Во вверенных нам обстоятельствах. Рассказ

В объемистой прихожей коммунальной квартиры находились Валерий — крупный и стройный старшина в форме, впрочем, и в тапочках, и его жена Антонина — красивая фигуристая мордовка. Оба в нервах. Женщина визгливо излагала мужу пожелания:

— Чтоб у тебя, сволочь, чирей на заднице навечно вырос! Чтоб тебя комар в глаз укусил!

— Тоня, прекрати, — увещевал супруг. — Ты будто ни разу деньги не теряла, я уж не говорю про мозги.

Мадам завизжала совсем прекрасно:

— И не приближайся ко мне ближе трех шагов! Видеть не могу!

— Займем в кассе взаимопомощи.

В коридор выскочила соседка Екатерина Федоровна.

— Вы уйметесь, наконец?! Дети уроки учат, разбирайтесь на своей жилплощади!

Санька, десятилетний отрок, вострил ухо, самозабвенно погрузился в ход баталии. В коридоре добросовестно возникало:

— А ты меня жить не учи, дети у нее! Те еще оглоеды — бутылки пустые у меня стояли, Сашка, подлец, парочку стянул на папиросы.

— Ты что несешь, холера!..

Это был поклеп несусветный, бутылки сдал сын Тони, Игорешка, пусть и не без подсказки приятеля, но очень теоретической. Признаться, операцию подобную Сашка и сам однажды проделал — у Анисимовых всегда стояла под столом куча пустых бутылок, — но не в этот раз. Впрочем, и относительно папирос Тонька случилась недалека от истины. В общем, Александр от возмущения сломал о стол грифель карандаша. Скандал, таким образом, приобретал вселенский масштаб. Собственно, и в персональные аспекты продолжился — парень получил великолепный нагоняй…

Дня, что ли, три прошло, происшествие, как бывает, забылось. Саша терся в коридоре, шнуруя ботинки, тут же копошилась в своем шкафу Тоня, обратилась к соседу:

— Сань, вечером с Игорешкой поиграешь? Мне на пару часов отлучиться надо будет.

— О чем речь, — привычно кивнул гражданин.

Тоня вязко посмотрела, подошла и прижала голову парня к груди.

— Ты меня прости… ну, насчет бутылок. Сорвалось по злобе, находит на меня, ты знаешь.

— Ерунда, — продундел мужчина, сладко греясь ухом в пикантных прелестях…

Разумеется, женщины околотка Тоню ненавидели. Перечисляем. Во-вторых, она не давала никому спуску. И откуда берутся у этих провинциалок столь занозистые манеры: это ж надо добыть экземпляр в какой-то Мордовии! В-третьих, ей шло все — начиная от платьев, муки на ее вечно замурзанном фартуке и до, например, взгляда, что возникал с замысловатой периодичностью, когда Тоня, нагло находясь на обширной и тесной тем самым кухне, вдруг замирала и погружалась в отсутствие, не согласуясь с хлопотливым, всей плотью актуальным населением. Имело место четвертое, куда входил смачный голос, которым она подло, то есть высоко, вибратно и впечатляюще, выводила песню на неизбежных для того времени совместных посиделках. И иное еще, что аналогично никоим образом не содержало положительного знака. Даже Игорешка, славный, покладистый шестилеток, и тот располагал изъяном — сросшимися тремя пальцами на правой руке, вне всякого сомнения, генетическим следом хабалки.

И во-первых, разумеется, — взгляды мужчин, самых тщательных исследователей, каковыми таковые становились в ее присутствии, да и прочие поступки, которые разоблачают социум как весьма легкомысленный.

Поразительно, Саньку она привечала.

Заядлая нахальность притчи во языцех при всей очевидной приверженности пристойного старшины завершилась на лад всей округе — разводом. В результате мадам победоносно осваивала довольно конвейерным методом стезю: следующим случился майор, затем некий завскладом и даже, по слухам, инструктор райисполкома.

 

Прошло порядка десяти лет. В зимние вечера тепло искрится юный пушистый снежок, он так замечательно хрупает под ногами, студеный воздух плотен, легкие, кажется, созданы исключительно для взаимодействия с этим лирическим веществом, да и остальной молодой организм напряженно расслаблен для свершений. Собственно, звезды.

Есть преотменное зимнее образование — каток, разумеется.

В неком районе некоего достославного города располагался отличный свежий каток. Собственно, это был заводской стадион, залитую под хоккей с мячом площадку которого по вечерам отдавали во владение несерьезной публике. Как вы понимаете, под аренами располагались помещения. Одно из них частенько занимали некие близкие к спорту ребята с целью удобного времяпрепровождения. Вот и теперь в просторной комнате сидели человек восемь возраста от двадцати до тридцати.

