1

Гундарин написал пять романов от первого лица, «Ich-erzahlung». Это не слепки с действительности, не копии. Нет нудного перечисления обид, бытовухи. Никакой зеркальности, автопсихологии. По форме это социальные романы со сверхзадачей – показать, что такое девяностые, богема, одиночество интеллигента, «где мы споткнулись», «куда мы идем». В повести «Говорит Галилей» (2011) рассказчик делает в нашу сторону реверанс: мол, пишу по-журналистски, журнализм люблю и не хаю. Охотно верим: дебютная проза «Физика Сизифа» (1993) написана по всем аристотелевским (и набоковским) канонам, комар носа не подточит. Там есть и бандиты, и кооператоры, но слог на удивление классический. Знаком ли был Гундарин с бандитами? Был ли художником, богемой, стилягой?

2

Он родился в семье инженера, в 1968 году. Как любой советский подросток из интеллигентской семьи, любил продвинутое чтиво: «Знание – сила», «Техника молодежи». В 14 начал писать стихи, был очарован формальными трюками Вознесенского, неземной раскованностью Мандельштама. Что писал?

Капля меда, щепотка соли, белый камень и поздний взгляд...

Как знакома эта неволя, когда звезды и те - молчат.

Год прошел, на исходе вечность, и звезда в первый раз - не вверх...

Так да здравствует бесконечность, наш прекрасный и страшный бег!

*

Угощу тебя рябиной и последней электричкой,
ночью - звездами как осы,
                                    утром - запахом травы.
Научу смотреть на небо не как все,
                                                      не по привычке,
а как смотрят только дети и влюбленные...
                                                                                  Увы,
в этом мире нет излишеств,
                              все размеренно и свято -
Голос ветра,  дождь осенний, лужи и твое окно.
Как знакома мне кабина
                              телефона-автомата!
Но всего сказать, похоже,
                                  никому здесь не дано.
Знаешь, будем жить не ссорясь,
                        не бояться пробуждений -
слишком мы едины с миром, чтобы быть наедине.
Просто жить, тянуться к солнцу наподобие растений,
доверять всему на свете -
                      даже страсти и луне.

Гундарин – умный автор: он не переиздает ранние стихи не потому, что они плохи, а потому что подражательны. В 1985 года юноша поступает на филфак АлтГУ. «Стихи писал я, чтобы девушкам нравиться», - признавался поэт. Как минимум через год он встречает свою будущую жену, в 1988-м переводится на журфак МГУ (на один курс с актуальным литератором Дмитрием Быковым). Дышит воздухом перестройки, наслаждается бездельем и неразберихой («год я пролежал в общаге, слушая радио и не веря своим ушам. Прекрасное время!»). В 1991 защищает диплом и возвращается к невесте в Барнаул. И вот тут начинается сюжет и начинается мочилово.

3

Очевидцы помнят: талоны, дефицит, скудные заработки, невыплаты зарплат. Гундарин преподает в АлтГУ и сочиняет первую большую экзистенциалистскую прозу об интеллигенте в девяностые. Она вышла почти сразу в журнале «Алтай» (1993) под странным названием «Демократиада», вызвала шумную прессу. Речь там, как у Сартра и Камю, об отчуждении. Однажды, раз и навсегда усвоил гундаринский рассказчик позицию наблюдателя, не-участника, соглядатая над схваткой.

Скромный сотрудник бюро статистики ведет расследование, общается с богемой, которая скурвилась, комсомольцами, которые перестроились. Согласно детективному канону, в повести Гундарина несколько друзей сыщика трагически умирают. Но финал – не разгадка, а провал в безумие, глоссолалию и бред. Это и есть ответ на вопрос: «Что были эти самые девяностые». Во второй своей книге «ЛМ» антуражи похожи: разборки справа, интеллигенты слева. Автор осваивает западную постмодернисткую, клиповую традицию, выдает как роман пастиш несвязанных между собой глав.

Как фон жизни – стихи, много стихов. Пишет Михаил не без влияний метареалистов и Жданова. Но в них есть свой мир, автор демиург и визионер:

Летом ты ходишь в лиловом, и небо тебе подражает,
расслоясь по краям горизонтами гроз.
В этом пыльном районе, застроенном гаражами,
только небо и видно, только оно - всерьез.Я прислонюсь к стене одной из многоэтажек.
В головах арматура, и в сердце моем - бетон.
Август длится и длится, кто мне теперь расскажет,
чем оборвется лето, как беспокойный сон?Да, ты ходишь в лиловом, но по другим дорогам,
по тротуарам неба, где не встретиться нам.
Что могло быть судьбою, очередным уроком
стало и раскололо лето напополам. 

4

С 1995 года автор подвизается на телевидении, позже получает должность шеф-редактора в холдинге, главредствует на ТВ. Это судьба талантливого и пробивного гуманитария (такими были Прокошин и Анашевич). Вечерами, на выходных – работа на вечность, нетленку, очередные три страницы в очередной роман. Гундарин нетипичен тем, что много возится с молодежью, выводит в люди критиков Золотарева и Латышева, активно работает над альманахом «Ликбез». Не сочувствует либералам, не сочувствует патриотам, возможно, презирает и тех и других – хотя и в те и другие его хотят записать. «Степень моей сервильности имеет границы», - не устает с неизбывной иронией повторять он. Что касается молодежи… Гундарин выпустил  классический роман воспитания «Говорит Галилей», в котором действуют совратители не менее интересные, чем у де Сада. Те, кто совращают молодежь в творческие профессии.

