Дамир Шарафутдинов

Тропинки рассвета. Автобиографическая повесть. Перевод с башкирского Г. Байгутлиной. Окончание

К вершинам
– Можем как-нибудь подняться на Белягуш с ночевкой, – предложил Ахмат во  время купания. Это наша давнишняя мечта, вот только смелости не хватает  заводить речь об этом. Потому что если с ночевкой, то перед нами встают  сразу несколько проблем. Куда девать собранные за тот день шкурки? Они  не могут пролежать двое суток. Если решиться, то как быть – заночевать в  шалаше на макушке Белягуша или же подняться туда, а потом спуститься и  переночевать на месте наших обычных чаепитий? Главный вопрос – кто  именно пойдет?
Решить все это можно, лишь подробно обговорив. Поэтому наша четверка  направилась к своему гнездышку под крышей сарая. «Наша четверка» – это  испытанная команда, состоящая из Ахмата, Шамиля, Юлая и меня. Юлай  неспешно, со знанием дела раскладывает на армяке карты. Якобы от нечего  делать режемся. Отпроситься на ночь для нас не проблема – привыкли  оставаться в лесу на ночь и во время покоса, и в классных походах, и в  школьном трудовом лагере.
– Гафур до сих пор не вернулся, – начинает Юлай.
– Его все равно не отпустят, – жестко обрывает Ахмат.
Оно и понятно: мы, если с ночевкой, пробудем там с капканами целых два  дня, не станет же Гафур таскаться за нами… Он бы и рад, да отец вряд ли  согласится.
– Если только вчетвером, как-то не то… – я вкладываю в свои слова  несколько смыслов. Во-первых, в таком деле чем больше ребят, тем  веселее. Во-вторых, во всеобщей суматохе исчезает чувство страха. Да и  ответ держать, если что, легче.
– Опять Аркашу с Мотоем придется кланяться, – буркает Шамиль. Видно, еще не остыл после вчерашней злости на них.
– Мотой с ночевкой не остается. Его никак не уговоришь. А Аркаш всегда рад, – задумчиво произносит Ахмат.
– Шалаш смастерим или как? – бросает Шамиль.
– Я возьму палатку, – говорит Ахмат. Он знает, что мы только и ждем этих слов. Палатки больше нет ни у кого.
– Не тяжело будет тащить? – вмешиваюсь я.
В палатке, конечно, спать лучше, чем в шалаше. В палатку и мошкара не залетает, и змеи-ящерицы не заползут, и дождь не промочит.
– Пошли к Аркашу, – решает Ахмат, покончив с вопросами.
Аркаш был вне себя от удовольствия, что посчитали за своего и пришли к  нему с предложением. Он мастерил пистолет, приделывая тонкое латунное  дуло к деревянному корпусу. Сразу же взял быка за рога, словно давно  готовился к такому походу.
– На Белягуш только поднимемся и спустимся. Ночевать удобнее у  привычного ручья. Знакомое место – раз. Рядом будет прохладная вода –  два. Шкурки можно хранить там. А вокруг много рябчиков и глухарей,  попробуем пострелять – три. И с утра оттуда можно снова за осмотр  капканов браться. Четыре плюса получилось?
– В-пятых, – добавляю я, – это место все таки на большой тропинке.
– Ладно, решили, – говорит сын охотника Ахмат. – Договоримся на  послезавтра. А завтра захватим кое-какие вещи, спрячем на бивуаке...
Видимая цель и общие хлопоты снова помирили нас, развеселили. Что там  Сисамбай? Спасибо, что легко отделались! Зато чего стоит провести ночь  на вершине Белягуша! Потом ведь мы все равно не скажем, что ночевали  внизу, а, захлебываясь, будем рассказывать, как сидели на самой макушке  Белягуш-горы и смотрели на хребет Нары!
* * *
На повороте к меже нас с равнодушным видом встречает Ахмат. Собака тоже с  ним. Это охотничий пес, прекрасный спутник и верный товарищ.
– Там, у нашего костра, – говорит он Тимерхану, – тебя Ахтам-агай дожидается. Будет там, пока не спустишься.
Тимерхан не пойдет с нами, мы это даже не обсуждали. Поэтому он  пробормотал про себя: «Ладно уж» – и пошел вниз. А мы двинулись обратно.
– Дойдем, оставим вещи, попьем чаю и сразу поднимемся, – советует Ахмат.
– Потом уже сварим ужин, – поддерживает Аркаш. В такие моменты, кто бы  что ни советовал, все на все согласны. Настроение прекрасное, много чего  еще предстоит. Летим вперед, то и дело обгоняя друг друга. Собака тоже  носится туда-сюда, черно-белым пятном мелькая среди деревьев. Ее  спокойствие нам тоже духу прибавляет.
– Как бы зверек какой до шкурок не добрался, – сомневается Шамиль.
– Костер оставим дымить, – успокаиваем мы его. Шкурки заворачиваются в  бумагу, опускаются в ведро, устланное крапивой, ведро ставится в  холодный ручей и сверху накрывается плоским камнем. До старого летника –  маршрут Аркаша с Мотоем. Они каждый день здесь ходят. Перед выходом на  летние луга встречаем семейство рябчиков.
– Сейчас поохотимся, тихо! – приказывает Аркаш. Даже пес Тайфун  соображает, что бесполезно облаивать птиц на деревьях, и молча  наблюдает. Аркаш вставляет спичку в прорезь дула, в левую руку берет  коробок и медленно пробирается в лес.
– Вон, вон сидит один, – шепчет вслед Шамиль, хотя видит, что Аркаш  давно приметил цель. Тот останавливается, целится и чиркает коробком по  спичке. После грохота и дыма рябчик почти сразу падает, но, не долетая  до земли, снова взмывает и исчезает в гуще листвы.
– Попал, ранил! – Юлай бежит к дереву. Но поиски вокруг оказались  тщетными – рябчика не обнаружили. Ахмат внимательно осматривает оружие  Аркаша.
– Пороху пожалел, – делает он вывод, – дробинка-то попала, только перья даже не пробила, как камень из рогатки.
Больше зарядов нет. Только желание поохотиться осталось, особенно у  Аркаша. До склона мы доходим быстро. Вот он, знаменитый подъем! Чуть в  сторону от тропинки даже шагу не ступишь – дремучий лес завален упавшими  стволами, между ними молодая поросль и кустарники, а в самом внизу  стелется трава выше нас. Словно джунгли… Нам то и дело приходится  останавливаться, расчищать тропинку от лежащих поперек деревьев. Потому и  проходима эта тропа, что каждый путник по мере сил расчищает ее.
Примерно на середине пути встречается развилка. Садимся отдыхать. В  тишине лишь изредка тенькают птицы, да редкие комары с писком вьются  около нас.
– Как быть дальше? – открывает совет Аркаш. – Пойдем направо – выйдем к  началу хребта, на Малый Ямантау. Налево же – к самой высокой точке  Белягуша.