— Слушайте, но Овчина — фона-арь, ну чего проще — отдай шар Вайсману!

— А Паньков! Откатывать — в глухую нет.

— Нога левая слабая, прямая… Не, Фофана урыл — не, он рубится.

— Вафлю ему под копыто с таким рубиловым!

— Нда-а, раскатали наших, что сочни. В призеры — голый васер.

Подобные умозаключения наполняли помещение.

— Саня, по паечке раскинь, — обратился дюжий угреватый парень к аккуратному двадцатилетнему где-то молодому человеку.

Тот с готовностью взялся за бутылку портвейна.

— На два раза, мужики, осталось. Если гонца будем посылать, я пас, в прошлый раз бегал.

Это был наш знакомый, Санька из прелюдии, бравый студент, молодой человек современного жизненного уклада. Выбор гонца выпал на Томилина. Саша для убийства интервала взял у приятеля коньки — сам сегодня был без спортивных причиндалов, — ступил на лед.

Замечательно ныла музыка, гармонично звенели и визжали лезвия на виражах и торможениях, отлично шнырялось между нередких стройных, жеманных и безыскусных девушек, вкусно дышалось и, собственно, жилось. Шел накатом, профессионально перебирая опорную ногу, — впереди образовалось женское существо с ладной фигурой, в симпатичных клетчатых брюках, озорной шапочке, ходко семенящее с кокетливо отставленными руками. Саша ускорился и юрко нырнул перед особой. Создание ойкнуло, испуганно и неловко попыталось затормозить, споткнулось и припало на одно колено и руки. Саша сам испугался, покаянно бросился помочь подняться, бормотал извинения. Гражданка довольно резво выправилась и подняла на шалуна укоризненную голову.

— Саша?

Перед ним стояла Тоня. Парок аккуратно оформлял красивое лицо, глаза холодно светились, воспаленные огнем прожекторов.

— Тетя Тоня! — невольно откликнулся парень.

Губы женщины чуть дернулись.

— Саш, ну какая я тебе тетя! — с легкой досадой вразумила она.

— Простите, я вас, должно быть, немного напугал. Глупо, верно. Показалось, это знакомая девчонка!

— У тебя, знать-то, много знакомых девчонок, — внимательно разглядывала бывшего соседа женщина. — Оно и видно, вон каким стал.

— Как Игорешка?

— Учится хорошо. Не поверишь, рисует — помнишь, ты его учил?

Саша недурно рисовал, младший дружок пытался подражать.

— А как же рука?

— Операцию сделали, сейчас практически нормальная ладонь.

Говорить следовало, однако отчего-то мешало незнание, как обращаться. Глубоко, вообще говоря, за тридцать, вполне тетя, прикинул молодой человек, но вуаль смысла той фразы неожиданно приятно мазнула. Да и остальные слова.

— Странно, я вас впервые здесь вижу, хоть постоянно бываю.

— Только начала осваивать. Теперь я сюда ходить стану.

Конек под женщиной нечаянно скользнул, она несколько наклонилась вперед и ласково оперлась на плечо парня. Поговорили еще малость, Саша, так и не избавившись от неловкости, сослался, что его ждут — коньки чужие, — сделав залихватский вираж, отчалил. Ступая по резине коридора, неожиданно вспомнил фразу: «Теперь я сюда ходить стану», — имелось в виду, кататься будет учиться? И это: «Какая я тебе тетя».

Через полчаса вышел из комнаты, без коньков подошел ко льду, всматривался. Разглядел, рядом с Тоней уверенно ехал высокий, в богатом свитере мужчина. Задорно беседовали. С неожиданным теплом подумал: «Понятно, в своем репертуаре».

Через пару дней, очутившись на стадионе, парень вышел из помещения — пусть и следом за приятелем, что выискивал нужного человека, — обозревал лед, клетчатых брюк не обнаружил и посмеялся: «Видать, склеила».

С месяц прошло, гоняли шайбу в огороженном невысоким бортиком с края катка месте. Когда закончили и устало плыли в помещение, Тоня сама подъехала:

— Лихо ты шуруешь, я наблюдала. Поучи меня.

— Ну, давайте, — подцепившись на лесть, пробурчал Саша.

— Нет, сейчас ты устал, конечно. Отдохни, я подожду… Или в другой раз, можем договориться.

Дернуло покривляться: дескать, что за пустяки — устал, однако сбила мысль — после игры принято накатить, это мероприятие пропускать — парни могут неправильно понять. И потом, тетка в возрасте — как-то это все несколько неприглядно.

