Дерево онтологическое и ментальное. Потому что слово «собака» — это и собака, и Вселенная, и Бог, и человек. Слова не информативны, они — когнитивны, то бишь они несут знание. А информация — это знание минус эмпирика, познание и душа. Впрочем, компьютерная цивилизация этого уже не поймет.А жаль. Но — дети-то еще понимают язык Вселенной, они еще воспринимают произношение Толмача, Духа Его и нашего.Собаки любят детей, потому что сами — и дети, и мудрецы, и дерево, и птица, и река от истока до моря со всеми своими дождями, ручейками и притоками. Слово детское, слово изначальное, слово чистое, слово поэтическое возвращает миру всё, что мы уже почти потеряли. Уже. Почти.

 

За листьями — листва,

как за душою — тело.

Скупее волшебства

сезонные пробелы.

Проворнее дождя

бегут на свет из мрака

собака и дитя,

особенно — собака.