Борис Кутенков

Нулевые. Стихи

***
Лето, шитое лыком в две строчки,
зарифмовано бедно и вкось.
Будто прежнее отмерло прочно,
будто новое не началось.
Всё мешается в дивную ересь:
кривда книжная, дурочкин плач,
физик Ваня, что спит, разуверясь
в простоте нерешённых задач.
Да и есть ли на свете задача,
что годна для кривого горба?..
У него - полусгнившая дача,
смерть жены, имбецилка-судьба.
Он встряхнётся, отыщет в полыни
купоросный обломок луны,
погрустит о несбывшемся сыне
и - обратно: досматривать сны,
где и символ-то - даром что вещий -
перед жизнью в долгах как в шелках,
но пропитан блаженством увечья
кацавейки неловкий распах.
А лукавое Слово на запах
поспешает, на одурь и дым,
ёжась в Божьих корёжистых лапах,
словно мрак - перед светом земным.


*  *  *  
Человек идёт со смешным саквояжем.
Багажа немного, зато - с куражом и ражем,
с ощущеньем смешной зимы.
Мы однажды тоже пожитки в мешок завяжем,
на пороге потопчемся, робко скажем:
Господи, это мы.

Свет струится из глаз, и легчает поступь.
Люди думают: что за блаженная особь.
Человек усмехнётся и - вниз, к реке.
У него за душой такие сума и посох,
что лучше сойти с ума, чтобы просто,
просто и налегке.

Время совершает кульбит вокруг света.
Наверху - Иисус выезжает из Назарета,
Божий храм, торги, кутерьма.
Человек не ждёт от судьбы привета,
ибо знает он: чем господне лето,
тем дьяволей зима.

Ибо если любишь - то ненадолго,
если в царство Божье - не сквозь иголку:
не богат, слава Богу, и не верблюд.
Он идёт на вокзал.
Затихает Город.
Немощен абсолют.

Так застыла столпом cоляным жена Лота.
Так, должно быть, Лилит стояла в момент ухода
и немотствовал позабывший её Адам.
Так юродивый луч бьётся исподволь год от года,
проливая свет на тайну древнего кода
рыбам, цветам, камням.


*   *   *  
Голос плоти алчен, криклив, прожорлив.
Но смолчит - и я угрожаю жизни,
что смогу уплыть от тебя на джонке,
улизнуть в лазейку, умчать на джипе.
Славно, что не рядом, что далеко лишь!
Там, где трын-трава и зимуют раки.
Ты меня отныне не беспокоишь,
как нарост отпав от зажившей ранки.
Но порой окликнешь - дурною страстью
разъедая душу, ломая тело,
возвращая страх, перемену странствий,
неизменность плотского беспредела.
И тогда леплю я из глины комья,
выводя по чёрному краской чёрной,
чтоб не догадался никто, о ком я,
и никто не понял ни в жисть, о чём я.
Из-под гнёта рвётся цепное Слово,
норовит сбежать, чуть ослабь ошейник.
То сверкнёт глазами, то рыкнет злобно,
мстит провалом смысла, его лишеньем.
Лишь серьёзный отрок из Подмосковья
лоб нахмурит, строки мои читая:
"Хоть не понимаю его стихов я,
принимаю их, уважая тайну".
Да юница, вспомнив родной Урюпинск,
сморщится: "Туманно, мудрёно больно".
(Дальше всё по Блоку - "простим угрюмство",
если вычесть лишь торжество свободы).
А взгляну в окно - куст стоит терновый,
неприступно жалок в своей боязни,
словно символ слаженной жизни новой,
как венец отложенной скорой казни.

***
Упасть, изваляться в святой и блаженной грязи.
Сродниться с бензиновой лужей, с бузинною веткой.
Черкая изломанным стержнем, вдруг затормозить
и снизить себя до размеров помарки, пометки.
А всё начиналось красиво, крути не крути!
"Крутой поворот" доносился из старой кассеты
(её затыкали на фразе про "холод в груди").
О, вещая явь, что ни шаг, подавала приметы!
Но было ль до них, если пел родниковый прибой
и в пригоршни било ключом серебристое чудо?..
И в дрожи земной бог шептался с тобой и со мной
глаголом корявого пня и юродивой Люды,
болотных низин и старухи с извечной клюкой...
Природа вручала ключи перепончатой тайны,
и лето стояло, - такое, что - боже ты мой! -
ни в сказке сказать, ни воспеть пересохшей гортанью.

... Теперь, с тех высот, где не слышно, о чём говорю
(но я говорю - и с небес облетает эпоха) -
я всё ж воссоздам - эти дни не по календарю,
где было вовсю хорошо, даже ежели плохо,
и было легко возвернуться, безумства не скрыв,
в бузинную явь и в приют избяного порога.
О, ломаным стержнем, с помарками, наискось, вкривь -
кому, как не нам, их воспеть и оставить до срока?..
Лишь, глядя лениво в глаза непролазных дорог,
музыкою белого сна не укрытых покуда,
фальшиво играет на скрипке отшельницкий бог.
Да плачет, да плачет о чём-то блаженная Люда.

НУЛЕВЫЕ

"Сороковые, роковые..."
Давид Самойлов

"Восьмидесятые, усатые..."
Борис Рыжий

О нулевые, ролевые,
безвольные и волевые...
Чуть правые, но больше - левые,
как в сердце - раны пулевые.

И отразит в прихожей зеркало
двух гордецов прямые выи,
пока нас жизнь не исковеркала,
покуда мы ещё живые.

А ты в мою ступила душу.
Ты увидала там чащобу.
И значит - никогда не струшу,
и будут - не счета, а счёты.
Мы станем драться, насмерть драться:
я и старик - мой главный ворог.
Пускай по паспорту мне двадцать -
я постарею лет на сорок.

И отразит в прихожей зеркало
осколки ржавого корыта.
Их солнце золотит усердное,
и значит - биты, карты биты.

И значит - снова нулевые.
Зеро - две точки болевые.
А на лице - приметы времени:
глаза, навек немолодые.


К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера