Стихотворения

Родился в 1985 году в городе Минусинске Красноярского края, с 2009-го года живет в Санкт-Петербурге. В 1998 году стал лауреатом всероссийского конкурса «Мы – лицеисты». В 2000 году получил стипендию им. В.П. Астафьева, вошел в лонг-лист Астафьевской премии 2009 года. Финалист всемирного поэтического фестиваля-конкурса «Эмигрантская лира – 2010», лонг-листер премии «ЛитератуРРенген» и шорт-лист премии «П» 2010 года.

Публиковался в журналах «Абакан литературный», «День и Ночь», «Зинзивер», «Литературной газете», Альманахе «Илья»; в сборниках «Антология молодых авторов Хакасии» (Абакан), «Эмигрантская лира 2010» (Брюссель); «Антология премии ЛитератуРРенген» (2012, Нью-Йорк). 

 

 

Надпись под книгой

 

Мне всегда казалось, что там должна быть надпись…

 

Любовь протяжна, словно звуки в имени,

Которое кричат. Не бойся, выменяй

на хрипоту у воздуха волну.

 

Так сытен бред, так к вечеру не можется,

Что вместо рожи – железнодорожица,

И вместо сердца – пепельный манул.

 

За облаками века светло-серными,

Куда все детство вывезли цистернами,

Я покачу на рохле свой паллет

С воспоминаньем времени ледового:

В столовой ложке мальчик плавит олово

И отливает лебедя в земле.

Да не дойти – я тихой сапой выстрадан,

Мне каждый день – очередная пристрада,

Но ни какие пропасти во сне

Не испугают шириною пила:

Мне наплевать, кого она любила,

Приятно находиться рядом с ней.

 

Гречишный мальчик, бронзовый и паперный,

Давно поживший с мамино и папино,

Я потревожил Кракена  в пруду:

За каждым рвом языкового бруствера

Его шлею у самой шеи чувствую

На двадцать недоеденном году.

 

О, наши черти, мы ли не поможем им!

Растает тело, как брикет с мороже…, но

пока он крепок – внутренний прокал,

Скрежещет мысль истертым коленвалом:

Мне все равно, кому она давала,

Я в очередь не жажду номерка.

 

Зубная муза, острая зазубрина,

Мелькает в каждом лике, мной излюбленном.

В передовые полосы страны

Влетают клинья оловянных праздников,

Пустое место превращая в классику…

 

Укрой меня слогами белизны,

Витая надпись, созданная накипью

В молении любви, дремучем, аки пню;

И ты, читатель, хрупкий, как акрил,

Весомым томом сотворенья памяти,

Покрытым толстым слоем желчной камеди

Накрой меня ? и больше не смотри.

 

 

Белые пятна

 

        А.Б.

 

Я хочу повидать шмурдячного человека,

Прочитать ему что-нибудь из моих the poem,

Чуждых мне самому, как пирату чужда шебека,

Как запойному – водка, когда он плывет в запое.

 

Он расставит стаканы, будто засеет поле,

Он взрастит в них жидкости вражью силу,

Он мне скажет: что ж, выпьем за все, что было,

И забудем все, что не будет боле…

 

Ты кропал эту дурь, смущая заумью землю,

Мы горели – и кончились, вот два стакана, камень

Преткновения, вместительностью ноль семь и

Это все, что за муки дадено нам богами.

 

Вот за это и выпьем…

                                      Сказано – надо сделать.

Я перечить не стану, не буду насосом долгим

Перекачивать воду о цели, мечте, о толке

Из пустого в пустое, от тела к телу.

 

Лишь наутро, когда я раскроюсь раньше,

По потребности выйду на двор поссать и

Похмелиться купить, я залажу: встань же,

Не остави себя, если ты писатель,

 

Не оставь, если ты обладатель мела

Судьбы, если видишь глазами мира,

Не оставь, если матерь тебя вскормила

Перекачивать яды от тела к телу.

 

Так я буду твердить, а на пути обратном

Я внезапно вспомню, что спирт был разбит и пролит,

Что везде, повсюду остались слепые пятна,

На рубахе червеют,  как пежина от моли.

 

Я иду прожженный, забрызганный кислотою,

Словно бился всю ночь с каким ядовитым змеем…

Вот пята Сократа, и то, что теперь сумеем:

Перекачивать в порожнее разлитое…

 

 

 

***

 

Голимое уныние мое,

Оставь меня, я буду нынче весел,

Пускай я сяду меж смеженных кресел

И упаду на войлочный ковер,

И буду вслух смеяться над собой,

До жара в голове и хрипа в легких.

Какие у тебя еще упреки?

Вагон СВ? Гостиница «Савой»?

Какого, черт возьми, еще добра

Тебе желать, когда судьба Ясона,

И лебеди летят над нашей зоной,

И мысли из сплошного серебра.

 

 

Пасха

Все просто, все так не заезженно просто:
Короста блуждает по телу, как остров,
Как ведьмина родинка – средство и сходство,
Религия зла во плоти;
Не дело чуждаться телесного свойства,
Служение – шорох, одно беспокойство,
И так ли уж важно, какого ты войска,
Когда все равно ты один…
Все лихо, все так неминуемо дико:
Сознание бродит нелепым аддиктом
По полю вины, как по съемной квартирке,
Чужих не касаясь вещей;
Одно богоборчество вертится в думе,
Но мир не срастется в наиве, в зауми,
И вряд ли он есть вообще…
Рейсфедер нацелив на ту, и на эту 
Корявые мысли, ты ставишь рейсфедер
На плоскость истории дня,
И водишь, две точечки соединяя,
От ада до рая, от ада до рая,
Одной стороны не приняв.
Грехи твои плоски, и выбор двумерен,
Но точка – валун у голгофской пещеры,
На ней паутинка креста,
Ни силой души, ни уменьем научным
Ее не подвинуть ни как,
Потому что
За точкой
Одна пустота.

 

 

***

 

Миша едет на травобусе,

Саша едет на бухарусе,

Только я один, как немощный,

На пешкарусе бреду;

Где найти на грешном глобусе

Артефакт освобождающий,

Чтоб на самом верхнем ярусе

Дали место мне в аду?

 

Чтобы только травы росные,

Чтобы только водка пряная,

Чтобы только девы статные

                      без сомненья и стыда;

И ни в коем разе, господи,

Ни бояться не заставили,

Ни работать не заставили,

Ни покуда, никогда.

 

 

Эскиз № 8 (проточный)
Если дождь сорок дней – все блуждающий ливер...
Эпохальное – трудно, не великое – зря...
Что meщерится в этом безумном приливе?
Это точно твое, это ты потерял.
Не заметишь лица проплывающий остров,
Не успеешь судьбе надавить на кадык...
Видишь, лучшее в мире сыскное устройство –
Это камень и круг, это память воды.
Ты читаешь поток – это кайф, это порно,
Эти смуглые тучи тебя убедят
Изобилием поз, только тот, кто запомнил,
Вправе мыслить себя предикатом дождя.
Но в промокшем тряпье проржавеет оружие,
Ты идёшь по воде - как портье, как партнер,
Ты идешь человек – вертикальная лужа,
И на сто, и на сто состоишь из нее.
И за красной строкой ты выходишь на схолию.
Пояснения к жизни как мрамор, засим,
Только топот и вдох, только скол, только колер...
Маякнул самолет, пролетел серафим.

 

 

Начало

 

Я былое разгладил, не виснут думы

На висках, словно вечный порок еврея.

На воротах стражник не ищет суммы

С темнотой,  и рук в рукавах не греет.

 

Что прислуживать – вор не бежит с опаской

Моих взглядов, служенье воняет псиной;

Никого собор не спасает Спасский,

Опахалом прикрывшийся страусиным.

 

Вот он, город, ну что же, ну город – всякий;

Кто-то ищет в нем святость и дым кадильный…

 

Я беру привезенный с работы ракель

И акации клею на холодильник,

И становится чуть посерее в доме.

 

Не могу припадать на одно колено,

А на два – не хочу.

                                Что корона кроне

                                                            обещала?

Служение пахнет пленом!

 

И поэтому мне серебра и злата

На деревьях только, и рыбка – сошкой,

И больничная койка – ума палата,

И будильник на пуфике – мерной ложкой.

 

 

Версия конца

 

А на днях эти чудики прикатили коня к воротам.

Во охрана бежала – только сверкали латы.

Даже я напугался, когда через крен восхода

Эта морда плыла со стороны Эллады.

Нет, стоит, не шерохнется,  не изрыгает пламень,

Не плюется камнями, в стену не бьет копытом.

Видно, греки совсем скукожились, керамику

Хоть бы лепили, а тут на – сколотили это.

 

Говорят, что в подарок. Вскорости восвояси

Войско двинется. Сворачивают становище.

Целый день жрец в волокнистой рясе

На алтарь слагает остатки скота и пищи,

Восхваляет богов, что избавили нас от ножа и плена.

Чистоту навели по центру: благовонно даже в сортире…

И далась нам эта красавица их, Елена.

Отпустили бы девку с кулечком на все четыре,

Раз такое дело. А то возвели ладони:

На богов понадеемся да на часовых – дозорных.

 

Только я не пойму: раз уж сошлось все, на кой нам конь их?

Окропить бы смолой да сжечь. Нет, ввозят в город.

Ну, пускай балуются…

 

                                        Как стемнело,

Я откупорил финикийский херес

На остывшем балконе, чтобы забыть об Элла…

Чтобы забыть, как военные песни пелись,

Чтобы встретить огонь в очаге, а охрану – спящей,

Чтобы копье до утра заросло ажурной

Паутиной в углу, чтобы захлопнуть ящик,

Где доспехи,

Только кот соскочил с колен и понесся куда-то сдуру.

Я подумал: за мышкой, и все-таки вышел в темень.

Долго ходил по двору, у амбара кликал:

Нету хвостатого. Что овладело зверем?

Что он услышал в этой ночи безликой?

 

Пить расхотелось. Рука посильней вдавила

В горлышко пробку.

                                  В пятый раз где-то бренчит железо.

В близкой листве мерещится что-то, будто стоит сивилла.

И верх живота к чему-то побаливает, как от пореза…