Сергей Ивкин, «Символы счастья»

Признаться, до знакомства с книгой «Символы счастья»,  я мало знал о Сергее Ивкине. Что-то отдельное читал в толстожурнальных  публикациях (выделив в памяти «знаменскую» отметку), но вплотную —  скажем, в рамках книжной репрезентации поэтического мира — не  соприкасался. Тем интереснее показалась встреча. Кроссплатформенная. И  книга оказалась большей, чем просто сборник стихотворений. Хотя бы  потому, что входит в спайку с фильмом — короткометражкой Алины Волковой  «Виктория и Харитон». И хотя «сердцем проекта», как сказано в аннотации,  стал именно фильм, утверждение это — обращаясь к книге — спорное.  Поскольку являет она некое, ограниченное только мастерством и глубиной  внутреннего мира автора, единение поэтического, художественного (а эти  два симптома в нашей системе координат едва ли не синонимы) и —  кинематографического. (Ведь правда — хорошая поэзия обязательно имеет и  представимый слой, может, и абстрактный, но представимый, может,  играющий красками и окраинами смыслов, но оживающий в проекторе  сознания.) А текст первичен, и смыслы скрывает (и скрашивает) лучше, чем  самое изысканное кино — при условии, что и текст изыскан. А потому  логичным видится такая дифференциация. В мире фильма книга становится  приложением, в мире книги — фильм. В том и секрет искусства — если с  одной стороны подойти к картине, увидишь одну сторону реальности, с  другой — совершенно иную. Как компьютерную игрушку проходить несколько  раз — за разные стороны конфликта, и единство рождается при совокупности  концовок. Не совсем верно в линейном изображении событий и вещей, но  как иначе уяснить глубину замысла?
Сергей Ивкин самоцелен, он поэт-оператор (общаемся в рамках некоего  симбиоза поэтически-кинематографического дискурса, чем не подтверждение  уникальности книжки?) поэтических приемов, скрывающих их за словами и  смыслами, ассоциациями и образами. Впрочем, они особо не бросаются в  глаза — если не начинать выискивать. Визуальный верлибр может оказаться  крепкой силлабо-тоникой и наоборот. Потому они и работают. Ненавязчиво.  Известно, что футбольный арбитр справился с работой, если не был заметен  на поле. Вот и поэт — молодец, если технику не выпячивает, иначе мы  наблюдаем не за поэзией, а за искусством извиваться в слове. Тоже — не  бесполезным, но это — другой турнир с иными призовыми. Не Канны, короче.
Мне импонирует синкретизм традиции и авангарда, метафор a la Павич и  ямбо-хорейного отнюдь не занудства, но: манеры разговора. Обрыдлые формы  работают, когда заштриховывают обычность необычным воплощением.

Стилистический ляп (?) — лишнее второе «свой», ведь  не чужой же голос он кормит! Но сама фраза — «вкусная», раздвигающая  пространство смысла «кормления», смыкающееся со «вскармливанием»,  ростом, в конце концов, рождением и Рождеством — от мира до Бога, а  поэт, создавая мир, всегда Творец. У Ивкина тема божественного (порой на  тонкой грани богохультства, но поэту — априори можно) пунктиром  проходит по книге:

Или:

Последнее — одно из самых ярких стихотворений книги.  Рождение нового Бога, невоплощенного Христа (как явствует из концовки  стихотворения) сопряжено с… прогрессированием болезни — опухоли. Что  здесь реальность, что — вымысел? Страшный диагноз, неопознанная болезнь,  избранность? Отрываясь от действительности, невольно уходишь в мир  фантазии, снов и волшебства, поскольку реальность — пугающа. И  симптоматикой времени — целая череда больничных, онкологических  стихотворений; об этом «направлении» я впервые сказал, сопоставив ряд  примеров (например, тексты Марии Марковой и Дарьи Лебедевой), на одном  из «Полетов разборов», проводимых Борисом Кутенковым. Теперь ряд  творческого осмысления прямой (куда прямее!) перемычки между жизнью и  смертью (куда же выше: Бог и смерть) пополнился «Братом» Сергея Ивкина.
Но поэт — всегда язык, голос. Созидание уникального пространства, школы  ли или «внешколовой» поэтики (любопытные мысли на эту тему высказал в  недавнем номере «Интерпоэзии» Леонид Костюков). Уральская — известна  множеством голосов, питающих друг друга, но и развивающихся дискретно.  Несколько шуточно — походя — Ивкин говорит о создании своей школы:

Ирония — отказ от кастовости в пользу своего пути. И  то верно: Александр Петрушкин, кого имеет в виду Сергей Ивкин, и сам  герой этих заметок идут двумя дорогами. Ведь каждый поэт — школа. Каждый  — новатор. Каждый — символ.