Неподкупные звёзды. Стихи

* * *

По раскисшей тропе, оступаясь, пройти

И в конце зарыдать почему-то.

Оттого ли, что прочие сбились с пути,

Оттого ли, что в памяти люто…

 

Ну а следом, упав на жестокий песок,

Пропускать сквозь тщедушное тело

Тот глубинный, колючий, но сладостный ток,

От которого высь закипела.

 

И когда все терзания вверх воспарят,

Все метания, стоны и плачи,

Ты оставишь себе только память и взгляд,

Чтобы взгляд этот память иначил.

 

Пусть замечется он, робок и одинок,

Чуть отметив, что дождик закапал,

Чтобы выхватить чёлку… И пальчики ног…

И одежду, упавшую на пол…

 

Только миг просветленья… А после – провал,

После – чёрная эта минута.

Будто брёл человек и куда-то пропал,

И забыли его почему-то…

 

* * *

Кто там плачет и кто там хохочет,

Кто там просто ушёл в облака?

То ли кречет кричит, то ли кочет…

То ли пропасть вдали, то ль река...

И гадаю я, тяжко гадаю,

Не поможет здесь даже Господь,–

Где прошли мои предки по краю,

Чем томили суровую плоть?

Зажимаю в ладонях монетку

И бросаю в бездонье пруда –

Робкий знак позабытому предку,

Чтобы молвил – откуда?.. Куда?..

И вибрирует гул непонятный

Под ладонью, прижатой к земле,

И какие-то сизые пятна

Растворяются в сумрачной мгле.

И вдруг чувствую, дрожью объятый,

Посреди перекрестья дорог,

Как ордою идут азиаты

На восток… На восток… На восток…

Но не зрится в прозрениях редких,

Что подобны на детский наив, –

То ль с ордою идут мои предки,

То ль с дружиной, орды супротив?

И пока в непроявленной дали

Растворяются тени теней,

Чую – токи идти перестали

А вокруг всё – мрачней и темней.

И шатаюсь я вдоль раздорожий,

Там, где чавкает сохлая гать,

И всё Бога пытаю: «Я – божий?..»

А Господь отвечает: «Как знать…»

 

* * *

Всё эта тишь не кончится… Не всхлипнет

Шальная птица в девственной тоске.

Калитка незакрытая не скрипнет,

Задвижкою не шаркнет по доске…

 

Всё эта ночь не кончится… Во мраке

Обочины почти что не видать.

Не слышно птиц… Давно молчат собаки…

На всём – забвенья горькая печать.

 

А ты стоишь, затылком осязая

Забора непоструганную суть…

И тщится всё душа твоя босая

Больной луной глаза ополоснуть…

 

Пока луну за тьмою тьма не скрыла,

Пока ещё тревогу не унять,

Пока ещё таинственная сила

Тебе велит и плакать, и дышать…

 

НОЧНЫЕ СТИХИ

 

Напрасно… Слова, как «антонов огонь»,

Сжигают души не сгоревшую малость.

Уже из ладони исчезла ладонь,

Что, вроде, пожизненно мне доставалась…

А следом поношенный плащик исчез,

Что вечно висел на крючке в коридоре.

Ни женских шагов, ни скрипучих завес,

И сами завесы отвалятся вскоре…

Всё стихло… Лишь полночью схвачен этаж

Замеркнущей лампочки узкое горло.

И чувствуешь – всё, что копилось, отдашь,

Чтоб только мгновения память не стёрла,

Когда в глубине потрясённых зрачков

Растерянный облик спешит проявиться,

И сам ты в зрачках отразиться готов,

И платье вдоль ждущего тела струится…

Как всё это призрачно… Тени спешат

Впечататься в бледную кожу обоев –

Туда, где впечатан испуганный взгляд,

Один на двоих… И предавший обоих…

Причём здесь трагедия?! Горе уму…

Здесь даже Шекспир разберётся не шибко.

И тьма обращается в новую тьму,

И щепками сделалась звучная скрипка.

