Глазок в груди. Стихотворения

***

Только неба рваный тюль

марлевой повязкой.

Только рой счастливых пуль

над тряпичной каской.

 

Снега ветреная пыль

непрозрачной тканью.

Только свет на тыщу миль

поперек названью.

 

Не убитый, не живой,

дышащий неровно

тает мерзлою водой,

засыхает кровью.

 

Скрытый господом в снегу,

шепчет, связь теряя:

«Я запомню, что смогу

помнить, повторяя».

 

***

Я знаю точно, куда лететь,
куда мне бежать и плыть.
Я тем и буду, кем надо быть,
и, может быть, умереть.
В случайных кадрах – я тот же зверь,
охотник на всех зверей.
Ласкаю самку, смотрю на дверь,
как в темный проем ветвей.
И знаю точно, что мне дано,
чего я желаю сам.
Быстрее всех я иду на дно,
к отверженным небесам.

 

***

Опять мне холодно и ясно.

Но ясность – враг номер один –

на дне сознания не даст нам

соединить огонь и дым.  

 

Ты не запомнишь свет из окон,

как снег, сочащийся на пол.

И не заполнишь третьим оком

пустот, которые нашел.

 

Снег набивает светом ясли

и залепляет в сердце щель.

Опять мне холодно и ясно.

Слова качнули колыбель.

 

Фью-ю-у – сдуваешь снег осевший

с вещей, со времени, с людей.

И он летит повеселевший,

но завтра будет холодней.

 

***

У меня есть свой сугроб – намело

снега с четырех углов до небес.

Оседлаю белый горб. На метро –

не быстрее, только вспомни –  я здесь! –

 

И такой, как ты хотела вчера.

Не почти, а именно что такой.

Успокой меня: что снега черта –

осевая между мной и тобой.

 

***

Он хотел делиться бы любовью,

потому что больше было нечем,

потому что был еще не вечен,

озверён, а не очеловечен,

желчью рвал, не раз мочился кровью. 

От борьбы, от грубых тел и сплетен,

мести ненадежного желудка,

ледяных ночей – «убей ублюдка!» –

выбило на нем его столетье.

Вот нашлись бы для него краюха,

рыбина с драчливыми глазами,

между злой землей и небесами –

столько чуда, что не жалко брюха.

Вот была бы у него царевна

с выпяченной в глаз ему скулою...

Он дарил любовь с усмешкой злою,

ко всему испытывая ревность.

 

НЕСТИХ

 

Ты не вышел из примерочной.

Где-то там в ней затерялся.

Как в четвертом измерении.

В нереальности другой.

 

А жена пришла с милицией.

А родители с вопросами.

Продавщица с извинением.

Остальные – поддержать.

 

В туфлях если – парусиновых.

В брюках если – нежно-бежевых.

И в жилетке обязательно.

Выйдешь – жалко, что не я.

 

***

Язык печали сложен и богат.

Во всем на свете боли чистый атом.

Несчастны все, никто не виноват.

Я никогда не буду виноватым,

поскольку все по-разному больны

и счастливы, не замечая это...

Вот, падают кораблики с луны,

скользя по пятибалльному паркету.

 

И мы зависим от любви вокруг,

от яркого и сумрачного в туче.

Язык мне покажите, милый друг,

и покрутите у виска покруче.

Я в черном, потому что я один.

В охотничьем костюме вы навстречу...

Не говорите мне «да, господин!»,

а «милый мой» – и обнимите крепче.

 

***

Я прячусь от погоды и вины,

от старости и страха,

невидимой свиньи,

визжащей лучше тенора кастрата.

 

Щетинятся осколками воды

все кучевые с перистыми в парах.

И оставляет луч на них следы,

прикончив тени в рваных шароварах.

 

***

От дождя расширены зрачки.

Горизонт расширен до предела.

И вползают ночи-червячки –

темнота ничуть не поредела.

 

И печаль – ни капли не светла. 

Каждый знает лучше нас с тобою:

для того нас жизнь с ума свела,

чтобы пролететь над мостовою.

 

***

И море открывает рот,
как на приеме у зубного.
А нас несет водоворот
подальше от всего земного.
И ходят волны-желваки,
до неба острый подбородок.
Но скоро поплывут венки
по морю – для людей и лодок.

 

***

Человек еще хотел бы жить,

в нем поэт – подталкивает к краю.

Время тонкой ниточкой дрожит –

лесочкой натянутой играю.

 

Он еще узнает, как близка

смерть, на жизнь похожая игрою.

Подсмотреть, но нет в груди глазка,

ктó там, ктó здесь, и кому открою.

 

ПО МОТИВАМ

 

Нам комментарий отзовется,

за SMS воздастся нам.

И нам прозрение дается,

как ненависть к любым словам.

 

И слово, что пришло в начале,

опережая свет и тьму,

уже поэты развенчали

и не сподобились ему.

 

Так умирай последним спамом,

чувств не скрывая, не тая.

Поэт лишь тот, кто был на самом

краю «бы» и «небы» – тия.