– Раз уж пришли, пошли на вершину, – подначивает Ахмат.
– Не заблудиться бы... – Шамиль посматривает направо, где места более знакомые.
– Здесь невозможно заплутать, – начинает доказывать Аркаш. – По хребту  вверх можно дойти до реки Тюльма. На юг пойдешь – спустишься к деревне  Реветь. Восток – вы сами знаете, там автодорога на Нары.
– А запад? – Юлай вспомнил, что одну сторону он забыл.
– Оттуда мы сейчас идем, – уточняю я.
– И сколько же до этой самой вершины? – не унимается Шамиль.
– Меньше десяти километров, –отмахнулся Аркаш: подумаешь, мол,  расстояние. – Если не через два часа, то через три точно будем там  сидеть.
Немножко упростил Аркаш. Как будто, поднимаясь вверх по этой тропе часа  три, можно оказаться на самой высокой точке хребта Белягуш. Здесь нет  голых скал, как на Нарах, с самого верха не оглядишь просторы внизу. В  лесных дебрях вершину можно только почувствовать. Куда ни глянь, стеной  будет стоять все тот же лес, глухой и неприступный. А нам вообще-то  нужна не открывающася внизу красота, а лишь утешение, что все-таки дошли  до вершины. Это всякий понимает.
– Ладно, пошли, – решает Ахмат, сворачивая налево.
Мы сразу поняли, что по этой тропе давно уже никто не ходил. Бурелома стало больше, да и тропинка почти пропала.
– Придется помечать путь зарубками на деревьях, – я уже пожалел о выборе  такого маршрута. Ребята в это время бурно обсуждали, какое зверье может  обитать на такой высоте.
– Что тут думать, вот сам и отмечай! – Юлаю не понравилось, что прерываю  их спор. Но я постарался и тут блеснуть знаниями. Что ни говори, много я  ходил в лес и с отцом, и с мамой, и с братьями. Да и географию с  зоологией изучали, слава богу.
– Перво-наперво, – начинаю я, подражая нашему учителю географии, – нужно заметить: мы уже на километровой высоте!
– Перебрал! – не соглашается Юлай. – Столько не будет.
– Когда речь идет о километре, несколько метров ничего не значат, –  отмахиваюсь я. – Потому здесь очень холодно, снег глубокий. Значит,  зимой тут никого не бывает.
– Мы же говорим о лете, о медведе, рыси, волке и лисе, – вмешивается Шамиль. – Об оленях с лосем...
– Если нечем питаться, ни один зверь не будет просто так бродить по горам, – разъясняет Ахмат.
– А здесь, смотрите, что есть съедобного для них? – Аркаш кивает в  сторону чащи. Действительно, вокруг ничего нет, кроме гнилых осин,  редких берез да кривых лип. Черемуху, рябину, калину тут бьют заморозки,  малина тоже не поспевает. Да и брусники не видно. Что тут делать  медведю, все лето питающемуся одними ягодами? Про волка и рысь в наших  краях мы даже не слыхали, а лису никто не боится. Хотя ночью в лесу даже  крик совы кажется бог знает чем. Только тогда не совы боишься – темнота  и неизвестность пугают.
Километр за километром вокруг нас та же картина. Только комаров не  стало, птичьи трели примолкли. Трава под ногами поредела. По этому можно  догадаться, что мы уже на вершине.
– Давай найдем место и приземлимся, – предлагает Ахмат. Мы безмолвно  соглашаемся. Если нет торчащего пика, любое место можно считать вершиной  Белягуша.
– Айда сюда, – я киваю на бугорок у трех берез, покрытый осокой.  Рассаживаемся и замолкаем. Вокруг ни звука, ни ветра, ни стрекота  дроздов, которых полно в лесу в это время. Приятная мысль, что за  десятки километров вокруг нас нет ни одного человека, наполняет душу  неописуемым удовольствием. Ведь еще вчера мы на эту вершину глядели  снизу, мечтая добраться до нее, а вот же – сидим и в ус не дуем.
Шамиль с Юлаем начинают открывать бутылки с чаем, достают еду. Все-таки усталость чувствуется. Хочется просто сидеть развалясь.
– Если спускаться с другого склона, можно увидеть внизу деревню Манышты, – говорит Аркаш.
– Думаешь идти туда? – Мне не очень хочется пробираться по непролазной чаще.
– А деревни оттуда видны? – интересуется Ахмат.
– Нет, они прикрыты хребтом пониже, – говорит Аркаш. – Однажды мы оказались на голом месте – такие просторы открывались!..
Но на его намеки никто не клюет. Устали уже, нужно о возвращении думать.  Еще же ночлег устраивать, ужин варить, дрова на ночь готовить... Что ни  говори, мы целый день колесили по лесам, да еще выше километра  поднимались.
– Отсюда в старину в сторону Нар спускались? – Ахмат навязывает новую тему.
– Не отсюда, здесь слишком высоко, – напоминает Аркаш. – Там перевал есть, помните развилку?
– Оттуда не только верхом, даже на телегах ездили, – вспоминаю я историю.
– А где маяк? – Шамиль стоя оглядывает верхушки деревьев.
– Маяк стоял в начале хребта, теперь его нет, – вспомнил я рассказы отца. – Что, пойдем?
– Подожди, память оставим, – напоминает Аркаш.
На ровном стволе ели крупно вырезаем свои инициалы, дату. Ставим зарубку  на стволе березы. Я достаю из кармана клочок бумаги и огрызок  карандаша, пишу: «Здесь сидели 21 июня 1979 года ребята из Кунба – Радик  Башаров, Юлай и Дамир Шарафутдиновы, Ахмат Исмагилов, Шамиль  Сибагатов». Бумажку засовываем в опустевшую бутылку, запечатываем  пробкой. Ахмат закрепляет ее на березе.
Проделав все это, снова замолкаем. Грустно стало. Потом резко  поднимаемся и идем вниз. Впереди у нас еще много таких гор и вершин.  Доберемся и до Ямантау, и до Зильмердака, еще выше поднимемся.
Пока спускались, завечерело. Теперь самое главное – выиграть время.  Готовить ночлег для нас – привычное занятие, учить этому не нужно. Я  начинаю готовить ужин, Ахмат с Юлаем ставят палатку, Аркаш собирает  дрова, а Шамиль приносит лапник и папоротник под палатку.
– Ты сходи к стогу, может, сухое сено осталось, – советует Аркаш Шамилю.
– Дамир, а ты добавь в суп борщевик и щавель, вон рядом растет, – поучает Ахмат. – Может, и саранка есть?
– Саранка не зацвела еще, а так я не узнаю, – оправдываюсь я. – И душицы на чай нет рядом.
– Палатку ставьте на бугорок! – кричит Аркаш. – Ночью прохладно здесь.
– Надышим, – успокаивает Ахмат. – Палатка небольшая.
Когда мы расселись ужинать у ярко горевшего костра, совсем стемнело.
– Побольше бы свежего лапника, – говорю я Аркашу, – от него дым густой.