Её все вертели – опять и опять, –

С осиною талией божую милость,

Её разломали, пытаясь понять,

Откуда же музыка в ней появилась?..

Разломана скрипка… И взгляд овдовел…

И надвое полночь в тиши раскололась.

Всё в жизни предельно… Иду за предел…

На тень от беззвучья… На голос, на голос…

 

* * *

Эта робкая сирость нищающих тихих берёз…

Снова осень пришла… Всё опять удивительно просто –

Если ветер с погоста печальные звуки донёс,

Значит, кто-то ушёл в ноздреватое чрево погоста.

 

И собака дичится… И женщину лучше не трожь –

Та похвалит соседку, потом обругает её же…

И пошла по деревьям какая-то странная дрожь,

И такая же дрожь не даёт успокоиться коже.

 

Только женские плачи всё чаще слышны ввечеру…

Увлажнилось окно… И я знаю, не будет иначе –

Если в стылую осень я вдруг упаду и умру,

Мне достанутся тоже скорбящие женские плачи.

 

Постоишь у колодца… Почувствуешь – вот глубина!

А потом напрямки зашагаешь походкой тяжёлой.

Но успеешь услышать, как булькнет у самого дна

Та ночная звезда, что недавно светила над школой.

 

Вслед холодная искра в зенит вознесётся, слепя

Обитателей тёплых и похотью пахнущих спален…

И звезду пожалеешь… И не пожалеешь себя…

Да о чём сожалеть, если сам ты и хмур, и печален?

 

* * *

Глухари токуют в глухомани…

Пробубнив до самого темна,

Глухариха вскрикнет… И обманет…

Потому, что женщина она.

 

И к ночи в притихшем перелеске,

Где ты, зачарованный, стоишь,

Только тишь да этот свет нерезкий…

Свет нерезкий… И ночная тишь…

 

* * *

Захлебнётся фонарь,

                                           осторожная тенькнет синица,

Неподкупные звёзды

                                            уйдут в непроглядный зенит.

И стрела полетит,

Чтоб назад уже не возвратиться…

А вослед ей вторая – сквозь время! –

Стрела полетит.

 

Будет вещий ворчун

                                          ворожить среди сизого мрака,

Доставая уголья

                                 худой пятернёй из костра.

И по-волчьи завоет

                                        молчавшая долго собака,

И утихшая боль

Вновь окажется так же остра.

 

Измождён и не сыт,

Будто воин, бредущий из плена,

Чахлый куст осторожно

                                                  уронит дрожащую тень

На ночных ходоков –

                                             и у тех посинеют колена,

На горбатый плетень –

                                                станет только горбатей плетень.

 

Заалеет восток…

И слегка просветлевшие лица

Обратят на него

                                 сиплый сторож и жалкий ходок.

И тому ходоку

                               вдруг стрела меж лопаток вонзится,

Ну а следом – вторая…

И почва уйдёт из-под ног…

 

Сторож спятит с ума –

                                              жил приятель и вмиг его нету.

Кто убил его в спину?..

За что?.. За какие дела?..

Как ему объяснить,

                                         что стрела обогнула планету –

Это души пустеют,

Планета всё так же кругла…

 

* * *

Эх, с каким остервенением стирала,

Сколько вывернула в ванную всего,

Как выкручивала, тёрла, выжимала

Изо всех пододеяльников его.

 

Колыхалась над тазами двоеруко,

Подливала освежителя вдвойне,

Чтоб ни запаха, ни отзвука, ни звука

Не застряло в неповинной простыне.

 

На балконе вытрясала одеяло,

Колотила выбивалкой, а потом

Всё утюжила, да так утюг швыряла,

Будто вслед ему швыряла утюгом.

 

Даже тапочки и те вспорола шилом,

И забросила в помойку, на откос.

Только розу почему-то засушила –

Ту, что перед расставанием принёс…

 

* * *

Ущипну до крови мякиш хлебный,

Задохнусь… Прозрею… Закричу…

Пусть слезинка девки непотребной

Побежит по голому плечу.