Книга относится жанру так называемой вымышленной, или фиктивной автобиографии, в котором отметился Иван Бунин, написав «Жизнь Арсеньева». Гундарин расчетливо придал книге автобиографический колорит, подарив богемному поэту по прозвищу Галилей, от лица которого рассказана эта история, некоторые свои стихотворения и детские воспоминания.

Десять дней юности Галилея, изменивших его жизнь – калейдоскоп встреч, разлук, прозрений, «воспоминаний о будущем» и первые грозные признаки пробуждающейся сексуальности. Хитрый автор пишет главы вроде «МОИ ЖЕНЩИНЫ», «МОИ ЛЮБИМЫЕ КНИГИ» (точнее – «Женщины Галилея», «Книги Галилея»), желая невозможного – воскрешения былого, будто бы по Прусту. Но это – обманчивое впечатление, потому что пробуждение личности Галилея, самоактуализация, или то, что Лимонов называет illumination, происходит вопреки среде и времени, вопреки холодной осени 1987 года в провинциальном городке. И память главного героя работает не на воскрешение, а на отстранение прошлого. Но не такова ли суть искусства?

Вот Галилей сталкивается с молодыми активистами из Общества Содействия Перестройке и понимает, что они – унылые провокаторы и будущие хозяева города. Вот маститые писатели читают юноше лукавые лекции о с у щ н о с т и поэзии, а Галилей, как горьковский «прохожий человек», снова сечет фишку – никакие они не демиурги, а циничные приспособленцы, собиратели крох с барского стола. Галерея лиц уходящей эпохи неожиданно выходит современной, ибо, как заметил безвестный комментатор книги, «ничего-то у нас не меняется…» Роман «Говорит Галилей» повторяет в притчевой, порою нарочито темной манере, старую мысль Сологуба:

Не верь, что тот же самый был ты прежде,  

 Что и теперь,

Не доверяйся радостной надежде,

Не верь, не верь!  

 Живи и знай, что ты живёшь мгновеньем,  

Всегда иной,

Грядущим тайнам, прежним откровеньям

Равно чужой.  

 И плутовской сюжет романа – не более чем метафора, подобно тому, что случилось в «Превращении» Кафки. Это, если хотите, метафора смерти и перехода в новое состояние. «Превращение» дается далеко не каждому, так же, как искусство не каждому близко. А простодушный читатель, ознакомившись с романом, скажет: «От оно че, Михалыч…» И дальше пойдет, как прохожий человек Галилей.

5

Приметное качество поэта – способность к эволюции. Человек, проживая жизнь, меняется внешне, литератор – обновляет арсенал своих приемов, и порою кажется, что сама личность и характерные черты его мутировали. Михаил Гундарин, двадцать лет назад явившийся нам в маске сентименталиста, последнюю книгу стихов «Старый поэт»  посвятил отчуждению, прощанию с миром. Он теперь скорее рассудочен, нежели эмоционален, более ностальгичен, чем беззаботен и радостен, и пушкинской простоте предпочитает новейшую герметичность:

орбит без сахара новый мир наш без остатка весь

если ладонью зажать эфир линия жизни впитает смесь

Несомненно одно: он создатель собственного поэтического языка. Гундарин пишет по-гундарински в том смысле, что обращается к провиденциальному собеседнику, сочиняя шифровки Богу и не интересуясь, можем ли мы внять причудливым авторским ассоциациям. Это почтенная традиция – с Богом (в широком смысле) говорили Мандельштам, Хлебников, поздний Бродский, и мы не упрекаем их в непонятности, благо они, как поэты, были канонизированы. С Гундариным все не так просто – ему еще предстоит доказать право на вселенское внимание, на самоотверженный труд литературоведов и безусловное одобрение читателя. Если стихи не находят в нас отклика, мы любуемся стилем; если текст не о нас, то он остается лишь психологическим документом, раскрывающим личность автора с новой стороны.

К счастью, не все стихи Гундарина экспериментальны. Замечательны его повествовательные верлибры – они живописны, пластичны и парадоксальны по мысли; проникновенны авторские «романсы», и классической «историей одной души», трагичной и эпохальной, новой, но принадлежащей вечности предстает поэма «Старый поэт», давшая название сборнику. В ней автор, «вчерашний мальчик», разлагает жизнь на составные элементы, плавит ее в тигле искусства, и оказывается, что жизнь – каталог, в котором названия частей поэмы – «Есть», «Пить», «Любить», «Стареть» – вполне соответствуют человеческой воле и замыслу Создателя… Михаил Гундарин, верный идеалам литературной юности, раз и навсегда решивший, что его дело – протягивать аллегорическим голубям «дочиста съеденной речи крошки» (быть поэтом) никогда не бросит писать стихи. Несмотря на инерцию, он по-прежнему побеждает.