Руслан Элинин

В середине девяностых годов прошлого века (а, может  быть, даже в начале девяностых) у моего друга, художника и поэта Юрия  Косаговского состоялся творческий вечер в «Классиках ХХI-го века». Там я  и познакомился с Русланом Элининым и его женой Еленой Пахомовой.
Руслан был стойкий оловянный солдатик — количество выпитого спиртного  никак не отражалось на его творческой работоспособности. Стихов после  него осталось в разы больше, нежели фотопортретов. Первая ассоциация со  стихами Руслана, которая у меня возникла — что это близко к  «Мимолетному» и «Опавшим листьям» Василия Розанова, которые я достаточно  хорошо в то время знал. Там проза, а здесь — стихи? Ну и что? Если  изречения Розанова, записываемые им на клочках бумаги, расположить в  столбик, это тоже будут стихи. Верлибры. Мне это очень нравилось — самим  подходом к творчеству. Увидел — тут же записал. Услышал — сразу же  занес в тетрадку. Как вдох-выдох. Не тратя «лишнего» времени на огранку.  Да что там Розанов! После гремевших в то время Парщикова и Пригова  опыты Руслана Элинина уже не казались чем-то из ряда вон авангардным.  Косаговский, к примеру, писал почти так же — по творческому методу.  Может быть, поэтому все мы и подружились. У Элинина был литературный  салон — «Классики ХХI-го века», у меня был автомобиль (я даже в  Литинститут приезжал в конце восьмидесятых на собственной машине, что  было тогда диковинкой), а у Юры Косаговского была дивной красы  мастерская, где мы обычно и собирались после четвергов Чеховки. Ну и не  только по четвергам, конечно. Иногда к нам присоединялся Алексей Алехин,  поэт и издатель «Ариона», оригинальный человек, который почему-то  друзей в своем журнале категорически не печатал. (Впрочем, Руслана, уже  после начала его болезни, он все-таки опубликовал.)
Чем же мы занимались в мастерской Косаговского? Пировали. Не могу  сказать, что было какое-то особенное буйство. Это было похоже на пир в  Древней Греции — мы читали друг другу стихи и беседовали «о главном».  Излияния эти никак не влияли на мою способность к вождению машины. Не  могу и Руслана вспомнить уставшим или неадекватным. В первый же день  знакомства он щедро одарил меня ворохом своих рукописей. Что-то уже  наперебой цитировалось друзьями, пока мы ехали в машине. Например, вот  это: «Жизнь проходит. Смерть — надоедает». Прошло совсем немного  времени, и Руслан оказался в таком положении, что жизнь прошла, а смерть  не приходит. И сейчас в этих хрестоматийных строках Элинина я слышу  пророчество о его собственной судьбе. Все это случилось крайне  неожиданно — во всяком случае, для меня. Я даже подумал, что все это  временно, и Руслан обязательно выздоровеет. Ведь ему не было даже  тридцати пяти! Я лихорадочно искал экстрасенса, который смог бы ему  помочь (помните, это были годы «всемогущества» экстрасенсов). Но Юра  Косаговский сказал мне, что ничего такого не надо, поскольку у Руслана  папа врач. Отовсюду рос шепоток: мол, человека сгубило спиртное. Однако  пил Руслан гораздо меньше условного Рубцова или Есенина. Так и осталось  это мучительное «почему?» для меня невыясненным. Думаю, что у каждого из  нас — разный запас жизненной прочности.
В суждениях Руслана Элинина была тонкость, которая плавно перекочевывала  в его стихи. Собственно, между суждениями Элинина и его стихами границы  не существовало. Он называл людей «слепые зрячие». Только что человек  был слеп, а сейчас — прозрел. Что-то человек видит, а что-то видеть пока  не готов. Что такое стихи Элинина? Верлибры? Минимализм? Я думаю, он  просто нетривиально мыслил и изредка успевал записывать эти свои  нешаблонности. По стилю это, может быть, даже близко фрагментам  досократиков: космос из пустоты. Для него поэзия была думанием,  видением. Философией и жизнью в одном флаконе. Слава Богу, современный  постперестроечным годам поэтический тренд такого направления творчества  не отрицал.
Вот пример свойственного Руслану Элинину мягкого юмора: «Уснул при  попытке понять». Может быть, подобно Бодлеру, Эдгару По, Аполлинеру или  Венедикту Ерофееву, трезвость и пьянство были для него, образно говоря,  «ножницами», дающими просветление: очнулся — протрезвел — понял. Или —  вдруг — в пятом часу ночи, на пределе усталости, что-то понять важное.  То, что в обычном состоянии, может быть, и в голову не пришло бы. А где  вы видели поэта, озабоченного своим здоровьем? Особенно если этого  здоровья — вагон и маленькая тележка? Вот почему его болезнь стала столь  неожиданной для всех, кто его знал.

Многие подумают: «Как жаль, что Руслан так мало  прожил. Он мог бы написать что-нибудь фундаментальное — например,  поэму». Я думаю, Господь отпустил ему ровно столько, сколько мог. И  фрагменты, оставшиеся после поэта, позволяют нам судить о нем достаточно  обширно. Возьмем, например, фрагмент, приведенный выше. Это ведь почти  Евангелие на тему поэзии! Элинин мыслил парадоксами — раздвигая  пространство мысли в сторону, противоположную доминирующему вектору. Я  думаю, что у него был дар различать нюансы в похожих друг на друга  явлениях:

Все ли творческое наследие Руслана Элинина является,  без преувеличения, поэзией? Может быть, не все тексты автору вполне  удались. Да он и не ставил перед собой такой задачи. Поиск для него был  важнее совершенства. Главное, на мой взгляд, то, что поэтичным является  само мышление Руслана. «Поэзия… ее ищут повсюду… а находят в траве», —  так сказал на парижском Международном конгрессе писателей в защиту  культуры Борис Пастернак. Так вот, у Руслана Элинина было правильное,  «пастернаковское» понимание сущности поэзии. Это сейчас, в середине  «десятых» годов нового века, «салон «Классики ХХI-го века» звучит  привычно и понятно. А тогда, в середине девяностых, многих возмущало,  что кто-то заранее определяет малоизвестных писателей в классики  будущего века. Но вывеска сработала! Все должно было произойти согласно  знаменитой поступательной пирамиде Кандинского: сегодня — авангард,  завтра, по мере увеличения количества понимающих — классика! (См. статью  Василия Кандинского «О духовном в искусстве».) Оглядываясь назад, все  более явственно понимаю: поддержка авангардных течений в поэзии —  настоящее подвижничество. Авангардистов не понимают современники, у них  меньше творческих удач, поскольку они все время ищут новые пути и  рискуют качеством. Поэтому наличие такого оазиса авангардной поэзии в  самом сердце Москвы, в шаговой доступности от станции метро, сразу  выдвинуло Руслана Элинина и его супругу Елену Пахомову в ряды тех, на  ком держится современный литературный процесс. А «Классики ХХI-го века»  до сих пор, как вечная память о верном Руслане, являются литературной  Меккой столицы. И теперь, окончательно «войдя» календарно в ХХI-й век,  салон стал культивировать у себя все стили и направления современной  русской поэзии.