 

Вырвусь… Побегу через дорогу –

Где канава ржавая да грязь,

Где дряхлеет ворон понемногу,

Ни огня, ни теми не боясь…

 

И лицом зароюсь, будто пьяный,

В эту жижу, в чёрный окоём,

В чахлые, болезные бурьяны,

В тень чела на отсвете своём.

 

Там звезда над истиной воздета…

И, уже почти в полубреду,

Я ладонь порежу о край света

И во тьму тихонько побреду…

 

* * *

Постою… Помолчу…

Постелю в головах полотенце,

Полувысохшей веткой

                                               вокруг очерчу полукруг…

И услышу далёкий, тревожащий голос младенца,

И просыплются крошки

                                                 из влажных и вздрогнувших рук.

 

Как тревожно душе

                                        среди этой тоски голубиной,

Как светло и печально

                                              врастают в закат дерева!..

И калина-малина вновь стала калиной-малиной,

И седою травою

                                  вновь стала седая трава.

 

Этот брезжущий свет…

Эти листья в багровых накрапах,

Эта тихая нежность,

                                         что тайно щекочет гортань…

Этот чахлый птенец на подкрыльях своих косолапых,

Что забился в кустарник

                                                  и смотрит: «Попробуй, достань…»

 

Как пронзительно всё!

Как мучительно всё и напрасно!

И душа вечереет,

                                    и дымка вползает во взгляд…

Но струится над болью таинственный свет непогасный

И согбенные птицы

                                         куда-то летят и летят…

 

* * *

Взъерошенный ветер к осине приник…

Одна вековая усталость,

Где русские души, где русский язык,

Где русская кровь проливалась.

 

На бой не взывают ни горн, ни труба,

Вдали не рыдает гармошка…

Лишь тополь печаль вытирает со лба

Да птицы воркуют сторожко.

 

Вражина коварен и так многолик!..

Но воинство насмерть сражалось,

Где русские души, где русский язык,

Где русская кровь проливалась.

 

О, смерд, погибающий в час роковой –

Ему ни креста, ни могилы.

Зарублен, он вновь становился землёй,

И голубь взлетал сизокрылый,

 

Когда он предсмертный выдавливал рык,

И падал… Всё с пеплом мешалось,

Где русские души, где русский язык,

Где русская кровь проливалась.

 

Заброшено поле… Не скачет гонец.

Давно покосились ворота.

Неужто всё в прошлом?.. Неужто конец?..

Неужто не вышло полёта –

 

Туда, где лебяжий предутренний крик,

Где спеет рассветная алость,

Где русские души, где русский язык,

Где русская кровь проливалась?..

 

* * *

Свет мигнул и неспешно погас,

Показалось, что лампочка дразнится…

Где ты?.. С кем ты?.. Не спишь в этот час?..

Не узнать… Да какая мне разница!..

 

Ты ответила вежливо так

На слова мои, горлом пошедшие.

Обратила всё это в пустяк,

В городские – меня,– сумасшедшие.

 

И качаются клёны во тьме,

Можно чахлою веткой пораниться.

Постучалась тревога ко мне…

А к тебе?.. Да какая мне разница?..

 

Все равно ведь, кричи –не кричи,

Не прошепчешь ты слово заветное,

Все равно ведь в охрипшей ночи

Будет слышно одно – безответное…

 

Нет?.. Неужто терзаешься ты?

Подгоняешь: «Скорее бы раніца!..»¹

Но сухие цветы – не цветы…

И я лгу – мол, какая мне разница!..

 

* * *

Тоска… Дождит… Дорога…

Хмуринка у виска.

И с Богом, и без Бога

Смертельная тоска.

 

Воде подставив руки,

Печатаешь следы –

Чуток левее муки,

Чуток правей беды.

 

Один на целом свете,

Всё тщишься налегке.

И хлюпает столетье

В промокшем башмаке.

 

Бредёшь… Грязней дорога…

С землей слабеет связь.

Бредёшь… В пути немного

Прозрачней становясь…

г. Минск, Беларусь