– Гнили побросаем, будет лежать и чадить, – учит Шамиль. Юлай неторпливо наливает себе чай, босиком обходит наши владения.
– Неправильно сделали, кажется, ребята...
Мы смолчали. Пусть скажет сначала, что тут неправильного.
– Палатку надо было ставить наверху, а не в овраге. Оттуда наш костер виднелся бы издалека...
Конечно, все знают, что ночной костер всем виден. Только кому нужен наш огонь?
– Трусишка, – дразню я его. – Зверье огня не видит, а чует запах дыма. А  дым из оврага скоро все кругом заполнит. Потому и говорю, что нужен  свежий лапник.
Человек, заночевавший в лесных дебрях, хотя и не говорит вслух, но мысли  о медведе всегда держит при себе. У нас хоть собака есть. И пугачей  хватает. Что ни говори, помним еще следы, которые видели в первый день.  Они были тут недалеко, за пятьдесят метров всего.
– Неужели медведь наблюдает за нами сейчас вон с той горы? – весело смеется Ахмат.
– Как мы караулим вход в клуб! – присоединяюсь я.
– Зачем мы ему? Одна морока, – бормочет Аркаш, то ли нас успокаивая, то ли себя.
– Папа Мотоя рассказывал, что здесь на сенокосе часто показывается  нечистая сила, –подлил масла в огонь Шамиль. Да-а, это вам не медведь,  его не испугаешь стрельбой из пугача.
– Ерунда! Черти водятся не здесь, а на Янганбураме, – начинает доказывать Ахмат, словно сам их видел там.
– Медведю мы нужны как еда, ладно. А нечистой-то мы на черта нужны? –  меня начинает злить эта бестолковая болтовня. – Спать не пора ли?
Костер забросали трухлявыми колодами и полезли в палатку. Усталость быстро одолевает после сытной еды.
Я спал чутко. Откуда-то издалека послышался глухой собачий лай. Даже,  кажется, подумалось: откуда здесь взяться собаке среди ночи? Но сон  снова одолел.
– Вставайте, ребята, он пришел! – голос Ахмата заставил оторваться от теплого места.
– Что случилось? – пробормотал Шамиль сквозь сон.
– Выходите, медведь! – предостерег Ахмат. В это время глухо закаркал  ворон, потом затрещала сорока. Почти рядом! Вылезший первым Ахмат бросил  на костер сухой хворост. Взвившиеся вверх языки пламени осветили  деревья вокруг. Искры с гулом долетают до самых вершин деревьев.
– Кричите, шумите! – Аркаш начал стучать крышкой чайника по ведру. – Где собака?
– Вот, под палаткой лежит, – показал Ахмат. Действительно, если  охотничья собака, поджав хвост, спряталась под палатку, дела не очень  хороши. Ему-то чего бояться, все равно медведь не догонит, подумал я,  заряжая пугач. У костра выстрел почти не слышен.
Мы шумели так около получаса. Дрова почти закончились, в чрево огня полетели и сырые ветки ольхи.
– Хватит, он уже убежал! – махнул рукой Аркаш, залезая в палатку. За ним последовал Шамиль.
– Давай посторожим костер, – сказал я Ахмату. – Подежурим по двое.
Какой тут сон, когда рядом кружат несколько медведей! Мы отправляем Юлая спать, а сами усаживаемся у огня.
– К вашим сенокосам на Окаткане тоже медведь приходит? – спрашиваю у Ахмата.
– Колокольчик лошади его манит. Но у нас же ружье есть.
– Кстати, о ружье. Когда спали на яйляу, отец рассказывал, – начинаю я. –  Хасановские тоже там косят. Один решил напугать соседа. Из леса  добирается к шалашу, на каждом шагу руками ветку с хрустом ломает. А тот  недолго думая взял ружье и по лесу – бабах! Упал тот на землю, кричит  издалека: «Агай, не стреляй, это я!» Только начал подниматься, как тот  опять – бабах! Так до утра и держал на сырой земле. Потом оправдывался:  «Извини, мол, тут часто оборотней видели, говорили, что ходят в облике  человека...»
– Когда мы косили, к отцу тоже кто-то подходил, – подхватывает Ахмат,  подбрасывая дрова в огонь. – Мы с сестрой спали. К костру вышел,  говорит, в облике женщины. И несла эта женщина всякую чепуху. Потом я  долго к ручью за водой не ходил.
– Когда наша лошадь убежала, мы с Юлаем пошли за ней домой и услышали в  болоте крик журавленка. Жуткий голос, особенно в сумерках, – чтобы  отвлечь от медведя, любой рассказ сгодится. – Так мы же до этого никогда  не слышали журавленка...
Когда забрезжил рассвет, мы разбудили Аркаша с Шамилем на смену.  Проснулся я уже теплым, ярким днем. Рядом лежали Шамиль с Аркашем. Мы с  Ахматом пошли осматривать капканы. Следов медведя не было. Тот же лес  белым днем кажется совершенно иным, ничуть не страшным. Часов, конечно,  ни у кого нет. Чувствуем, что спали почти до обеда.
– Пойдем к вашим, – сказали Ахмату, когда снова собрались в путь. – Спустимся оттуда.
Капканы Сисамбая оказались осмотренными уже во второй раз, а отец Ахмата давно ушел домой.
– Давай через Кунба-баши не пойдем, а спустимся еще ниже и выйдем в Хасаново, – предложил вдруг Аркаш.
– Разве есть такая дорога? – Шамиль спрашивал со скрытой надеждой.  Видно, что не хочет он в страшное Кунба-баши, готов ради этого большой  крюк делать. Я немного помню эту тропинку. Один год Мавлит-агай туда на  промысел ходил и меня брал. Помню, как выходили на просторную поляну,  там полно было ягод. Там еще дубы росли. В одном месте, когда дорога  наша разделилась, брат показывал: «Вот эта тропа от Белягуша спускается в  Хасаново». Значит, и Аркаш знает эту дорогу?
– Знаю, надо вниз идти, – сказал я, сам себе не веря. – торная дорога там.
– Ну, тогда пошли, – сомневающимся Юлаю с Шамилем хватило моего  подтверждения. И мы пошли дальше, на ходу обсуждая ночные события.  Густые чащи сменились светлой дубравой, идти стало веселее.
Первое подозрение выказал Шамиль.
– А правильно ли мы идем?
Остановился и я. По нашей ходьбе, даже по грубому расчету, казалось, что  мы давно уже должны быть в деревне. Вроде бы и не сворачивали, на пути  никаких развилок видимых не встретили.
– Ребята, мы же в сторону Тюльмы пошли! – сказал Юлай и умолк, предоставив нам самим решать, как быть.
– Не может быть, тут дорога одна, – Аркаш не захотел признать свою ошибку.
– Дурак я – с вами связался! – повернул назад Ахмат. – Пошли, Юлай, Шамиль, обратно!
