Нас перечитывает Гоголь. Стихи

ХРОНИКИ МАСЛЕНИЦЫ

 

Как с глухим, недовольным ропотом

на кулички бежал мороз,

так молва покатилась покатом –

будто вправду весна, всерьёз.

 

И мальцы собрались на площади,

там, где делает крюк река,

и намяли сугробам тощие,

залежалые их бока.

 

А потом, на неделе Масляной,

веселился и стар, и млад.

И погода стояла ясная,

будто сторож у входа в сад.

 

Точно стали к такому случаю

добродушнее небеса…

И горело смешное чучело,

и сгорело за полчаса.

 

А потом заявился незваным дождь,

разогнал людей по домам.

И пошёл галдёж, и пошёл кутёж,

и такой пошёл тарарам.

 

Разошлась не на шутку Масленица,

и ничем её не унять.

И от зависти спала зима с лица,

устарела, как буква «ять».

 

Над кряхтеньем её да оханьем

потешался честной народ.

И река затряслась от хохота,

так что лопнул от смеха лёд.

 

 

ИЗ ЦИКЛА «СЕДНЕВСКАЯ ОСЕНЬ»

 

***

 

Плывёт Десне навстречу тихий Снов,

и будит ото сна воскресный Седнев

не племя петушиное, а звон

колоколов над речкою осенней.

 

Ещё трава густа и зелена,

всего на прядь берёза пожелтела,

но ветер поднимается со дна,

пугая соек свистом оголтелым,

 

и осень притаилась в камышах,

ей нужно к людям, время подоспело.

У осени русалочья душа,

но тёплый взгляд и бронзовое тело.

 

СЕНТЯБРЬ В СЕДНЕВЕ

 

1

 

Угодья лета август-землемер

навскидку счёл и округляет грубо

на север – до черниговских земель,

до седневской усадьбы Лизогуба¹.

 

Пора счетов и школьных дневников,

а сентябрю неймётся куролесить –

запутывать бывалых грибников

и чужаков отваживать от леса.

 

Так день-деньской – то ввысь, то у реки,

ни жизни и ни времени не жалко –

с летягой-белкой наперегонки

мелькать в дубовых закоулках парка.

 

Но вольные отходят времена.

Пора принять посильное немногим –

закрашивать содеянное на

дождями прогрунтованной дороге.

 

Ещё мазки, что первые стихи, –

не знаешь «как», но высказаться надо…

И тронет самодельный мастихин²

багряной каплей листья винограда.

 

Пополнив ярко-красочный словарь

оранжевым и жёлтым изумленьем,

раскрашивай и марево, и хмарь.

Холсту подобен – впитывай мгновенья.

 

2

 

Заросший, как щетиной, ковылём,

сентябрь к закату – лиственник и травник.

Он – живописец: пишет о живом,

натягивая память на подрамник.

 

Рука не дрогнет – возраст мастерства:

покой и жар смешав без опасенья,

нарисовать, что ведает листва

о смерти с непременным воскресеньем.

 

3

 

О сентябре, о каждом, о былом,

о преходящем и произошедшем,

о паутинном, рвущемся, о нём

не говори во времени прошедшем.

 

Над речкой Снов, что блещет вдалеке,

над перелеском охристым и бурым

он был как отражение в реке,

он есть как уходящая натура.

 

И что вся эта жизнь, весь этот джаз?.. –

искусство вперемешку с искушеньем…

Осенний ускользающий пейзаж

теплей стократ и столь же совершенней.

_ __ _

¹ Седнев – городок на речке Снов в Черниговской области, с усадьбой семьи Лизогубов, где дважды гостил Тарас Шевченко, бывали писатели Леонид Глебов и Борис Гринченко. Часть усадьбы занимает Дом творчества Национального Союза художников Украины.

² Мастихин – специальный нож или мастерок, использующийся в масляной живописи для смешивания красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст.

 

 

***

 

По ком шумят деревья? По тебе.

Отмаливают и твою провину.

Смолчит луна, прилёгшая в листве,

свой путь ночной пройдя наполовину.

 

Орех умолкнет, липа отпоёт,

а ты подхватишь пение грудное

и встречное несчастье, как своё,

укачиваешь, как дитя родное.

 

 

СОРОЧИНСКАЯ ЯРМАРКА

 

1

 

И жаркие они, и яркие –

дни холодам наперерез.

А звёзды падают, как яблоки,

на лес и луг, на луг и лес.

 

И нецелованные яблоки,

преображенские дары

везут в Сорочинцы, на ярмарку,

другие сёла и миры –

 

по кровеносным, давним, женским

путям земным, дородовым,

по светлым улочкам вселенским,

по тёмным кольцам годовым.

 

И солнце щурится спросонок,

в обед недолго прикорнув.

Идёт сентябрь и за бесценок

скупает лето на корню.

 

В торгах и плясках многолюдных

проходит жизнь то там, то здесь

и ждёт объявленного чуда

от серых в яблоках небес.

 

А люди плачутся о разном –

долги, дороги, недород.

И плачет скрипка,

будто праздник

не повторится через год…

 

2

 

…и вышиванки из Китая

везут на праздник челноки.

На старом месте нарастают

тюки, баулы, клумаки,

 

ряды, лотки, горшки и плошки,

сусальный август про запас,

где мы пересекаем площадь,

а площадь рассекает нас.

 

Как резко отпускаешь руку –

так отлучают от груди,

так репетируют разлуку,

когда молчат «не уходи».

 

Хотя давно глазам не верю,

а только сердцу наугад,

но ожидание потери

страшнее будущих утрат.

 

3

 

А праздник варится и вьётся,

и остывает под кустом,

а солнце жарится и жжётся,

дымится в воздухе густом.

 

И полдень тянется к обеду,

и площадь тянет в общепит –

галушек порцию отведать

да чарку беленькой испить,

 

а к вечеру откатит шибко,

туда, где музыка вопит,

в притоп выплясывает Скрипка,

в припев акустика сипит.

 

Но как бессонно и счастливо

гудит пчелиный окоём

и мёд в бутылку из-под пива

нам доливает до краёв…

 

Давно к тебе не дотянуться,

но можно площадь перейти

по лезвию гипотенузы,

по кроветворному пути,

 

где, озирая мир и город,

как подзабытую строку,

нас перечитывает Гоголь,

ладонью подперев щеку.