— Полчаса — хорошо? — сказалось почти бездумно, больше на учтивости.

Уже сидели в комнате, Вася Щапов, авторитетный мужик, наклонился к Сашиному уху:

— Ты после игры с чувой тер — что за экспонат?

— Бывшая соседка, просит поучить на коньках стоять.

— Козырная баба.

Тут же захотелось идти выполнять обещание, но понятно, демонстрировать прыткость такого рода — совсем никуда. Минут двадцать еще волынил, однако изрядно маял вопрос — как же все-таки обращаться.

Вообще-то, ездила Тоня сносно, однако через минут пять ухватила его за руку и забавно поахивала. В некий момент — женщина потребовала обучить одному приему — не справилась, с веселым визгом упала, Саша, смеясь, подхватил, поставил на ноги и невольно комментировал:

— Тоня, осторожней, ты еще понадобишься.

Она по-свойски ухватилась за него, смеялась:

— Сашок, так ты следи — я в твоем ведении.

Вскоре снова затеяла падать, но Саша вовремя выправил. Тоня, игристо хохоча, обняла его, применив как опору, ее горячее лицо на мгновение прильнуло к щеке преподавателя. Внутренности парня странным образом опалило.

Этим же разом по ее настоянию проводил до дома, оказалось, что живет мадам не так уж далеко. Поразительно, с девушками Саша был не всегда свободен, собственно, постоянной зазнобы не имелось, хоть и случались мелкие интрижки, а тут разговор шел ненатужно, парень чувствовал себя, что называется, в своей тарелке.

Расставались, правда, не возле дома — Тоня так оговорила, — однако именно теперь она пригласила его на день рождения Игоря:

— Он так рад будет. Я уже говорила, что тебя встретила…

Назначен был будний день, часов в семь притащился, держа в свертке подарок, масляные краски.

Открыла Тоня, выглядела затрапезной, в невзыскательном трико, блузке, в отворот которой неаккуратно выглядывал лифчик, — впрочем, она всегда была неряшлива. Саша подосадовал, что пришел, видно, рано, женщина не успела приготовиться. Однако эта мысль быстро исчезла. Гражданка приказала раздеваться, кинула тапки. Комната, куда завела и посадила на диван, выглядела под стать неприглядной: шкаф, круглый громоздкий стол, крупная швейная машинка, — было полно необъяснимого назначения вещей, отчего двадцатиметровая где-то жилплощадь казалась тесной и, как ни странно, необжитой.

— А Игорь где, может, я к нему пойду? — поинтересовался Саша, полагая, что парень в другой комнате и поболтать с ним самое теперь резонное.

— Ты же видишь, его нет… Вот здесь я и существую. — Тоня в поругание всех правил порозовела. — Знаешь, я все перепутала. Хи-хи. Оказывается, именины у Игорешки послезавтра. Я такая нелепая… И вообще, он не со мной живет.

Саша даже не понял, что означают ощущения, вспыхнувшие в нем.

— Я тогда пойду?

Тоня агрессивно, даже где-то озлобленно отрезала:

— Я тебе пойду! Сиди… Ничего, у меня бутылочка есть, мы сейчас ее употребим.

Вела себя судорожно, несуразно, совершенно непредставимо. Перепугала парня изрядно: ныло — как держаться? Убежала в ванную переодеться, минут двадцать занималась, ничему, кроме желания Саши смыться, не способствовала.

Впрочем, появилась щегольски одетая. Занимательно, только вошла, сразу кокетливо покрутила плечами:

— А? Как я тебе? — Деловито осунулась и начала ссыпать со стола безделицу, комментируя: — Сама платье сшила, к твоему сведению. Я знаешь какая мастерица — закачаешься.

Вспорхнула свежая скатерть из шкафа.

— У меня и закусочка имеется, ты не подумай. Я, Сашок, готовлю — пальчики оближешь…

Подобной болтовней сопровождались, как выяснилось, точные, скупые дальнейшие действия… И опять зигзаг, Саша внезапно успокоился, даже залюбопытствовал — стало очевидно, стоит отдавать ситуацию на откуп.

Через полчаса ее расхлябанность исчезла, вела себя хозяйски.

Характерно, Саше это угождало, чувствовал себя вольно, много говорил и ни о чем не спрашивал, что самому мгновениями казалось озорным — попробуйте в тождественной ситуации не интересоваться. Собственно, тут минимум соблюдалось мужское. При всем том ерзало, приключение какое-либо сулит, торопиться не стоит, и вообще, здесь именно тот случай, когда выгодно быть ведомым — с известной насмешливостью — оттого хотя бы, что не просматриваются обязанности.