– Подождите-ка, ребята! – я лихорадочно соображал, ища выход из ситуации. – Не заблудились же мы – на тропинке стоим!
– Когда не знаешь дорогу домой, это и называется – заблудился! – отрезал  Ахмат и пошел вверх. Немного постояв, мы последовали за ним.
Солнце село, когда мы дошли до поворота. В лесу сразу же стало холодно и страшно. Остановились осмотреться и отдохнуть.
– Смотри, смотрите, что он делает! – показал Шамиль на Тайфуна,  жмущегося к нам. Собака приподнимается на задние лапы, долго смотрит в  глубь леса и молчит.
– Тайфун, фас! – повелел Ахмат, указывая на лес. Но собака не сдвинулась с места.
– Если олень или лось, то давно бы с лаем побежал, – задумался Ахмат.  Действительно, охотничья собака даже на каждого зверя по-разному лает.
– Попробуем пострелять! – Юлай с Шамилем вытащили пугачи, зарядили. Но  странно, пугачи не стреляют, лишь затворы щелкают о свинец внутри дула!
– Вот черт!.. – Это я сказал нечаянно, даже не думая о нечистой силе.
– Нечистая боится выстрела, – напоминает Шамиль, заново заряжая пугач.
– Она же пороха боится, а у нас спички, – предупреждает Аркаш.
Через некоторое время Тайфун успокаивается и мы двигаемся вперед. Не  стоять же истуканом среди леса! Метров через сто – о чудо! – стреляет  пугач Шамиля. Потеплело...
При уже сгущающейся темноте мы снова ошибаемся, выясняем, что спускаемся  к Янганбураму. Это никому оптимизма не добавляет – в темном овраге нам  еще предстоит пройти мимо черемухи, где повесился Ак Гали. Чем ближе  овраг, тем тише мы стараемся шагать, сбиваемся в кучу. Что-то светлое  мелькает среди деревьев...
– Кажется, филин, – шепчет Ахмат. Когда мы проходим ту черемуху, шаги  невольно убыстряются. Иногда кто-то спомыкается, но мы уже почти бежим.  Вот Кырынъялан. Тут у ограды пристрелили того медведя...
Выйдя к деревне, я чувствую, что еле волочу ноги.
– С утра снова в путь... – вздыхает Ахмат.
– Из-за Аркаша с Дамом не выспимся теперь! – бормочет Шамиль. Ну чего  ему не хватает? Пусть благодарит Бога, что живой вернулся. Быстренько  натяни шкурки – и на боковую.
– Ладно, ребята. Не говорите никому, что блуждали, иначе засмеют. Скажем, запоздали, потому что спали до обеда на горе...
Так и скажем, куда деваться. Кто поверит, что заблудились там, где каждый день ходим?
Приключения продолжаются
Назавтра скандал устроил Мотой. Вчера, воспользовавшись его отсутствием,  Аркаш прибрал несколько кротов. И потому вчера у него кротов оказалось  меньше, чем в обычные дни.
– Вернемся, у Ахмата спрошу! – грозится он. – Вот и сегодня у меня  шкурок мало. Потому что вчера капканы заново толком не ставили!
Аркаш сперва отнекивался, потом махнул рукой. Если подумать, гнев Мотоя  для него – что жужжание слепней рядом. Драться он не полезет, шкурки  обратно не потребует. Скорее всего, Тимерхана задело то, как хвастались  Юлай с Шамилем вчерашними приключениями. Если бы знал, сколько в их  сказках правды, особо не огорчался бы. Наоборот, сам бы смеялся. Когда  вспоминаю, как возвращались, у меня мурашки бегут... Век не забыть.
А назавтра мы все во все глаза пялились на самодельное ружье в руках  Аркаша. Маленькие поджиги и мы делали, бывало. Но из такого ружья еще  никто не стрелял.
– Заряда много? – Шамиль вспомнил о неудачной охоте на рябчиков.
– Почти полностью набил, не пожалел, – Аркаш стучит по стволу. – Отойдем подальше и испытаем.
По пути мы обгоняем стадо коров, вышедших из деревни раньше нас.
– Вот тебе и цель! – Юлай указывает на собаку, бегающую среди буренок.  Она почему-то всегда бродит с коровами, когда другие предпочитают людей и  лошадей.
– И верно, пристрели его, – науськивает Шамиль, – этот непутевый пес еще щенком наших гусят задушил.
– Сейчас сделаем, – гордо заявляет Аркаш. – Пусть только встанет поудобнее.
Немного погодя коровы выходят на небольшую поляну. Наблюдая за собакой, я  слышу рядом чирканье коробка о спичку. На этот раз звук выстрела  оглушает. Собака оглядывается на нас, потом бежит в сторону деревни.
– Не попал! – кричу я, с сожалением провожая взглядом убегающую собаку.
– И-эх!..
Что это? В густом дыму, окутавшем нас, стоит Аркаш, прикрыв лицо обеими руками.
– Что случилось? – кидаемся мы к нему.
– В лицо попало, – шепчет он.
Когда заставили его убрать руки, мы ужаснулись! Все лицо стало зеленым  от впившихся пороховин, один глаз вовсе окривел. Вот так постреляли! Что  же теперь делать?
– Скорее пойдем домой! – приходит в себя Шамиль.
– А капканы? – Мотой напоминает о нашем долге, внеся смятение.
– Подожди, посмотрим, – я начинаю внимательно рассматривать лицо раненого Аркаша. – Видеть можешь?
– Один глаз видит, – он вблизи рассматривает так же позеленевшие руки.
– Надо вытереть порох, – советует Шамиль.
– Невозможно, он въелся в кожу, – заявляю я. Немного посуетившись, мы  соображаем, как быть дальше. Юлай соглашается проводить Аркаша до дома.  Там взрослые что-нибудь придумают. А мы должны идти в лес, проверять  капканы.
Совсем забыли о ружье – виновнике беды. Приклад валяется рядом. Дула  нет. Поискав, находим его шагах в пятнадцати от нас. Оно стало похожим  на большую ложку.
– Пуля же внутри ствола осталась, ружье не выстрелило, – выясняет Шамиль, засунув в дуло прутик.
– Если столько забивать, разве железная трубка выдержит? Только Аркаш  так может! – говорю я, выбрасывая уже ненужную железяку. – Пошли, а это  захватим на обратном пути, покажем...
Этот взрыв мы обсуждали целый день. Состояние Аркаша тоже беспокоит. Если совсем окривеет, нас за это по головке не погладят.
– Сам виноват. Так хвастался, словно не ружьишко, а ракету смастерил, –  успокаиваю я всех, когда мы сели отдыхать на Янганбураме. Нужно было  договориться, что мы скажем, если начнут расспрашивать.
– Он всегда такой неуемный, – встревает Шамиль.
– Так! Он вчера мои шкурки стянул, я сегодня я возьму у него! – Вдруг спохватился Мотой.
– От Сисамбая нам не досталось, давай и мы возьмем, – подзадоривает  Шамиль. Тимерхан вываливает на траву содержимое сумки и начинает считать  кротов.
