«Уже проявляются даты». Стихи

1801 ГОД

 

Над Невским – звон. Витийствует сенат.

Малиново, легко колоколами

Гудит Москва. Как прежде, Зубов рад

Заняться всласть житейскими делами.

 

Разделавшись с нагайкой и уздой,

Пришла пора восторга и азарта.

О, первый день свободы молодой!

Безумный день! Двенадцатое марта!

 

В порыве слёз, покинув шумный зал,

Барятинские потчуют дворовых.

Течёт вино. У Оболенских бал,

И мальчики шалят у Муравьёвых.

 

Резвится Пушкин, в новое одет,

Стоит Вильгельм, по сторонам глазея,

Не ведая, что через десять лет

Отпразднуют открытие лицея.

 

Седой Кавказ не покорён ещё,

Клокочет революция в Париже.

Всё впереди! Радищев возвращён!

И Аракчеев к трону не приближен.

 

Спит Австерлиц. Всё впереди. Пока

Казачий конь не пьёт воды днестровской.

Кровь Кульнева покуда далека.

Орудий нет на площади Петровской.

 

И юный Александр ещё не врёт,

Стремясь найти для совести лекарства.

Москва гудит. Безумствует народ.

И русский царь венчается на царство.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ ОХОТНИКА

 

Подполковник Лунин отправился на охоту.

Подполковнику Лунину легко затеряться в полях,

Где берёзы поклоны отвешивают оттаявшему болоту,

Где травит линялого зайца ясновельможный лях.

 

Подполковнику Лунину, как видно, давно за тридцать,

Будто б ему не по летам к небу глазами припасть.

Ружьё холодит ладони, летит перелётная птица,

А впрочем, охота не главная, не первая Лунина страсть.

 

По польским полям без выстрела всадник к Варшаве скачет,

Лунин успеет к сроку – ветер свистит в ушах.

Мелькают кусты придорожные, предместье вдали маячит.

По сути, остался Лунину самый последний шаг.

 

И где-то у вешней заставы всадник настиг карету,

И улыбнулся Лунин лукавых очей синеве…

«Czy jutro spotkamy si?, ?unin?»¹ Да только вместо ответа

Лунин промолвил уклончиво: «Ktowieotem, pani… ktowie?²»

 

Для подполковника Лунина поэзия – та же охота,

Он продолжает любезничать, уста расточают мёд…

Женщина звонко смеётся, и, словно припомнив что-то,

Лунин тоже смеётся, и дьявол его поймёт…

 

Лунин живет, как дышит, времени не считает,

Лунин легко проходит мимо дворцовых постов…

Апрелем окна распахнуты, музыка в залу влетает…

Слышится голос Лунина: «Ваше высочество, я готов!»

 

Над Вислой сады белеют… Окончилось бездорожье,

Можно в неделю домчаться до берегов Невы.

Лунин шутит с фельдъегерем, солнце чувствует кожей,

Ловит в лугах под Вильно светлую зелень травы.

_ __

¹ Завтра встретимся, Лунин? (польск.)

² Кто об этом знает, пани… Кто знает? (польск.)

 

1812 ГОД

 

Когда в России пробуждалась вера,

Кренился Кремль, и ветер гнал молву,

Больная рать в исходе вандемьера

Оставила умершую Москву.

 

Но приближался праздник вознесенья

Для тех, кто пал, кто стал землёй полей,

Для тех, кто жив, кто ожидал спасенья

В толпе отважных жалких королей.

 

Уже тревога наполняла взоры,

И медленно сводили их с ума

Холодные, враждебные просторы,

Где в каждом доме голод и чума.

 

И им казались детскою игрою

Огни сражений, скрежет гильотин…

Все понимали – трусы и герои –

В снегах не уцелеет ни один.

 

Пока Россия множилась полками,

Кряхтя, плевали в руки мужички,

И бегали голодными волками

В густых бровях разбойничьи зрачки.

 

Не дай нам, Бог, дожить до тьмы бездонной,

Когда тираны прекращают спор,

Когда, крестясь пред чёрною иконой,

Смиренный раб берётся за топор.

 

***

 

Снова к теплу повернуло –

Быстро сгущается мгла.

Птица зарю отряхнула

Медленным взмахом крыла.

 

Там, за прудом, погляди-ка,

Совы на лов подались,

В полночь знакомо и дико

В роще стволы поднялись.

 

Судьбы сплетая с травою,

Словно на пламя летят,

Ходят по берегу двое,

Ходят и в небо глядят.

 

ТРЕДИАКОВСКИЙ ЕДЕТ В ПАРИЖ 

 

Михаилу Кукулевичу

 

Брёл поэт по арденнским увалам,

Проходил по фламандским лугам,

По валлонским болотам шагал он,

В пикардийских полях пробегал.

 

Птичий гомон то громкий, то слабый,

Шум деревьев, живая трава

Превращались в шальные силлабы

И легко составлялись в слова.

 

И достав грифелёк из котомки,

Он писал торопливой рукой…

Вечерело. Сгущались потёмки.

По лесам разливался покой.

 

Над закатной полоскою узкой

Первых звёзд разожглись угольки. –

Он жалел, что в словесности русской

Не сыскать ни единой строки.

 

Но какие-то тонкие нити

Протянулись к нему в тишине –

Рифма дрогнула: «жити» – «тужити» –

И поэт улыбнулся во сне.

 

Он дремал на цветочной опушке,

Свято веря в прекрасный обман.

Рядом спал неродившийся Пушкин.

Путь кремнистый блестел сквозь туман.

 

***

 

Всю пустую дорогу забрызгала липкая кровь,

Горький дым в опустелых полях застывает. И снова

Я расспрашивать стану

про судьбу, про любовь, про любовь

То звезду, то ромашку, то чуткого зверя лесного.

 

Не печальтесь, родные, конечно и это пройдёт:

Изумрудной травою закроет, затянет воронки.

Скоро вешние аисты пустятся в перелёт,

Выпуская из клювов

отрывистые похоронки.

 

Над недвижным Донцом в декабре розовеют снега…

Мы по здешним дубравам

с тобою бродили когда-то…

Дождь осколки бросает,

свинец рассыпает пурга,

На крестах деревянных

уже проявляются даты.

 

***

 

Воскресный день. Мне делать нечего.

Гляжу сквозь тёмные очки –

В траве бесчинствуют кузнечики,

Гремят сверчки.

 

Сюда не долетают грохоты

Атак, снарядов, поездов,

И даже шмель в заботе крохотной

К внезапной смерти не готов.

 

И вся природа-бесприданница,

Простор цветочный теребя,

К тебе одной листвою тянется,

Но не касается тебя.