В ночной аудиенции она обеспечила всем ассортиментом изысков, и не особенно искушенный молодой человек разжился массой замечательных реакций, от яркого удовольствия до пусть слабенького, но четкого отвращения. По крайней мере, обнаружил собственную стойкость и уверенность, что, согласитесь, уже немало обещает.

После пары-тройки посещений Саша знал, что последний муж не так давно умер, — никакого инструктора райисполкома, между прочим, в помине не существовало, супруг служил инженером. Оставил двухкомнатную квартиру, однако объект она разменяла, долю оставила Игорешке, он теперь с отцом живет… Пускай с соседями, зато сама себе хозяйка — и вообще, вопреки сложившемуся мнению, она весьма непритязательна. Зарабатывает шитьем… Притом что парень особенно в исподнее не лез, говорила неохотно. Собственно, она на Сашу не претендует, просто ей периодически нужен мужчина, занимательная особенность психики… Прекрасно, размышлял молодой человек.

Однажды мирно сидели в комнате — свидания заранее оговаривались, совершались исключительно на ее территории, — раздался стук в дверь, следом гневный женский голос распинал:

— Антонина, сколько можно! Ты обнаглела окончательно, хватаешь чужие вещи.

Хозяйка комнаты резво вскочила, подлетела и широко распахнула дверь, за ней стояла потертая жизнью женщина, в лице пылало возмущение. Тоня истерически и твердо огрызалась:

— Я хватаю!? Еще неизвестно, кто хватает, — муженька своего контролируй! Нашлись тут мне…

Женщина переменилась в лице, опала, простонала:

— Да как ты… как тебе не совестно… — Губы тряслись, вероятно, не могла подобрать слов. Тут взгляд угадал на Сашу, сразу возгорелся. — Б… ты окаянная!

Тоня картинно подбоченилась.

— Да, я б…! А ты завидуешь! — Бросила руки вниз, бешено выдавила: — И не суйся ко мне со своими претензиями — карга.

С грохотом захлопнула дверь.

Села, глаза прыгали, до белизны рук вцепилась в платье на коленях. С ней происходило непонятное, такого выморочного лица Саша ни у кого не видел — о присутствии дружка женщина, несомненно, забыла. Он сжался, стиснул зубы, внутри клокотало. Хотел было произнести что-либо, и уместно нагрянула немота.

Сколько это продолжалось, неведомо — время спеклось. Наконец Тоня очнулась, удивленно повернула голову, незамедлительно горящие зрачки потухли — точно бельмо у кур на глаза падает.

— Ой!.. — Она крупно заморгала. — Ты не подумай… такая дура эта Валентина… нет-нет, мы ладим, на нее другой раз находит, привяжется с кондачка.

Она улыбнулась, однако натужно, недавний пароксизм вязал мышцы.

— Выпьем, — вскочила, наклонила початую бутыль и расплескивала содержимое, звякая о бокал.

Минут через пятнадцать Саша не выдержал:

— Тонь, я пойду. Там… понимаешь, мне надо.

Женщина молча кивнула.

Неприятности не завершились. Когда Саша вышел в коридор, здесь находилась девушка. Увидев ее, парень резко налился краской. Это была Лида Бизяева, учились в одном классе. Хоть дружеских отношений не существовало — после школы Саша ее встретил, может, пару раз, и ограничивались мимолетным приветствием, — получилось до крайности неуютно. Теперь она демонстративно отвернулась.

Как на грех, вскорости различил девушку ровно перед собой в магазинной очереди. Получилось безобразно во всех отношениях. Саша только пристроился с младшей сестрой, та щебетала беспробудную школьную глупость, и Лида с улыбкой оглянулась полюбоваться трещоткой. Глаза встретили одноклассника, улыбка отвалилась. Голову возвратила стремительно, нехорошо. Парня сию же минуту дернуло уйти, — да сестра. Стоял до кромки чувствительный, отсюда и грянуло шальное. Подошел сбоку, тронул локоть.

— Лида, послушай, ты неправильно все могла понять. Страшно неловко.

Да, он похаживает, однако здесь не более чем мужская забава, мимолетная проказа… Зачем он объясняется? — нелепость дичайшая. Все нелепость. Между тем Лида выручила.

— Я понимаю… — сказала постно, и вдруг глаза очнулись. — Зря ты, Саша, с ней связался, она чудовище.

Наставительно и с эмоцией поведала, что у них, например, пропали некоторые ценные вещи. Конечно, не пойман, не вор, но… Хмурилась.

— Вот что, мужа она угробила — это как пить дать.

— В каком смысле?

— Будто отравила. Там и следствие было. Да она вывернется — мыло.