– Вот, мне пять, вам по три, – он делает четыре кучки и одну кладет  обратно. Хотя и неудобно обкрадывать человека, не зная даже, что с ним, у  меня не хватает сил отказаться от сверкающих шкурок.
«Ему пока не до этого», – утешаю я себя.
– Ну как? – Мой первый вопрос Юлаю, встречающему нас у деревни.
– Мама промыла глаза молоком, и он начал видеть. Лицо только, наверное, так и останется зеленым.
– Может, рассосется.
– Как же, и брат его такой же, – сомневается Юлай. Брат Аркаша однажды  просыпал порох в темноте, искал его с зажженной спичкой и обжег лицо. С  того момента у него на лице тоже остались синеватые веснушки.
Назавтра Аркаш уже шагал вместе с нами. Лицо опухло до неузнаваемости, но он пытался улыбаться.
– Это уже не пройдет? – Шамиль с жалостью разглядывает его.
– Я их выковыривал иголкой, – спокойно объясняет Аркаш. – Это уже остатки.
– И что же другие сказали? – Я имею в виду тех, кто уже делал такие же ружья.
– Сабир-агай сказал, что только дурак делает ствол из дюралевой трубки.  –начинает объяснять Шамиль. – Мягкий металл бы просто вздулся, но не  раскололся. Как это дуло кому-нибудь в лоб не попало?
– Да, заряда было вдвое больше, чем для настоящего ружья, – соглашаюсь я. – Повезло собаке...
– Ну да ладно! – Аркашу не хочется вспоминать этот случай. – Давай лучше сегодня пойдем в Реветь огурцы воровать!
– А они поспели? – Юлай дает понять, что он не против.
– У них уже созревают. Как стемнеет, поедем на велосипедах.
Налет на огурцы Ревети – ежегодное мероприятие. Раньше туда ходили  братья, с прошлого года пришла наша очередь. Место совещания – наш пляж.  Идти на промысел соглашаются Гафур, Ахмет, Шамиль, Аркаш и Юлай.  Уговорили и меня. Конечно, из-за пустячных огурцов не хочется прерывать  сладкий сон, но если не поехать, то можно такие приключения проспать!
– У кого есть фонарик? – спрашивает Гафур. В таких делах он наш  командир. Никто не собирается искать огурцы с фонарем. Он нам нужен для  освещения дороги, когда будем возвращаться.
Смеркается. Одежда выбирается полегче, посерее. Но с рукавами, так как  придется еще раздвигать крапиву у ограды. По одному мы собираемся у  моста. Велосипеды у нас новые. В прошлом году братья купили эти  сверкающие «Уралы», сдав шкурки. А в позапрошлом году Марат с Сабиром  наскребли на гармонь. Гармошки нам не достались, но в великах есть наша  законная доля.
Мы перебираемся через мосток и по шоссе, проложенному рядом с железной  дорогой, едем вверх по Инзеру. Совсем стемнело, когда мы спрятали  технику в лесочке у Ревети.
– Припоздали, – торопит Гафур. – Надо было засветло с горы присмотреться.
Доходя до деревни, мы разделяемся на две группы. Гафур, Шамиль и я пошли  в дальний конец. Гафур выбирает дом, за огородом которого растут старые  березы. Мы хорошо помним, что, прежде чем зайти, надо позаботиться об  отходе. Вынимаем один штакетник из ограды, отставляем в сторону и  пробираемся в огород. Всем известно, где обычно растут огурцы. Грядка  бывает на солнечной стороне, возле сараев. А собаку привязывают у  входной калитки.
Гафур не ошибся. Вот она, еле заметная в темноте длинная грядка. Ее  можно узнать по запаху. Осторожно водя рукой среди шершавых листьев,  нашариваешь продолговатый огурец, обрываешь и суешь за пазуху. Аркаш  учил, что можно искать и по-другому. Нужно ложиться на грядку спиной и  переворачиваться, тогда огурцы можно почуять телом. Но мы так не делаем.
Когда прошли с двух сторон довольно длинную грядку, Гафур рукой показал  на выход. Доска снова вставляется на место, мы смелеем и начинаем  говорить, пока только еще шепотом. У велосипедов голоса звучат уже  громче – получилось!
– Вот это и есть тот ручей, у которого мы чаевничаем, – показываю я  Шамилю на речку, которая с шумом впадает рядом с нами в сверкающий внизу  порогами Инзер.
– Знаю я, это Тубылгы. Если по ручью подняться вверх, туда и попадем, –  говорит он, в темноте указывая на склон, где когда-то высился тот самый  известный маяк. Ночную мглу режет свет фар. Мы притихаем. Когда машина с  грохотом проезжает мимо, слышатся голоса. Не доходя до нас, Аркаш  включает фонарик, направляя свет в сторону.
– Разделим? – спрашивает Гафур, окидывая взглядом довольно приличную добычу.
– Это же тебе не рыбный улов, чтоб по жеребьевке делить, – возражает  Ахмат. – Погрызем вдоволь, а остальное припрячем под лодкой.
Огурцы – не еда. Нас больше манит их поиск, чем добыча. От него  останется ощущение незабываемой ночи, езды по ухабистой дороге, чувство  удовлетворения от удачной охоты. Аркаш сажает меня на переднюю раму,  дает в руки фонарь. Остальные ориентируются на нас. Хорошо, что мы и  днем часто ездим по этой дороге, все большие ямы и колдобины нам  знакомы. Но тут уж торопиться не приходится: один край дороги довольно  обрывистый.
Без приключений переехав на нашу сторону через мосток, прислоняем  велосипеды к лодке и по одному лезем внутрь. Аркаш опускает в консервную  банку с водой кусок карбида и зажигает. Теперь остается лишь  поддерживать эту слабенькую свечу, то и дело подбрасывая кусочки белого  камня. При тусклом освещении вся добыча выкладывается посередке, рядом  ставится соль в спичечном коробке. С одной стороны шумит на перекатах  Инзер, с другой – на лугу жалобно выкрикивает коростель. Совсем  мальцами, бывало, мы гонялись за этой птицей по всему вечернему лугу.  Думалось, что он не умеет летать, раз в траве живет. Еще как летает! На  покосе птенцы этой птички, похожие на цыплят, бегали по рядам. Где-то  слышен странный писк – это заяц. Его детеныши тоже вырастают к покосу.  Даже попадались как-то под косу, запутавшись в высокой траве. В прошлом  году мы с Шамилем нашли двух маленьких зайчат, принесли домой. Мама  отругала нас и велела отпустить их. Оказывается, есть поверье, что  нельзя приносить домой дикую живность, – пострадает домашняя скотина.  Поэтому мы теперь и кротов сразу убиваем. Только Назир с Рамилем,  несмышленыши, пробуют их выращивать в железной бочке. Или же разводят  рыб в дождевой воде для полива огорода. Через сутки кроты дохнут и рыбки  всплывают брюшком вверх.
