Имя на ладони

* * *

Вдруг понимаешь, что хочешь быть не исполнителем, а творцом,
Не журавлём, не синицей, а ласточкой и скворцом,
Что каким же отчаянным всё-таки нужно быть храбрецом,
Чтоб каждый день, не таясь, выходить из дома.

А потом понимаешь, что, кроме любви, ничего и нет,
Ни сомнений, ни радости, ни сладкой печали на самом дне,
Что останется рядом лишь тот, с кем не страшно ни в горе, ни в тишине,—
Тот, чьё имя у тебя записано на ладони.

* * *

Сколько прекрасного происходит, страшного происходит сколько.
Сердце под пяткой танцует польку,
Пока я смеюсь до колик,
Заливаю рыдания алкоголем,
Засыпаю голой, просыпаюсь голой,
Жду, когда остальные проснутся голыми,
Становлюсь будто роботом, будто големом,
Думаю о страхе, но не хочу говорить об этом,
Спрашиваю саму себя, зачем тогда быть поэтом,
Если не говорить о том, на что не хватает молитв,
О том, что на самом деле болит.

Из крана святая вода течёт — все мы привычно моемся ею вечером,
Не веря, что от этого станем вечными,
Не веря, что от этого станет кому-то легче,
Выключаем компьютеры и зажигаем свечи,
Хвалимся друг другу шрамами, ранами и увечьями,
Делаем вид, что становимся чуть добрее и человечнее,
Капельку вежливей и приличнее,
Сами себя равняя и обезличивая,
Ходим по мёртвому городу парами нежно, рука в руке,
Ждём манну небесную, кашу манную варим на молоке,
Не знаем, с кем завтра проснёмся и, что важнее,— кем.

Сколько прекрасного происходит, сколько происходит страшного,
Если боишься ответов — не стоит спрашивать.
Мы каждый день на год становимся старше,
Просыпаемся голыми и уставшими,
Святыми так и не ставшие.
Я говорю о том, что внутри болит,
Что пустая надежда тлеет, но не горит,
Что под ноги течёт не грязь уже, а иприт,
Обо всём, о чём вовсе не хочется говорить,
Под конец добавляю: Аллах, Иегова, Господи, Будда, Боже,
Помилуй всех нас,— и ни о чём не говорю больше.

* * *

Урожай наших лучших мужчин уже собран кровавой жатвой,
Слишком хрупкое сердце в пальцах железных сжато.
Так чего нам теперь бояться? Куда бежать-то?

Изгибаться в красивом и страшном танце, но не сломиться,
На дрожащих ладонях линии время связало спицей.
Что ж, куда нам теперь бежать и куда стремиться?

Я уже сам не знаю, когда нужно плакать, когда смеяться,
Я готов хоть героем стать, хоть предателем, хоть паяцем.
Но куда нам стремиться? Чего нам теперь бояться?

* * *

Твоё имя святится, счастье моё горчит.
Я хочу закричать, а ты говоришь: молчи;
Превращаешь вино в вину, сотни фраз — в одну,
Крики радости — в осторожность и тишину.
Проиграй мне войну, пока я иду ко дну.

Отпусти меня вспять, мне нечего здесь терять.
Чьи-то сонные дети ластятся к матерям.
Выбивайся из сил, но взялся — так уж неси,
На земле сразу станет яко на небеси.
Ладно, я помолчу, но большего не проси.

И во веки веков аминь, и что там ещё,
Я чуть-чуть помолчу, но выставлю после счёт.
Ты сегодня ничей, и родинка на плече —
Как клеймо и как орден, знамя, позор и честь,
Станет лёд горячей от наших с тобой ночей.

Так прославь немоту, внутри разливая ртуть,
Я хочу закричать, ладони прижав ко рту.
Время — лидер продаж, и хлеб нам насущный даждь,
Наше счастье совсем простое, как карандаш...
Я молчу, прочитай мне заново «Отче наш».

* * *

Брось якоря,
Пусть разойдутся вокруг моря
Посреди слишком тёплого октября.
Эта соль убивает, эта соль лечит раненых, говорят,
Эта соль пробуждает душу,
И когда твои верные призраки станут в ряд,
Рваное сердце разбередят,
Станет лучше.

Так не бойся же, к чёрту страх,
Ты в воде всё такой же лёгкий, как в небесах,
Эта соль остаётся в коже и волосах,
С вязкой сладостью ветра споря.

Дуй на плечо,
Если вдруг станет больно и горячо —
Жадные волны возьмут тебя на крючок.
После них только соль на щеках печёт,
Только соль по щекам течёт —
Словно капли чужого моря.