Девушка отвернулась гордо и окончательно. Хорошо, что очередь случилась невеликая… Когда шли домой, под воркотню сестренки гражданин неумолимо думал: наговаривает, уж слишком интенсивны обвинения, выгод, во всяком случае, Тонька явно не нажила. За мать переживает, — папашка, поди, слюной исходит. Во всяком случае, постановил касательно свиданий — ни-ни.

Месяц, что ли, минул, сухая осень отменно пахла, приятно крушился под ногами заскорузлый лист, ощипанные ветви звонко покачивались от шаловливого, приветливого ветерка. И асфальт звучал чудесно, обоснованно.

Тоня стояла, азартно беседуя с преклонной женщиной. Александр, зацепив взглядом, удивился, что чувства отсутствуют — недурно бы хоть какую малость обнаружить. Впрочем, порадовался. И вообще, семестр недавно начался, все было свежо. Сам и вякнул, проходя мимо:

— Здравствуйте, Тоня.

Через несколько минут она догнала, повелительно сжала локоть, насела угрюмо:

— Ты чего не приходишь, подонок?

Он уже отмечал: в злобе у нее с поразительной четкостью исчезала красота. Однако неизвестно, терялась ли привлекательность. Впрочем, вообще относительно красоты возникали сомнения: эти тонкие морщинки у глаз, пожалуй, излишняя пористость над верхней губой, кстати, чересчур трещиноватой, предательская шея.

— Учеба, Тонь, зашился, — покладисто улыбнулся молодой человек.

Тоня, будто почуяв, что взяла неверную ноту, насильно разгладилась.

— Это дельно. А я тут прихворнула, простудилась.

Мямлила нечто, на дружка не глядела, и в самом деле, взгляд держался недовольный. Иначе взять, невроз присутствовал, оправляла воротник кофты. Вот и не сдюжила, претензию предъявила, правда, с улыбкой, без дна:

— Девушку, поди, завел.

— Нет, — честно отрапортовал Саша, впрочем, сожалея об аналогичной способности.

И Тоня вдруг по-настоящему ожила.

— А вот что, ты ко мне приходи. У меня есть одна подружка. Твоего возраста. Девка теластая, ядреная. Приходи-приходи! Я вас сведу.

Неожиданно. Саша моргнул. Шмыгнул носом. Почесал горло.

— Почему нет…

Будьте любезны, обещание Тоня выполнила. Девица и впрямь удалась ничего себе: грудь, понятная вещь, ровные крепкие ноги при намеренно короткой юбке. Волосы вольные, волнистые, о плечи ломаются нежные, так и просят — заберись рукой. Разве глаза несколько узко расположились. Нет-нет, ничего себе. А смех — этак зайдется, и в комнате звонко, бойко, свободно.

И теперь. Света удалилась временно, а Тоня тут как тут:

— Ты ей песни не пой про звезды и печали. Бери нахрапом. Она девка недалекая, но прилежная, для хозяйства самое то, и дети пойдут здоровые. Пригласи домой, а если хочешь, как-нибудь в кино уйду либо театр. Я театры люблю. И не рассусоливай, таких, как она, мне насквозь видно… Научу еще с женщинами обращаться, не переживай.

Света вернулась. Александр спустя некоторое время сел рядом и положил руку ей на колено. Она руку отторгла и засобиралась домой. Ухажер вызвался проводить, в подъезде принялись целоваться, запустил руку в лифчик, и девушка как следует дышала… Повезло, спугнули. Света юркнула к своей двери и, надо думать, ждала слов о следующей встрече. Саша сказал: «Пока».

Где-нибудь через пару месяцев — да, дело шло к Новому году — мама, войдя в комнату сына, сообщила:

— Там тебя какой-то парень спрашивает.

Парня Саша видел впервые. Тот поманил на лестничную площадку.

— Тебя на улице Антонина ждет. Выйди, край надо.

Даже при свете фонарей гражданка выглядела излишне бледной. Александр по этому поводу не высказался. Она наскочила, стала предъявлять какие-то дикие претензии. Он отбивался хмуро, с холодной пустотой желудка. Вдруг увяла, сказала неестественно, слабо, собственно, мяукнула:

— Я без тебя умру… — Ткнула сверток. — Вот, свитер связала.

Рот Саши стиснуло. Разжал с усилием:

— Послушай… — Негодование — сухая горечь палила горло. Точило желание сказать больное, отвратительное, но умерилось счастливой мыслью. Соврал: — Послушай, Тоня… я скоро женюсь. Прости, и… давай прекратим.