Вспомнив о покосе, я загрустил. До этого нам еще нужно собрать капканы,  сдать шкурки в заготконтору. На лесных тропинках мы вольные птицы, а во  время покоса становимся рабами погоды и тяжелой работы.С утра до вечера  махай косой, борись с комарами и слепнями, изнывая от жары и пыли,  вороши и таскай сено... В это время мы даже встретиться на излюбленном  пляже не можем, каждый на своем покосе изворачивается. Ночные похождения  тоже прекращаются. Просто времени и сил не остается. Для взрослых,  может быть, это обычная работа, а нам, жидковатым подросткам, сенокос  представляется тяжким трудом.
– Скоро июль...– В тишине, где были слышны лишь звуки ночи и дружное  хрумкание огурцами, голос Ахмата прозвучал неожиданно громко.
– Может, до покоса успеем еще куда-нибудь сходить? – поинтересовался Аркаш.
– А куда?
– За черникой, – предлагает Юлай.
– В ту сторону вчера девчата ходили... – Ахмат дает понять, что  черничный край совершенно в другой стороне, мы не можем после кротов  туда идти. Еще черника, хоть и вкусная, но мелкая ягода, ее же собирать  нужно поштучно.
– Давай тогда на рыбалку в Катаскин, – поднимает свою любимую тему Гафур. – Уху сварим – объеденье...
– Туда тоже далековато. – У меня в голове зреет один план, только не  знаю, как его преподнести. – В старом русле Инзера осталось много рыбы,  давай поймаем и выпустим в Куккуль!
Эта идея захватывает Шамиля и Юлая. Гафур машет рукой: какой смысл, мол, поймать рыбу и отпустить обратно, лучше уж уху сварить.
– Но это же совсем рядом, – настаиваю я. – Покрупнее попадется – поделим или сварим там же, а мелюзгу на разведение пустим...
– Там знаешь какие голавли попадаются? – восклицает Шамиль. – Во!
Куккуль – искусственное озеро на карьере за железной дорогой. Один край  его зарос камышом, на другом, открытом, мы зимой устраиваем каток и  играем в хоккей с хасановскими мальчишками. Здесь главенствует Гафур,  поэтому соседи всегда проигрывают. Поздней весной или ранним летом,  когда река еще прохладная, мы там купаемся. В камышах на озере гнездятся  утки, на заросших ольховником берегах обитают ондатры. Гафур где-то  слышал, что икринки карасей переносят утки. Но рыбы в Куккуле до сих пор  не водилось.
– Только тебе в голову придет выпускать обратно уже пойманную рыбу. –  Гафур начинает вылезать из-под общего укрытия. Увидев это, Юлай с  Шамилем сникают. Прогорел мой план. Ладно, лето долгое, когда-нибудь и  они созреют для этого. Главное, вложить мысль, как закваску.
Во двор мы заходим тихо, даже не щелкнув запором просторных русских  ворот, медленно прислоняем велосипеды к ограде. Но не тут то было – из  летника, освещенного семилинейной лампой, вышла Альфия-апай.
– Гда вы шатаетесь? – зло спрашивает она, преследуя нас до самого  сеновала. – К маме пришла соседка, сказала, что у нее викторию крали...
– Не может быть! – Юлай деловито лезет наверх. – В наших краях ягод знаешь сколько? Только вот собирать некогда.
С Альфией нужно держаться настороже, это Юлай знает. Ее основная угроза –  сказать Марат-агаю, что мы что-то из порученного не сделали. А про  викторию я догадываюсь. Когда мы уехали в Реветь, охваченные охотничьим  азартом, за ней полезли Назир с Рамилем. Как бы в подтверждение этой  догадки, наше жилище встречает нас сладким запахом садовой земляники.  Назир давно спит. Как еще его друг Рамиль тут же не свалился?
Сегодня нам тоже поспать не довелось. Когда короткая летняя ночь  сменилась ранним рассветом, нас разбудил шум во дворе. По голосам  догадываемся, что прибыли гости. И тут вспоминаю, как мама ждала сватьев  из города Салавата. Если дома полно гостей – значит, про нас забудут.  Это хорошо. Да и мама всегда будет в хорошем настроении, нас ни в чем не  упрекнет. Альфию определят в няни. Погостили бы они подольше...
С утра мы ничего не заметили. Когда вернулись с очередного обхода, наш  просторный двор был полон гостей. Мы быстренько хотели юркнуть в свое  логово.
– Идите сюда, мальчики, – подозвал нас Вакиль-агай, – вот, познакомьтесь с Шамилем. Теперь он будет в вашем распоряжении.
Оказывается, среди гостей есть мальчик помладше меня. К нам настороженно  подходит белобрысый парнишка. По-башкирски не знает. Ничего, мы сами  по-русски говорить умеем.
– Дело есть, айда, – зову я Юлая, а заодно и нового знакомого на наш  сеновал. Он с удивлением наблюдает, как мы собираем высушенные шкурки и  натягиваем свежие. Но мы понимаем, что ему уже рассказывали про наше  занятие.
– Где живет этот зверек?
– Под землей.
– Как ловите?
– Капканами.
– Меня научите?
– Нет. Далеко это, ты не дойдешь. И не разрешат, – привожу я весомый довод.
– Мы тебе принесем живого, покажем, – радуется Юлай его интересу.
– Пусть Назир поймает в ведро, – говорю я солидно, показывая всем своим видом, что такие мелочи меня не волнуют.
После обеда мы выходим на улицу – показывать Шамилю деревню. Привычное  место для этого – гора Барангулак. Городской мальчик изумленно смотрит  на душицу, синим ковром устилающую склон.
– Почему не собираете?
– А куда ее девать? – пожимаю я плечами.
И тут до меня доходит, что все привычное для нас – для него что-то  удивительное. Это чувство и мне знакомо. В прошлом году мы с Гафуром  ездили в Белорецк. Увидев там длинные автобусы, рассматривая их  удивительные двери, сами по себе мигающие светофоры, я тоже изумлялся.  Ему тоже непривычен и странен наш мир – от рукомойника на столбе до  керосиновой лампы под потолком.
Вечером на сеновале мы лежим уже вчетвером. Все-таки хорошо, когда дома  есть гость. И нам гостинцы перепадают, и внимание чувствуется, да еще  себя считаешь всезнающим рядом с ним.
– Каждый день ходите вот так? – интересуется Шамиль.
– Каждый день, – поясняет Юлай. – К обеду возвращаемся. Ты только проснешься, а мы уже дома будем.
– И что же там есть?
– Очень много деревьев, комаров, слепней, медведей, – приукрашиваю я.
– И медведя видите?
– А что тут такого? И медведя, и волка, и лося с оленем, и зайцев и белок, – входит в азарт Юлай.
– Смотри-ка!..
– Намедни там и ночевали, – хвастается Юлай, но потом немного сбавляет  тон: – Говорят, и кабаны водятся, но мы их не встречали...
