Завтрак

ЗАВТРАК  (Молчание)

 

Жак Превер(пер. с франц.)

 

Он молча налил в чашку кофе,

Добавил, молча, молока.

Ломал лица тяжелый профиль

Свет голой лампы с потолка.

 

Он молча развернул газету,

К столу придвинул молча стул.

Достал он молча сигарету

И молча спичкой чирканул.

 

И кольца дыма выпуская,

И тяжкой думою томим,

Сидел он молча. И пустая

Молчала чашка перед ним.

 

Потом он встал - ни слов, ни знака! -

Надел подобие плаща,

И тень, как верная собака,

За ним рванулась, трепеща.

 

И он ушел - и в ночь, и в слякоть

И барабанил дождь в стекло…

И мне осталось горько плакать

О том, что было и прошло

 

ЭЛЕГИЯ

Оставьте мне на самом донышке

Глоточек сладкого вина

Блестящей змейкою от горлышка

До опрокинутого дна

Такие нежные и чистые

В иссохший горла водоем

Покатят струйки серебристые

И мы к чему-нибудь придем

Не к утешению

Так к берегу

К чему-то твердому

На мель

Откроет каждый по Америке

Никем не пройденных земель

Причалим

И на диком острове

Моих сомнений и забот

На миг утихнет что-то острое

И что-то нежное взойдет

Но жалкий желтый ломтик солнечный

Скользит и глохнет

Там - стена

Оставьте мне на самом донышке

Глоточек сладкого вина

 

"БРОДЯЧАЯ СОБАКА"

 

«Так жили поэты…»

/А.Блок/

 

Полуподвал.  Из полумрака

Дым коромыслом. Полусвет…

Кафе «Бродячая собака» –

Одна из Питерских примет.

 

И в полумраке полусвета

Поговорить о сем, о том

Сходились издавна поэты

В мечтах о веке золотом.

 

Грешить бесстыдно, беспробудно,

Но в тишине, по вечерам

Вновь из столицы многолюдной

В кафе войти, как в Божий храм.

 

Запой всемирный воспевая

И вьюгой Божьей занесен,

Страдал Поэт, и плоть живая

Его стонала, в унисон,

 

O всех усталых. И, высоко,

Над скукой загородных дач,

Парил Поэт с душой пророка,

Себе и лекарь, и палач.

 

Внизу – родимая долина,

И тучи стелются над ней…

А он - Поэт с главой повинной

За всех - людей и не людей.

 

Но глухо заперты ворота,

Кругом - не выйти, не войти...

Недвижный кто-то, черный кто-то

Там, со стаканом, на пути.

 

Лета кружатся в карусели

(Иль это только снится мне

В моём далече?..) Неужели

И вправду: истина в вине?

 

Я помню длительные муки:

Ночь догорала за окном,

Алел Восток... И чьи-то руки

Стаканы ставили вверх дном.

 

Мне тяжесть этих рук знакома

И лба надменного печать…

И комиссары в пыльных шлемах

Спешат свой шабаш отмечать.

 

В соседнем доме окна жолты,

Ползет, крадучись, красный страх.

Поэтов взрезаны аорты

И крови знаки на стенах.

 

Я вижу все с моей вершины:

В железном грохоте стрекоз –

И алый парус бригантины,

И в белом венчике Христос.

……………………………..

Полу-Парнас, полу-Итака,

И будто в прошлое билет:

Кафе «Бродячая собака»,

И полумрак, и полусвет…

2006 

 

НА КЛАДБИЩЕ  СМОЛЕНСКОМ

 

В тиши почти что деревенской,

Свершая чувственный обряд,

Я был на кладбище Смоленском

Среди надгробий и оград.

 

Шел мелкий дождь. Была суббота.

Терзал мой мозг печальный стих.

Меня влекло куда-то что-то

Под зелень улиц нежилых,

 

В земную тишь миропорядка

И в неземную благодать.

Под шум дождя мне было сладко

О тихой пристани мечтать

 

На берегах реки Смоленки,

В переплетении корней.

Поодаль, у бетонной стенки

Две утки плавали по ней.

 

А чуть левее, у забора

Бесились псы, забор храня.

Я понимал, что я был вором

В их понимании меня.

 

И увязались псы за мною,

Из кожи рвались и из жил –

В их пониманье я земною

Своею жизнью дорожил.

 

Иного мира, неземного,

Где все уже предрешено,

Воображения больного

Понять им, бедным, не дано

.

Но здесь, на кладбище Смоленском,

Мог помечтать я, как поэт,

Что в городке далеком энском

В меня направлен пистолет.

 

Вмиг разрешая все проблемы

И сократив мучений срок,

Я буду там, где будем все мы, -

Быть может, раньше на годок.

 

Уйду туда, в иные дали,

От черной речки пустоты.

А за оградой не рыдали

И молча ставили цветы.

 

Вороны каркали упорно.

Кружились листья над рекой.

Дождь умирал… И кто-то в черном

Шептал слова за упокой.

2003

 

 

 

ГЛЕБУ ГОРБОВСКОМУ

«когда качаются фонарики ночные» 

 

Я сижу за столом у Горбовского Глеба,

закусив, как заведено, корочкой хлеба

помидором, огурчиком, килькою в банке...

Знаменитый поэт, а живет в коммуналке,

 

мне читает стихи про Васильевский остров,

где качались фонарики ночью не просто.

Этот остров встает перед ним, словно башня,

Отовсюду глядит в него оком вчерашним,

 

и таится на дне дворового колодца

все былое и что никогда  не вернется.

В настоящем осталась лишь эта каморка,

стол, кровать, да диван, да посудная горка.

 

И повсюду – как вечного духа интриги -

даже в горке посудной - бумаги и книги.

После рюмки вина осмелев помаленьку,

я читаю ему про погост на Смоленке

 

и про синюю  церковь на этом погосте,

на который нередко захаживал в гости,

про отца, про Америку... Глеб затихает

и тихонько слезу рукавом вытирает,

 

и глядит на меня сквозь туман полусвета

и уже называет великим поэтом....

На прощание мы угощаемся чаем

и друг другу стихи «за Россию» читаем.

 

Ян Майзельс родился в 1941 г. в Кургане. После средней школы и автотехникума

служил на Черноморском флоте, работал постовым милиционером и участковым

уполномоченным в Ленинградской милиции. По окончании физфака ЛГПИ им. Герцена

работал в Башкирии, Белоруссии, на рыболовных судах Камчатки, в геологической

экспедициина Таймыре. Публиковался в газетах. В 1989 г.эмигрировал в США. Работал на такси. Печатался в «Новом русском слове», «Панораме», «В новом свете», в «Контакте». Автор книг стихов и прозы «Формула Бога», «Наш Высоцкий», «Реалистическая  метафизика смерти» и др.