Упала тень

* * *

Упала тень с вечерней занавески

На край стены, у самого портала,

Туда, где раньше мерно проступала

Судьба веков во всем старинном блеске.

 

Играет луч на тоненькой ладони,

Собор и церковь, вечер угловатый,

Как будто перед кем-то виноватый

Согнулся ветер, прячась от погони.

 

А высоко над городом повисли

Ночные звезды, утонув в тумане.

Остались недосказанные мысли

В старинном, неоконченном романе.

 

Но все еще шуршат его страницы,

Измятые, как листья под ногами,

В забытом парке музыкой струится

Печаль души, живущая веками…

 

* * *

Растеряв все ночные краски,

Расписав всю ночную грусть,

Жизнь моя, ты была не сказкой,

Просто пьесой какой-нибудь,

Не разыгранной по заранее

Схеме, выдуманной судьбой,

Пьеса та была без названия

Не на сцене, а в жизни той,

Где была я не в главной роли,

Где играл меня мой двойник,

Где мы жили вдвоем поневоле,

В жизни, длившейся только миг…

И застыв в треугольной раме,

С позолоченной тонкой каймой,

В ней останусь я жить веками,

Обретя только там покой...

И старея, с полуулыбкой,

Взглядом робким из-под бровей,

Я останусь памятью зыбкой –

На портрете, как Дориан Грей.

 

ОФЕЛИЯ

 

Кто уйдет вдоль лучей, искажаясь,

Отражаясь в кривых зеркалах. Как Офелия тая

на пороге желаний  или бледного мая,

утонув, все еще вороша то, что было и будет.

Но уже остывает душа. Кто любил, тот и первый забудет.

Ни признаний, ни плача – только в черной воде пузыри…

Не дожить до зори… Не пройти по кривой,

огибая изогнутый луч над рекой…

 

Только звезды  не светят в пространстве пустом.

Что оставить родным и друзьям на потом?

Кто на помощь придет? Или пулю в висок?

Строки писем забытых и белый, сыпучий песок?

Только память болит и зовет, и зовет на восток…

Остывает на солнце озерная гладь. Как узнать,

что нас ждет, как узнать? Тонет зарево в чистых прудах…

И другая Офелия тонет, отражаясь в кривых в зеркалах…

 

БЕЛЫЕ НОЧИ

 

Сиреневый воздух. Обводный канал.

Никольская церковь. Но день опоздал –

Остался один на широком мосту,

Как страж у ворот он опять на посту.

Подмога не скоро. Ночь утра белей,

И город стоит как в камнях Колизей…

Спит время, как пьяница, в белой ночи,

Забыв на скамейке от счастья ключи.

Вот утро проснулось, и воздух дрожит,

И город уже на ладони лежит…

Заря расцвела и раскрылась зонтом,

И блещет Исакий в дыму золотом…

Бледнеют полотна. И красок мазки

Чуть тронули неба седые виски…

 

* * *

Закат прорезался, вдыхая

Тяжелый запах площадей,

На голубой подстилке мая

Остался след былых дождей...

А на асфальте тают лужи,

Пуская в воздух пузыри,

И ветер, пляшущий снаружи,

Ждет появления зари…

И только мгла роняет хлопья

На шпиль старинных пирамид,

И эта жизнь моя холопья

Под утро скукою болит.

Но в мире так все быстротечно,

Чуть тронешь – и в руках зола…

И только длится бесконечно

Кровавым отблеском заря…

 

* * *

Когда на тоненькой ладони

оно часам стучало в такт,

как у хирурга на приеме,

ты полоснул его не так,

ты полоснул – оно болело,

когда из сердца потекла

судьба в израненное тело,

разбитой острием стекла…

а на ладони сердце билось,

и в судороге тех минут

из раны кровь моя струилась

на чувств твоих холодный грунт…

 

* * *

            – Все для тебя: моя живая кровь,

Моя душа, избитая как тело.

                Татьяна Штильман

 

Иду вперед, на острые углы

Я натыкаюсь, только цель не ближе,

От прошлого – сгоревшие угли,

Но ветер горький раны не залижет.

Бежит ручей, как быстроногий конь,

Его догнать и плыть с ним вместе, в ногу

Жизнь не спешит, скрываясь от погонь,

Она опять зовет меня в дорогу.

Я отстаю на день, на два, на три,

Мешает ноша. Но не в этом дело.

Как неспокойно, и болит внутри

Моя душа, как раненое тело…

 

 

ПИСЬМА

 

И время казалось куда-то уплывшим в пространство,

То сбившись в комочек, то крылья расправив, летело,

То вдруг распластавшись, как черное, длинное тело,

Играло часами и двигало стрелки напрасно.

 

А письма, как птицы, кружились с утра в поднебесье,

В бумажных конвертах с глухою почтовой печатью,

О, вечные призраки, чьей-то тревоги зачатье, –

Летели навстречу к забытой подруге-невесте.

 

Размылись дождями, и ночью на землю пролились

Часы и минуты, сокрытые вечной печалью.

И ангел бескрылый, укутавшись черною шалью,

Заглядывал в сны, что над ивой плакучей склонились.

 

Но нет адресата, он умер, письма не дождавшись.

Его не щадили ни время, ни ангел крылатый.

И только любовь, не считая себя виноватой,

Томилась о прошлым, к беззвездному небу прижавшись… 

 

* * *

Я выбрала тернистую дорогу,

По ней я шла неловко, не спеша,

Прошенья не просила я у Бога,

Когда закатом плавилась душа.

 

Но вот в конце тропы ее паденье,

Я замедляю шаг, последний миг.

И наступает новое рожденье,

И новый свет уже в душе возник.

 

Бежит дорога медленно к откосу,

За ним блестит на солнце океан.

Так жизнь спешит от ясности к вопросу,

Что было здесь… и что случится там?

 

* * *

Было небо в венозных прожилках,

А из тучи рвались облака,

И метались как птицы снежинки,

Рассыпаясь, как будто мука.

 

Ветер северный плакал с надрывом,

И томилась тоска за окном.

В доме старом и вечно постылом,

Кто-то плакал опять о былом.

 

Потемнели на окнах гардины,

И вздымаясь, как загнанный конь,

Смерть смотрела со старой картины,

На горевший в камине огонь.

 

Жизнь читала ночную молитву,

Под звучащий в эфире орган,

Луч, похожий на острую бритву,

Просочился сквозь плотный туман…