Темнеет. Я открываю дверь в сторону огорода. В наш шалаш врывается  аромат летнего вечера со стрекотаньем кузнечиков, пением птиц и мягким  шелестом лип на склоне Каштак-тау. Мы высовываем головы наружу и  прислушиваемся. Шамиля привлекает тявканье коростеля за огородом.
– Что это? – поражается он, вслушиваясь в монотонный крик.
– Дергач, – говорю я, силясь вспомнить русское название этой птицы. – Поменьше курицы будет, живет в траве.
– Так всю ночь кричит и кричит? – удивляется он.
– Так и кричит. – Это открытие и меня немного забавляет. Что он такое кричит беспрерывно, что даже люди удивляются?
– А это что? – Шамиль настораживается. С Каштак-горы, оказывается, доходит слабый зов сак-птицы.
– Птица такая... – Это уж я совсем не могу объяснить. Потому что и сам  не видел эту птичку. Поэтому меняю тему: – А в прошлом году здесь  недалеко всю ночь лиса тявкала.
– Поймали? – загоревшиеся глаза Шамиля заметны даже в темноте.
– Поймаешь ее, как же... – я закрываю дверь. – Давай спать, завтра нам рано вставать.
– А зачем вы этих кротов ловите? – ошарашивает он неожиданным вопросом.
– Интересно же... – Не понимая, как объяснить городскому мальчику  охотничий азарт, я выбираю путь попроще. – Велосипед вон купили,  гармонь...
– На эти малюсенькие шкурки?!
– Но их же много...
Сколько ни расспрашивай, все равно не скоро поймешь. Еще сильней  удивился бы он, если рассказать, как мы, подобно белкам, лазаем по  деревьям, по каплям собирая пихтовую смолу. Я отворачиваюсь и замолкаю.  Что поделать, мы сами выбрали это занятие на лето. Потом поедем в  Белорецк сдавать шкурки. Так мы хоть раз в году побудем в городе.  Городскому мальчику в деревне все удивительно, а нам интересен город.  Так приятно бродить по гладко асфальтированным улицам, заходить в  двухэтажный универмаг, на собственные деньги жарким летом покупать  холодное мороженое! Люди там совершенно иные, всегда торопятся, цокая  каблуками по асфальту. Они и не знают про нашу деревню, не представляют,  что тут, в глубине лесов, мы до сих пор живем при свечах. И ты ходишь  рядом с ними. Вон в соседней деревне Хасаново ни один парнишка не  выходит, как мы, на охотничью тропу. Они выходят на тропу войны – все  лето играют в индейцев на дальнем лугу. Я там часто бываю у сестры,  потому тоже играл с ними: с визгом выскакивал из кустов и обстреливал  противника тупыми стрелами. Только такая беготня быстро надоедает,  особенно когда стрела попадает в лицо...
...В капкан Аркаша попалась ласка. Этот юркий пушной зверек питается  мышами – наверное, за ними полез в нору. Белогрудого коричневого зверька  с острыми зубами мы долго рассматриваем, не узнавая. Зимой он белеет.  Но Аркаш его все равно берет с собой, а вдруг шкурка сгодится и летом? А  перед самым привалом собака Шамиля Рекс добывает крупного зайца. Мы  решили тут же сварить. Шкуры зайцев летом никчемные, а мясо нам сойдет.
– За рябчиками гонялись, а Бог зайца послал, – радуется Тимерхан,  разделывая тушу. После зайчатины мы разом повеселели. Потянуло на новые  поиски.
– Поднимемся к борти, соберем чернику, – предлагает Шамиль.
– Куда собирать, у нас ничего нет, – отнекивается расслабившийся Юлай.
– Если бы было после покоса, пошли бы с ночевкой на Малый Ямантау, –  вздыхает Юлай. Так и будет, пойдем, наверное. Ведь там скалы такие –  сами зовут на них вскарабкаться.
– Во, нашел! – кричит Аркаш, – вечером пойдем в Инзер, в клубе кино смотреть!
– Там местные ребята пристают, – отнекивается Шамиль. – И мяч прокололи.
С мячом мы сыграли бы в футбол против команды старших. Хоть они всегда и  выигрывают, зато смотреть футбол собираются все девчата, взрослые,  бывает очень весело. Но мы играем в футбол только по весне, а после  покоса уже не интересно. В нашей деревне у каждой игры свой сезон.
Я не осмеливаюсь напомнить о рыбалке. Действительно, нужен серьезный  довод, чтобы в одном месте рыбу ловить и в другой водоем отпускать. Этим  можно заманить только таких, как Назир и Рамиль.
– Мы же однажды договаривались поставить перила на мосту, – вспоминаю я  наконец. Эта мысль всем приходится по душе. Какому мальчику не захочется  поорудовать топором и пилой, смастерить что-нибудь своими руками? Тут  даже похвалить могут, дело же для всех полезное.
Когда Инзер, разлившись весной, входит в берега, наши отцы сооружают  через него деревянный мосток. До этого, после ледохода, деревню с  большим миром соединяет лодочная переправа, любимое место всех  ребятишек. Мы перевозим туда-сюда людей, рыбачим из лодки, тут же на  костре жарим рыбу, короче, возимся целый день. Именно эта лодка,  вытащенная на берег и перевернутая, становится нашим летним шалашом.
Смастерить перила для моста – дело недолгое. Там недостает всего  нескольких жердин, которые мы таскаем с горы напротив. Привязывая столбы  к опорам моста, закрепляем поручни. Пока занимаемся делом, мимо нас  проходят несколько старушек, благодаря за такое рвение. Бабушка Шамиля  даже конфетами угощает. Быстро закончив дело, мы садимся отдыхать на  большую глыбу гранита, лежащую здесь испокон веков. Весной вода доходила  до этого валуна, а теперь он лежит почти на лугу. Когда вода слишком  большая и невозможно переправиться на лодке, мы через горы выбираемся в  Хасаново и оттуда ходим в школу. Пробовали натягивать через реку и  канат, делая паром. Но однажды на канат наткнулись туристы на лодке и  утонули. После этого паром попал под запрет.
– Раз уж взялись, давай натаскаем дрова на берег, – предлагает Аркаш  после долгого молчания. Это предложение никого не прельщает.
– Мы заготовим, а вы будете все ночи сжигать? – дразнится Юлай.
– Пошли купаться! – зовет Ахмат. Готовые перила нам теперь совершенно не  интересны. Прыгая по камням, побежали к месту купания. Жара спала,  детвора уже ушла домой. В это время спускаются взрослые, возвратившиеся с  работы. Они не прыгают с ходу в теплую воду, а, сидя на берегу, долго  беседуют. Потом медленно раздеваются, медленно плавают, а выйдя из воды,  растягиваются на мягкой траве, поджидая друг друга. А мы и за камнями  ныряем, и на крутой берег выбираемся, соревнуясь. Если появляется кто-то  новый, лезем в воду опять.