Однако же пьяного как-то потащило. Ночью неожиданно проснулся, открыл глаза, сразу различил слоняющиеся тени на потолке, мгновенно осознал, что у Тони, повернулся — и ударил пристальный, хищный, простите, ненавидящий взгляд. Резко отворотил голову, сердце размашисто слонялось. Встал, засобирался:

— Я это… ну… В общем, пойду.

Тоня смотрела не мигая…

Комедия, притащил как-то к ней приятеля. Помните Василия Щапова? Мужику где-то тридцать, смотрел по этому поводу на мадам с навязчивым прищуром. Саша почему-то быстро опьянел. Размышлял:

— Обрати, Вась, внимание — шьет. Чебуреки — симфония. Насчет остального я просто молчу.

Василий внимание обращал.

— Стало быть, я пойду, — произнес Саша через час с лишним.

Вышел на улицу, прекрасно горели фонари, окаймленные веселыми брызгами искр. Занимательно, только теперь сообразил, поступок попахивает демаршем, что сотворила Тоня со Светой. Пошел было прочь, да ноги сами привели к другой стороне дома — сюда выходило окно Тониной комнаты. Нашел его. Пощипывал мороз. Александр прогулялся — попрыгивал, поглядывал. Пальчики-то на ногах, дорогие мои, закоченели в конце концов… Однако дождался — свет потух. «Ага», — рассудил человек и тронулся домой… А ныло, между нами, девочками!

 

Дней через несколько с Василием в компании встретились. Саша все ждал, что приятель начнет рассказывать о приключении, и готовился создать браваду, дескать, вот такой я, поставу дружку организовал. Однако Вася молчал. К концу вечера наш герой испытал истинное мучение: просто досада, как тащило спросить, чем закончилось дело, — противоречило откуда-то взявшееся чувство, так поступить — дешевка. Продул, поинтересовался-таки.

— Выставила она меня, — поделился товарищ.

Радости своей Саша испугался…

Ну да жизнь — предмет разносторонний. Летом Саша угадал на замечательную практику, заработал прилично. Сентябрьская поездка в Сочи получилась отменной, здесь познакомился с Лариской, будущей женой. Обильная плоть лучистого моря была сильной и родной — нырнешь и забавляешься с мастодонтом и собой, обладателем невесомого и послушного, авантюристического тела. Жидкие вечера, погружающиеся споро в оголтелые ночи, усыпанные настырными звездами, хмельной бриз, непомерное чувство свободы — всем знакомо.

Ларка случилась миниатюрная, гибкая, словно цветок, так и просилась подхватить на руки и кружить до помрачения. Рязанская… Небо, сволочь, пело. Все пело. Целовались отсюда. И прочее.

Девушка уезжала раньше, на перроне слеза уронилась. Саша решил — она. Писал страшно, по три-четыре страницы, — откуда бралось? На зимние каникулы приперся.

— Я беременна.

— Как же так, и молчала!

— Решила, все равно буду рожать. Не хотела тебя провоцировать…

А червячок-то, ребята, позже загулял. И позор, не сдюжил, как-то студеным вечером прогуливаясь по неказистому городу:

— Мой?

Веки набухли влагой:

— Саша!

— Ну прости, прости.

Однако нет-нет да мелькнет — есть тут нечто… этакое.

— Давай, братец, будем решать, где жить станете, — басил папаша, меланхоличный хирург. — Дом просторный, сам видишь, живите куда с добром. Обеспечим.

— У вас железнодорожного института не имеется, закончить осталось всего ничего. Да и с распределением уже вроде определился. А медицинский и у нас расположен, Лариске перевестись проще.

— Н-да, — неохотно соглашался дядя, — резонно.

Замечательно, что через год и родители ее переехали — единственная доченька, свет в окне. Между тем Антошка с двух где-то лет стал натуральным ангелочком.

Произошел однажды праздник — Первое мая, что ли, — после демонстрации завернули с товарищем домой к Саше, жили у его родителей. Как водится, добавили, на демонстрационные порции легло хмельно. Время этак подле трех, ждали отца Ларисы, он заехать должен и увезти к ним — основной праздник обозначался там. Товарищ порывался уйти, но Александр сдерживал:

— Место в машине будет, тебе по пути, высадим.

Товарищу и точно по пути, чуть обогнуть, правда, — однако тесть прямо поехал, остановился:

— Квартал прогуляешься — молодой.

Товарищ с готовностью вышел. Тронулись дальше, и Саша упрекнул:

— Семен Игнатьич, неудобно, право, — неужели трудно было по Луначарского проехать.

— Не барин, пройдется.

Саша смолчал, замкнулся.

