Варенье. Стихотворения

Михаэль Шерб год от года наращивает мускулатуру стиха, который изначально был крепок. Это придаёт его художническому мировидению свободу поэтического высказывания. Его образность далека от житейского просторечья, в ней больше ворожбы и непредсказуемости, весёлой игры и грустноватой тайны. Его поэтика не признаёт лапидарности даже в самом хорошем смысле, и там, где ждёшь приземлённости, поэтическая мысль уходит на новый вираж. С его стихами не заскучаешь.

                                                                                                                                                                                                         Д. Ч.

 
варенье
 
На рассвете во двор выбегает отлить Фома,
По бурьяну струя хлещет прямой наводкой.
И под градом полива расцветает цветок-чума:
В колокольчатой чашечке плещется царская водка.
 
Сгнили звёзды, как вишни, и горизонт померк.
Скошен стебель под горло, и травы пошли на силос.
Лишь цветок-чума вызревает в ягоду-смерть.
Как же много её в этот год для нас уродилось!
 
Собирать урожай выйдут бабы за край села,
«Вiтре буйний», – споют, да прошепчут: «Кохаю, любий!»,
Похоронят надежду, – скорее б она взошла,
И наварят варенья, чтоб мёртвым помазать губы.
 
 
реквием
 
Хрустела земля под мёртвым песком,
С неба сыпалась мгла,
Когда накрывали плотным платком
Спятившего щегла.
 
Он пел, раскрашенный иудей,
Про чёрное солнце – пурим,
Про то, как блуждал в лесу кораблей
Державный подросток Рим.
 
Всё, что на свете щегол повидал, –
Ему представлялось сном.
Из глотки его ледяная вода
Мёдом текла и вином.
 
В точке всегда замолкает глагол, –
Речи положен предел.
Воздуха нет под платком, но щегол
Кричал, трепыхался, пел.
 

элегия для Майи Шварцман
 
Ты устанешь от улиц-жгутов
И застывших фасадных оскалов.
Слишком узкие кольца мостов
Не натянешь на пальцы каналов. 
 
Лишь тоска разольётся сильней
Из-под кровель сомкнувшихся сводов,-
От тягучих подводных теней,
До протяжных гудков пароходов.
 
Это жизнь проплывает теперь
Вереницей бессмысленных сводок,
Незаметных весенних потерь
И безрадостных зимних находок.
 
Так слипаются катышки лет,
Так стекаются шарики ртути.
Балерина на ножке-игле
Фуэте свои крутит и крутит.
 
Это время сквозит из дверей,
Из ослепших глазниц маскарада.
Это смерть проплывает, и ей
Ничего уже делать не надо.
  

 знал ли кто...
 
Знал ли кто? Да ты же сам
Видел, как под вспышки молний
По ступеням к небесам
Ковыляла колокольня!
 
Как мелькал среди стволов
Свет, как бились листья в кронах.
Круглый звон колоколов
Прыгал мячиком по склонам.
 
И пустой фабричный остов, –
Тот, что выгорел дотла, –
Пил прозрачный стылый воздух,
Словно водку из горлà.
 
Знал ли кто? Да ты же сам
Видел, как терзали глину
Под трамвайные смешки
Озверевшие машины,
 
Видел в светлых небесах
Острых крыльев голубиных
Осторожные стежки...
 
 
крошка
 
Когда едва-едва заметная
В углу немытого окошка,
На ситце неба предрассветная
Звезда застрянет хлебной крошкой, –
 
Забудешь огоньки да свечечки,
И полночи густую ваксу, –
Возьмёшь весну в ладонь, как птенчика,
Чтоб согревать и согреваться.
 
Из нежной кожицы шагреневой
Нарежешь вечеров лоскутья,
Сгустится ватный дым сиреневый
Ограды чёрные укутав.
 
И снова будет за посёлками
И глыбами многоэтажными
Бежать черёмуха весёлая,
Махать платочками бумажными.
 
 
magic hour
 
Кружат лиственные стаи
Над притихшею травой.
Стены дома зарастают
Серебристой чешуей.
 
Зёрна гравия белеют,
Блики бисером в окне.
Нежным звоном над аллеей –
Колокольчики огней.
 
Там прохлада, покачнувшись,
Поднимается, пьяна.
Там гудит над чёрной глушью
Проводами тишина.
 
Зазевавшихся прохожих
Заливает лунный мёд,
И акация, как лошадь,
Пышной гривою трясёт.
 
 
точка
 
Тяжелый сон вытягивает нить
Дыхания, мотает на катушку.
Пусть хлынет ливень – нужно много пить
Проросшим зёрнам. В желтые макушки
Пшеничный бог уже целует их.
 
Пшеничный бог растит своих зверят
В сырой земле, пока законы спят.
 
Перевернись, спеши взглянуть назад,
На фабрику темнеющего сада:
Кристаллы соли на зубах скрипят,
Возводится беззвучная ограда,
И капли света по стеклу стучат.
 
И по воде, – по кровле жестяной,
И по земле, – бесплодной и немой.
 
Мой тёмный сад собрался у окна
На новый сход, а на изнанке сна
Свободный человек, – ловец и зодчий, –
Возводит стены и ломает лёд,
Пока горит, и бьётся, и поёт
В его груди проколотая точка.
 
А птицы набирают высоту,
А птицы исчезают на лету,
Распахивают клювы цвета клюквы,
И песня заливает пустоту,
И я на полыхающем свету
По трафарету вырезаю буквы.
 
 
архитекторы снов
 
Архитекторы снов, любоваться на вашу работу –
Ежедневное счастье апреля. Шепча и смеясь,
Вы мешаете жидкую синьку и жирную грязь
Чтоб собрать витражи, а затем пережечь в терракоту.
 
Архитекторы воздуха, зодчие хрупких времён,
Лаборанты пыльцы и аптекари радостных взвесей,
Паутиной тепла расчертите для птиц поднебесье,
И в опалубки света залейте яичный бетон.
 
Архитекторы звуков, строители трелей и гамм,
Арматурщики струн, инженеры тугих молоточков, –
Превратите меня в муравьиную нотную точку,
Помогите упасть, высоту опрокинув к ногам.

Наталья Коробова. «Так тихо». 2014 г., холст, масло.