Должное время. Стихотворения

У МОРЯ ГАЛИЛЕЙСКОГО

Внимательно смотрел из-под руки,
как хмурые и злые рыбаки
добычливые сети выбирали…
В борт билась монотонная волна.
Голубоватый ил всплывал со дна.
Слепые блики на волне дрожали.

Сгибался Петр над щедростью сетей,
и белозубо скалился Андрей,
и пот блестел на их соленых спинах.
Лизал закат заплаты парусов.
Струился нежным серебром улов
в широкобоких ивовых корзинах.

Он все смотрел. А что ему смотреть?
Как выползает медленная сеть,
как плавники веселые играют…
Сын плотника. И что он понимал
в рыбацкой доле? Ветерок крепчал.
Прибой лениво пенился по краю

пологих берегов. Сгущалась мгла,
и брызги расплывались по крылам
просторной и простой его одежды.
Уткнулось днище в мокрые пески.
Скупые на улыбку рыбаки
потупились под взглядом безмятежным.

Клубился облаками свод небес.
Предчувствием всех будущих чудес,
совместных странствий, дорогой разлуки
внезапно стало сердце замирать,
а от смятенья — тяжко ощущать
большие, в напряженных венах, руки.

Всплеснула лодка горестным веслом.
Припомнится когда-нибудь потом
слепая неслучайность этой встречи.
Вдаль ветер запах рыбы относил.
Пётр хрипловатым голосом спросил,
нахмурив брови:
                                   — Кто ты, человече?

Андрей корзину мягко снял с плеча.
— Бессмертных душ ловец, — так отвечал
Петру, помедлив, незнакомец кроткий,
Убрал со лба сияние кудрей
И прочь пошел дорогою своей.
Под плавной устремленностью походки

песок прибрежный бережно хрустел.
Зачем он так внимательно смотрел?
И что ответ его короткий значит?
Андрей и Пётр молчали вслед ему.
Весь этот день и суета — к чему,
когда душа уловленная плачет?

Тень скал вдоль побережья пролегла.
К чему упругость верного весла,
усталость тела, ноющего сладко,
нагое трепетанье рыбьих спин,
когда он в неизбежность и один
от них уходит со своей загадкой?

Все бросить на постылом берегу,
бежать и задыхаться на бегу,
по имени и кликнуть не умея!..
И, понимая муку рыбаков,
он оглянулся на невнятный зов,
лицом сосредоточенным светлея.

МОЛИТВА ЗА УЧЕНИКОВ

Рядом с ним сыновья Заведея,
Обнимающий брата Андрея,
Пётр, по левую руку — Фома…
Улыбнулся светло и устало:
— Отче! Должное время настало!
Жарко дышит вокруг полумгла.

— Я исполнил, что ты мне назначил…
Распахнулся — от муки незрячий —
взгляд любимого ученика.
Сдвинул брови Симоне сурово.
И сквозь дымы курительниц снова
покачнулся квадрат потолка.

Тишина — справедливым упреком…
— Я молюсь не о мире жестоком, —
я уже покидаю его,
но о тех, что со мною бродили,
хлеб и кров мой случайный делили,
как и я, не от мира сего.

В душных стенах тревога теснится.
Проступают родимые лица.
Надвигаются скорбные дни.
Слезы в скудную почву прольются.
— Ухожу, а они остаются.
Их во имя Твое сохрани!

Иоанн сгорбил спину смиренно.
Чуть пульсирует теплая вена
сквозь прозрачную кожу виска.
Кто в торжественность тайной вечери
приоткроет скрипучие двери?
Дрогнет, благословляя, рука…

В ночь густую чадят ароматы.
Чувство непоправимой утраты
сдавит медленно впалую грудь.
Пётр, Симон, сыновья Заведея,
тот, который напротив Матфея…
Будет каждому избранный путь.

Окоем золотится по краю.
— Их теперь в дольний мир посылаю,
но в сияющем доме Твоем
будем совершены воедино!
Расплескалось вино из кувшина,
расплывается черным пятном…