Ну, теща стол накрыла — хозяин любил по праздникам обильное чревоугодие, — все честь по чести. Чудно себе позволили, да на прежний-то градус и пошло у Саши зудеть: осел прецедент в селезенке. Семен Игнатьевич слово, допустим, о политике, Александр поперешных два. Тесть по культуре, скажем, пробежится — Шура свое. Хирург смекнул и не рыпался, а у нашего свербит.

Вспомнились разнообразные вещества, Антошку, например, лекарствами пичкаете, а это гадость. Или, взять, окна регулярно закрыты, де, от простуды подальше, а Сашу родители, напротив, закаляли. В общем, выпросталось. Уж тещенька умиряла: «Сашок, ты бы более, что ли, не пил. Да и поспать тебе не грех, милый сыночек». К женщине, надо сказать, Александр тепло испытывал — мягкий она, простой человек, — а нынче нет. «И вы, мамаша, учите дочь всякому несовременному поведению». Словом, Лариска голос повысила, укорять пустилась.

Произошло без умысла. Александр вскочил, психованный, нетрезвый, и локтем нечаянно угодил супруге в лицо. Она охнула, согнулась, кинула к глазам ладони. Тесть озверел:

— Ты, мою дочь! Да я тебя — ублюдок!

Человек матерый, бывший летчик и вообще гражданин уважаемый. Встал, громоздко надвигался. В Саше нечто подогнулось, двинул мужику в скулу. Тот резво убежал в маленькую комнату. Все вскочили, крики, гам, Антошка заревел.

Тесть выскочил — глаза ошалелые, физиономия искривлена, в руках тряслась двустволка. Рычал:

— Убью!!

Теща встала перед зятем, раскинув руки, верещала:

— Сеня, уймись, приди в себя, да что же это!

Лариска кинулась к мужу, бросилась ему на шею, заслоняя: «Мамочки!!» Теща так же, Саша от напора упал, женщины повалились следом. Семен Игнатьевич сверху просунул через женские головы руку, рванул — губу порвал… Кровь, неразбериха, младенец зашелся.

Очнулись, утихомирились, успокаивали Антона — тесть скрылся в кулуарах. Останавливали обильную кровь, Лариска нашептывала:

— Поезжай домой, я завтра приеду.

За полтора часа трамвая — дом существовал на другом краю города — понятно стало сугубо, сейчас домой невозможно, душа одиночества не простит. Перебирал друзей — сметало, куда с такой губой! И вонзилось в мозг — Тоня.

Она растерялась. Когда обнаружила повреждения, озаботилась: «Господи, кто тебя так!»

Растерянность стала понятна, в комнате сидел некий хлыщ. Манерный, хлипкий, с жуткой прической, кольцами на руке. Нес:

— Антонио, ваш протеже проказлив — сие не без плюса. Впрочем, имеем посмотреть…

Пускал струйку дыма вверх, делая взгляд, — суррогат заплесневелого стиляги и актуального алкаша. «По дыне разве нащелкать, — лениво шевельнулось у Саши. — Да ну, Тонька еще подумает…» Сидел, нагло насупившись, на вопросы не отвечал. Хлыщ разговаривал, пыжился, хозяйка пыталась неглупыми репликами тонизировать атмосферу, однако устала. В общем, манерный сам занервничал, и Тоня принялась его выпроваживать.

Утром напала рвота. Тоня смотрела хмуро и, пожалуй, нелюбезно. Не исключено, жалела, что турнула предыдущего. Собственно, высказалась:

— Опять попрешься домой?

— Я тебе что вчера плел? — озаботился Саша.

— Все, — нахально отчеканила отдушина.

Саша горько, неприязненно вздохнул и ушел.

Замечательной произошла встреча однажды — года два минуло. Свадьба знакомых. Антонину наш герой обнаружил, когда встала произносить тост, — сидели в разных краях стола. Замысловато, неожиданно сказанула, овации сорвала.

Тонька была в ударе, много говорила — и сплошь складно, — пела, плясала, среди мужиков безоговорочно котировалась. Справедливость требует признать, выглядела на ять — сколько там, сорок с невеликим шли ей необыкновенно. Занозисто, что на Александра она и мелкого внимания не обращала, еще более дико — сам попер. Улучил миг ее одиночества:

— Не откажете ли насчет танца, товарищ гражданка?

Интереса к претенденту последняя не обнаружила, наш полез словесить и дерзить прочие поступки.

— Что за тетка? — без заднего вроде бы поинтересовалась Лариса.

— Бывшая соседка.

И надо же, жена взглянула подозрительно — все-таки наслышаны мы о женской интуиции.

