К вопросу о компромиссах. Юрий Арабов. Столкновение с бабочкой

Юрий Арабов. Столкновение с бабочкой*. — М.: «АСТ», 2014.

Пролетарская революция, о необходимости которой так долго говорили большевики, свершилась. Но вяло, в самом что ни на есть бархатном варианте. Ибо государь император Николай II Александрович решил: не отрекаются, любя. И тут же заключил сепаратный мир с Германией и назначил товарища Ульянова-Ленина премьер-министром. В стране воцарился немыслимый гибрид конституционной монархии и диктатуры пролетариата. Однако социальный Франкенштейн оказался на редкость жизнеспособен: к 1926 году — пятикратный рост ВВП и твердая червонная валюта, к 1929-му — два десятка электростанций и метрополитен. Расстрел в подвале Ипатьевского дома состоялся-таки, но в штаб Духонина отправили элиту РКП (б). Насчет Гражданской войны, думаю, все ясно без комментариев. Ильич, за неимением других занятий, превратился в умеренного взяточника, и государю иной раз хотелось возвести его в графское достоинство… в общем, вы поняли: на земли мир и во человецех благоволение.

Леденечная эта идиллия, по мнению автора, вполне возможна при одном условии: «В моем романе описано то, что должно быть в России, то, что должно являться ее стержнем, но, к сожалению, не является. Этот идеал в моем романе есть. Он зовется компромиссом». Трудно возражать. Со школьной скамьи помню сентенцию несостоявшегося графа Ульянова: «Отрицать всякую допустимость компромиссов вообще, каких бы то ни было, есть ребячество, которое трудно даже взять всерьез». Однако считаю, что любой компромисс с тов. Арабовым архивреден, а потому смерти подобен.

«С первых дней существования романа мне стало ясно, что у нас разучились читать литературный текст», — поспешил объявить Ю.А. Заблуждаетесь, батенька: номинация на «Нацбест» обязывает. Могу гарантировать, что после нашей избы-читальни суровый Рабкрин под руководством товарища Кобы покажется вам родным и вполне травоядным.

«Искусство познания есть искусство обнажения», — учил товарищ Троцкий. Да в нашем случае особо обнажать ничего не придется: все на редкость очевидно.

Ничего не имею против альтернативки как таковой: сам грешен. Однако в арабовском изводе история выглядит ну чересчур уж альтернативной. То в ленинской речи невзначай возникнут аллюзии на Солженицына: «Белка начинает свой бег внутри железного колеса… Красного колеса». То император поздней осенью 1917-го прокатится по Петрограду на конке, ликвидированной полугодом ранее. То Троцкий примется перефразировать «Джентльменов удачи»: «Очко порву и буркалы выколю». То Гучков брякнет: «А Думе кирдык, всем фракциям и политическим оттенкам». Клячу истории загоним! Понимаю, чтоальтернативка сродни войне — все спишет. Однако ж надо и меру знать. Грубо говоря, нельзя вручать гоплиту ППШ: это уже другой жанр, фэнтези называется…

Кстати, велик соблазн отнести «Столкновение с бабочкой» именно к фэнтезийному жанру да на том и успокоиться. Альтернативной историей Арабов не ограничился и создал некую параллельную реальность, где за что ни возьмись — все в высшей мере альтернативное.

Альтернативная география: «Что может быть хуже Нижнего Волочка?» И самом деле, что? Пожалуй, лишь Вышний Новгород.

Альтернативная одежда: «В кают-компанию вошел председатель судового комитета Александр Белышев. Без матроски на голове». И правильно сделал, между прочим. Публичное дефиле в чалме из матроски — прямой путь к смирительной рубашке.

Альтернативные шахматы: «Он сделал первый ход белой ладьей». Первый ход? Ладьей? Плодотворная дебютная идея. Так отчаянно мог играть только Остап Бендер в Васюках. Да и то не решился, предпочтя традиционную королевскую пешку.

Альтернативная речь: «веселый, как гуталин, Карл Радек», «знакомый шпик с влажным лицом размороженного сала»… Ю.А., прости, — не знаю, как перевести!

Весьма к месту будет ленинская формулировка: «Такое можно писать только в состоянии большого нервного раздражения и переутомления». Но все перечисленное — лишь верхний слой текста. Углýбим, как говорил один исторический деятель?

Р. Арбитман в свое время классифицировал альтернативщиков, разбив их на три группы: «войнушники», «мстители» и «мессианцы». «Войнушники» при слове «багинет» впадают в восторг, близкий к оргазму, — счастливые люди, а потому безобидные. «Мститель» страшнее — его хлебом не корми, дай четвертовать ненавистного политика. Хуже всех «мессианцы» с их навязчивым желанием пасти народы и рецептами на все случаи жизни. «Отвратительно, что рецепты нам выписывают шарлатаны», — заметил Фрейд, рассуждая об изящной словесности…

Однако чистые типы и в природе редки, не говоря уж о литературе, где сплошная синергия жанров. Арабов — мстительный мессианец. Или мессианствующий мститель, как вам больше нравится.

