Наталья Крофтс

Уйти из психбольницы. Стихотворения

* * *


Мне не уйти из психбольницы.


Ты в ней – и вот она в тебе –


клокочет, рвётся на страницы


и шарит лапой по судьбе,


куда б тебя ни заносило –


в край небоскрёбов или скал –


ты возле солнечной Мессины


увидишь бешеный оскал


чудовищ – нет, не тех, из книжек –


своих, придуманных тоской,


толпой, тебя несущей ближе к


безумью дней, к огням Тверской.


И будто всё отлично с виду:


умыт и трезв, идёшь в театр –


но чувствуешь: с тобой в корриду


весь день играет психиатр.


Или в музеях строгой Вены


бредёшь меж статуй героинь –


а врач решит – и резко в вены


введёт любовь, как героин.


Спокойней – в домике с охраной,


решёткой, каменной стеной,


где мне зализывают раны –


чтоб не осталось ни одной,


где нет ни долга, ни заботы,


ни вин, ни бед… Халат надеть


и от субботы до субботы


на подоконнике сидеть


и издали смотреть на лица


толпы, на улицу в огне.


А рядом Гоголь отразится


в забитом намертво окне.


 


 


* * *


Отключить телефон, оборвать пуповину шнура


интернета,


и понять: ты один. Ты один. Остальное – игра


тьмы и света.


Ты – в забытом лесу, и от страха плетешь


небылицы.


Сквозь предсмертную дрожь


ты твердишь себе ложь –


в ожиданье тепла,


перелома,


чудес...


или просто – когда ж этот лес


прекратится.


 


* * *


Зажмурится ветер – шагнёт со скалы.


Спокоен и светел тяжёлый наплыв


предсмертного вала – он манит суда


на дно океана. Седая вода


врывается в трюмы, где сгрудились мы:


звереем – от запаха смерти и тьмы,


безумствуем, ищем причины…


 


 


Кричим: «Это риф – или мысль – или мыс –


бездушность богов – нет, предательство крыс…»


И крики глотает пучина.


 


Я ринусь на палубу, в свежесть грозы.


Пора мне.


Монетку кладу под язык –


бросаю ненужные ножны.


 


И плавно – сквозь ночь, как седая сова –


с галеры взлетаю – туда, где слова


понятны ещё –


но уже невозможны.


 


* * *


Лучше жить вообще без надежды,


чем с надеждой, умирающей каждый день.


Край одежды


зацепился за имя твое, за тень


наших разговоров, за белую стаю


наших писем.


Не пускает.


Стаю


сдам на подушки –


на пух.


Жалко ее, конечно,


только – одно из двух:


или она меня заклюет –


или –


я ее, влёт.


Чтобы выжить.


 


Железный свист.


...письма лежат в крови,


в слое небесной пыли.


 


* * *


Ты понимаешь: этот угар – последний.


Занавес.  Акт четвёртый написан глупо:


паспорт, билеты, куртку надеть в передней.


Свет погасить. Точка. Выносят трупы.


Мы это знаем. Но – как в античной драме –


мчимся к финалу. Жадно. Необратимо.


Неизлечимо. Страстно. Картинка в раме


раму ломает, рвётся на волю – мимо


старых сюжетов, серых зевак; потоком,


пенным, неудержимым, несётся к краю –


там, где губами… прикосновенье – током…


бешено… неуёмно… и замираем.


И за минуту – боги – любую цену,


Что там? Билет экспрессом до преисподней?


 


…дворник ворчит, опять отмывая сцену:


«Клюквенный сок – до жути густой сегодня».


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 

К списку номеров журнала «ВИТРАЖИ» | К содержанию номера