Пусть месяцем позже пришел домой, Тоня сидела на кухне, кормилась чаем, мирно беседовала с мамой — жили тогда еще у родителей. Сердце долбануло о ребра. Впрочем, было сообщено, что навещала Зою из соседней квартиры, которая заказала Антонине шитье, и встретила в подъезде маму. Вот, зашли поболтать, вспомнить былое… Чуток погасло.

Встретил как-то Игоря, тот являл собой рослого, представительного мужика (Тоня упоминала, он был тесен к популярным тогда криминальным формированиям).

— Игореха, ты ли это?

Тот либо не узнал сразу, либо иное — смотрел безразлично.

— А-а, — соизволил наконец.

Немного поговорили, первая реакция резко сбила Сашин энтузиазм. К концу рандеву окончательно стало ясно. Игорь снисходительно похлопал по плечу:

— Ну ладно, некогда мне… — Было шевельнулся и возвратился. — Ты, я слышал, к матушке похаживаешь. Дело, конечно, твое. Однако борзеть станешь — уволю.

Однажды встретил Тоню на улице, был с сыном — тот в школу еще не пошел, но уже выглядел крупненьким.

— Ах, какой славный человечек! — присела Антонина, трогала малого.

Паренек, будучи обычно отзывчивым, вдруг надулся.

— Как зовут этого симпатичного товарища? — ковырялась в недоросле.

Бука посмотрел на отца, тот умильно сыграл бровями: ну что же ты.

— Антон.

Лицо Тони странным образом напряглось, молча встала и в упор посмотрела на Александра. Тот улыбнулся и, сославшись на время, тронулся. А сделав несколько шагов, нашел хваткий зной, ополоснувший голову и горло. Этот взгляд — на самом деле, имя сыну придумал он. Однако и мысли сопрячь затею с бывшей соседкой быть не могло.

Где-то недалече отсюда Александр по пьяни к ней забурился. И вроде посещение случилось стандартное, без чувств, однако после возни — Тоня лежала и непроницаемо смотрела куда-то в угол, Саша одевался — вдруг произошел ее голос, глухой, обиженный:

— А сын-то, любезный человек, отнюдь не твой.

Оторопел:

— Ты что мелешь, паскуда!

Глаза оживились, смотрели на мужика отчужденно:

— Э-э, миленький! Только меня вокруг пальца не обведешь.

Придя домой — время позднее, супруга уже спать устроилась, — Александр метался. Жгло в ребрах, в горле стояла колючая горечь. Пошел в детскую. Долго смотрел, затем схватил, прижимал — Антошка квело проснулся, автоматически обнял, Сашу взорвало чувство нечеловеческой любви.

В общем, все отвращало от походов к ней. Однако периодически они случались.

Опять, например, притащился тот парень. Сообщил, что Тоня при смерти. Идти страшно не хотелось, но существует же какое-то сердоболие. Вид ее действительно был ужасен. Желтое лицо, выступающие ключицы, неумолимый пот на верхней губе. И бесконечно усталые глаза. Александр испытал бесподобную нежность, такая случалась в далеком детстве, относилась к маме… Антонина выбралась, а до того Саша исправно посещал.

Странное дело, он подозревал, что она женщина ярких чувств и способностей. Временами ощущал себя будто в вязкой сладкой грязи, что муха в патоке.

— От тебя прет илом, болотом, — хрипел в ненависти.

Так и таскался к мадам с разными промежутками.

Ему было прилично за тридцать, Тоню года три не видел. Многое жизненное уже насобирал: и с Лариской периодически цапались, раз чуть не до развода, провалами и подъемами, характерными для тех лет, разжился — работал в бизнесе, близком к специальности, — дочь соорудил. Словом, существовал более чем сносно.

Встретил Лиду Бизяеву, она растолстела, обрюзгла — непотребство. Странным образом Александр почувствовал тепло. Остановились, болтали — кого, дескать, из одноклассников видишь? А что Тоня, выдохнул в завершение. Померла с полгода как — рак. Этим же вечером Александр выпил, друзья нагрянули. Помнится, Лариска была интенсивна, мила.

— Мы с Шурой тут в Италию ездили. Вы не представляете, какая прелесть. Горы, небо, каждый глоток воздуха впрок. А море — плотное, родное какое-то, так бы и плыть.

Ночью очнулся, в форточку тянул свежий, отличный воздух, томно светящаяся пелеринка тюля интимно пошевеливалась. Встал, подошел к окну. Спящий город был тесным и далеким, отчужденно прошипел одинокий автомобиль. Пошел в ванную, сидя на унитазе, толково курил. С удивлением наблюдал, как обиженно гаснет укутанный выдыхаемым дымом огонек… Зарыдал, пуская длинную, тягучую слюну.