Расстрелянным Сталину, Свердлову и Коллонтай еще повезло. Вождю мирового пролетариата автор приготовил казнь не в пример худшую: медленное и сладострастное, с причмокиванием, публичное шельмование. Ленин в арабовской трактовке — персонаж соц-арта… да нет, не соц-арта даже, а позднесоветского фольклора: «Мы с Фе’иксом Эдмундычем бг’оневички пг’опили!» Несколько «ленинских» реплик для сравнения:

«На заборе тоже написано. Однако вы не суетесь в него, а идете прямо в публичный дом».

«Ушами я ничего не вижу. Я ими шевелю, когда получается».

«Чаруйте меня, чаруйте!»

А речь на Финляндском вокзале послушать не желаете?

«Русский пролетариат в союзе с беднейшим крестьянством возьмется за оружие и штыками загонит буржуазную сволочь на помойку истории! Отправит ее в нужник! В ретирадное место! Пусть она смердит там и пускает в воздух миазмы либерализма и бессмысленных восклицаний об абсолютной свободе личности! Которая есть порнография и педерастия, есть физиологическое отправление крупной буржуазии, ее недержание желудка, а также гуманитарный понос латифундистов, денежных мешков и финансовых воротил!..»

Собственно, это не столько портрет Ленина, сколько автопортрет Арабова. В СССР всяк уважающий себя пацан обязан был пририсовать Ильичу в учебнике истории бычок в зубах и бланш под глазом. Юрий Николаевич — ну о-очень советский человек…

В. Толстов, член Большого жюри «Нацбеста», признался: в голове не укладывается, что «Столкновение с бабочкой» и сценарий «Тельца» писаны одной и той же рукой. Да отчего же? Ведь не бином Ньютона: патология поддается описанию куда легче нормы, здесь все весомо-грубо-зримо, — потому Ленин-маразматик образца 1923 года и удался. А Ленин образца 1917 года закономерно тяготеет к маразматику. Более того: Арабов-прозаик, в отличие от Арабова-сценариста, обходился лишь своими силами: ни тебе сокуровских мизансцен и ракурсов, ни пластики оборотня Мозгового… Результат — картонная марионетка вполне перестроечных стандартов.

Мессианская миссия в романе, знамо, возложена на государя императора. Внимание, их величество благоволит огласить политическое ноу-хау: «Если перед людьми и Богом ты ничего не скрываешь, то любое испытание, выпавшее на твою долю, будет столкновением с бабочкой. И война, и революция — мотыльки, которые возникают в луче света. Они не страшны для тех, у кого чиста совесть». Да уж. Еще одна картонная фигура, выкроенная по лекалам тридцатилетней давности…

Вообще, такое впечатление, что Ю.А., увлеченный бинарной оппозицией ангелоподобного монарха и дебиловатого коммуниста, попросту похерил за ненадобностью оба прототипа, — чтоб не докучали ненужными амбиваленциями. Который в галстуке и дурак — тот Ленин, и хватит с вас. Кроме того, лишними при таком раскладе оказались многие суть важные обстоятельства 1910-х: аграрный кризис, «общинная революция», корниловский мятеж, чешский мятеж — эти мотыльки-однодневки ни словом не помянуты. Кыш, проклятые, надоели! Хотя на то она и альтернативка.

Однако добротная альтернативка предполагает авторскую концепцию (версию, на худой конец) исторического детерминизма: события развивались таким образом, потому что… А вот этого у Арабова днем с огнем не сыскать. Главным советником Николая II оказывается выживший из ума камердинер Валериан Викентьевич. В его глоссолалии государь император ищет — и неизменно находит! — единственно верное решение. Брякнет старик: «Гельсингфорс» — там, значит, должны состояться мирные переговоры с кайзером. А скажет: «горох», — стало быть, пора августейшей фамилии перебираться на улицу Гороховую. Вот и вся историософия. Просто до неприличия.

Думаю, наша позиция в отношении тов. Арабова теперь доходчива даже до малограмотного пролетариата и неграмотного крестьянства. Впрочем, есть и компромиссный вариант. Юрий Николаевич, а не хотите ли по-гоголевски: выкупить тираж — да в камин? Можем даже на паях. Я человек небогатый, но четверть, пожалуй, осилю. И откровенно провальный роман забудется, как столкновение с бабочкой…