Вадим Гройсман

Тихий счет


ЗИМНЯЯ НОЧЬ

В еле живой траве шелестит вода,
Встав на шаткие крыши, камни швыряет гром.
Древняя тьма потопа двинулась на города,
Из ледяных ушатов дождь обливает дом.

Ветер дрожащие окна трижды перекрестил.
Ночью, зимой, когда вертится только земля,
Я достаю из тумбочки эликсир
И превращаю себя в самого себя.

Пей понемногу, видишь – написано "ЯД"?
Станешь таким, что прежнего не разглядеть.
Если вернешься жить, стой, как деревья стоят, –
В землю вцепись корнями, чтобы не улететь.

Листья на мокрых ступенях до черноты сгниют.
Пальмы, оливы, сосны. Формы наперечет.
Космы нагих деревьев, холод и неуют.
Брюхо ночного неба молния рассечет.

Выпью еще, потому что выбора нет.
Жить перестану, путаясь и дрожа.
Буду самим собой до скончанья лет,
Неразличенья времени и дождя...

*   *   *
скажите как сойти со ржавой колеи
как записаться в новые орфеи?
все подлости и слабости мои
(вот например сейчас) – они морфемы

предатель всей родни себя и языка
вот он и сделался поэтом
столетие крылами сквозняка
портрет срывает за портретом

я слишком долго шел по собственным следам
то задыхался то обедал
но может быть сейчас я наконец предам
как до меня никто еще не предал

ГОЛОС

невыносимый морок утренний
итог полночного пиратства
и всё настырный голос внутренний
твердит что надо собираться

носков и брюк никак не выберу
не вижу мира за вещами
а он грозит какой-то гибелью
какой-то выход обещает

не то ожог россии нищенской
с ее кустом неопалимым
не то глоток земли кладбищенской
над горным иерусалимом

ЗЕРКАЛО

В темном зеркале пятен и трещин
Растворяется лик дурака.

Эта смерть – повторение прежней
И поэтому так дорога.

А другая звала и мелькала,
Легкой птицей плыла вдалеке.

Повернуть, соскрести амальгаму
И увидеться в мутном стекле...

*   *   *
бочком бочком среди февральских луж
еще десяток лет по воздуху развей
кем будешь ты тогда не мальчик и не муж
и не старик пока но время всё резвей

разорванное знамя нищеты
оставишь на дороге отыграв
искусственное время не щади
стучи как божий телеграф

там возле выхода на остановке той
в каком-то октябре ли феврале
захочется пожить хоть на горе пустой
хоть на отравленной земле

да хоть на этой что давным-давно
из черной копоти и неудачных проб
и дождь колотит в мутное окно
как будто в застекленный гроб
*   *   *
не лысый череп, не морщины,
а холод медленный земной,
а тихий счет на годовщины –
вот смерти первый позывной.

а дальше, в апогее лета,
вдруг почернеет пленка дня –
вторая верная примета,
что тьма прицелилась в меня.

но я пока держу в секрете,
в сырой и жаркой глубине,
какая штука будет третьей
и что она откроет мне.