После купания мы решили поиграть в карты на сеновале Аркаша.  Заваливаемся туда гурьбой, кто-то садится играть в карты, остальные  занимаются чем попало. Аркаш с Гафуром посылают Назира с Рамилем домой –  украсть папиросы. В это время я, копаясь в ящиках Аркаша, натыкаюсь на  интересную вещь. Это перочинный ножик, подаренный Тимерхану. Обменял его  Аркаш на что-нибудь или взял просто так?
– Это же Мотоя! – кричит Юлай, увидев в моих руках такую ценность.
– Его, – подтверждает Гафур.
– Недавно приходил сюда, забыл, наверное, – оправдывается Аркаш. Всем  становится ясно, что было не так. Мы помним, как с весны Мотой ходил и  всех расспрашивал про свой ножик. Значит, он уже сегодня узнает, что нож  его у Аркаша.
Назавтра Аркаш с Мотоем хранили молчание. Значит, еще с вечера  поссорились, уже не о чем говорить. А на привале Мотой вытащил тот самый  ножик и с явным удовольствием, посвистывая, начал стругать веточку. Я  кипячу чайник, а Аркаш с Юлаем пошли за черникой.
– Давай сегодня залезем в огород к Аркашу, – вдруг предлагает Шамиль. – Вчера я видел – огурцы крупные.
– Нет, лучше прихлопнем капканы на его домашних ходах, – говорит Тимерхан.
Вот это действительно наказание! Кроме тех, что поставил с нами, дома за  огородами Аркаш заложил еще несколко пар капканов. Если бы их вечерком  осмотреть, кротов собрать, а заряженные капканы прихлопнуть… На нас он  никогда не подумает, мы же вместе ходим.
– Ладно, сегодня пойдем, – соглашаюсь я. Если есть предложение, его  нужно или принять, или отвергнуть. Иначе Шамиль с Мотоем вдвоем пойдут, а  на меня будут коситься: мол, я их заложу. Что скрепляет мальчишечьи  души, как не общая тайна?
Вернувшийся Аркаш, скорее всего нечаянно, наступает на ту самую  тросточку, которую сидел и вырезал Мотой, и ломает ее. Мотою только  этого недоставало! Вскочив с места, он хватает первый попавшийся под  руку камень и замахивается на Аркаша. Аркаш же, недолго думая,  прихватывает мой маленький топорик. Они стоят друг против друга, пыхтя и  прицеливаясь. Но никто не смеет начать первым.
– Отдай топор! – Я напоминаю, что они тут не одни. Аркаш резким  движением вонзает топор в колоду рядом с костром. Мотой бросает камень,  отходит в сторону и молча садится. Дальше за весь путь мы ни проронили  ни слова.
Эта история стала известна Марату с Сабиром в тот же вечер.
– Две недели погуляли – хватит! – сказал нам Марат. – До покоса еще нужно успеть сдать, так что начинайте собирать капканы!
Сбор капканов будет идти дня три. Мы их ежедневно понемногу убираем. К вечеру ко мне пришел Ахмат.
– Девчата сегодня собираются на переправе у костра посидеть.
– Взрослые будут?
– Вот это и надо выяснить.
Взрослые обычно танцуют в клубе. Потому что там каблуки хорошо стучат.  Значит, сегодня они или на рыбалку собрались, или же в соседнюю деревню  навострились. Что сторонние девушки красивее, даже мы знаем. Мы заранее  начинаем собирать хворост для костра.
– Гармошку как хотите достаньте! – приказывает Аркаш.
– Сафия сама обещала вынести, – браво рапортует Шамиль, намекая на то, что гармонь-то все таки его.
Когда стемнело окончательно, мы разожгли костер. Это намек девчатам, что  их уже ждут. Со стороны луга появляются Юлай с Ахматом, до этого где-то  шлявшиеся. По лицам не угадаешь, где, зачем они плутали. Вокруг костра  все сразу окуталось мраком. Хотя сегодняшнюю ночь трудно назвать темной.  Небо ясное, на западе даже горизонт светлеет. Еще ведь только начало  июля...
Со стороны деревни слышен галдеж. Девчата шумно заполняют все освещенное  пространство. Сестра Гафура Флюра начинает громко командовать:
– Так, Гафур с Дамиром из сеновала моей бабушки тащат сушеный курут,  Юлай с Шамилем пойдут за огурцами, а Ахмат с Дилей пусть где-нибудь  раздобудут репу или морковь!..
Все знает эта Флюра: кто куда и раньше наведывался, кому что делать  сподручнее. По дороге на сеновал захожу в наш погреб, захватываю  несколько мелких картофелин. Бросим в золу, а потом прутиком выгребай – и  ешь не хочу.
У девчат сегодня песенный день. Рассевшись у костра, они перебирают весь  знакомый им репертуар. Аркаш в сторонке подыгрывает на гармони. Пока  Гафур с Юлаем вертятся возле костра, я киваю Ахмату с Шамилем. Мы  тихонько исчезаем в темноте и ныряем под лодку. Возня у костра отсюда  еле слышна. Ахмат зажигает карбидную свечу, вытаскивает из угла  несколько огурцов.
– Откуда это? – удивляется Шамиль.
– Не скажу, ешь как свои. – Ахмат выбирает огурец покрупнее, разрезает  вдоль, солит и с удовольствием начинает есть. – Но могу объяснить, что  по дороге сюда пришлось побеспокоить дремавшую собаку Малики...
– Завтра мы начинаем сбор капканов, – прерываю я его.
– Рано же! – Он застывает с раскрытым ртом, откуда вываливается кусок  огурца. Эта новость явно огорчила его. Хоть он и не ходит с нами, но  ощущение, что твои товарищи заняты тем же, все же успокаивает. Причем он  не может начать закрытие сезона вслед за нами, так как промышляет с  братом.
– Все же, почему так резко решили? – допытывается он.
– Надоело! – ставлю я точку, намекая, что вопрос уже решен. В это время у  входа высвечивается веснушчатое лицо Юлая. За ним еле пролезает крупный  Гафур.
– Шепнули, что под лодкой и наша доля есть! – Гафур с хрустом откусывает  огромный огурец, переворачивает во рту и выплевывает кожуру.
– Айда выйдем, – зову я Ахмата. Гармошка уже умолкла. Видимо, не  обнаружив у костра ребят, Аркаш тоже направился сюда. А девчата все  поют. Откуда они знают столько песен? И старинные, и современные, и  русские – тянут себе и тянут.
– Здесь внизу, – шепчет Ахмат, – должна лежать морда Хамзы. Наведаемся?
– Пошли. Только в обход!..
Мы пригнувшись бежим к мостику. С того берега снова приходим на  переправу. Напротив слышно пение, пляшут тени. От костра прямо к нам  потянулся яркий столб света. Кажется, что он указывает прямо на нас. Но  мы знаем, что от костра за два метра ничего не видно.
– Где лежит, знаешь? – Шепчу я.
– Там поплавок должен быть. Не в омуте, а на мелководье.
Медленно перемещаясь берегом по течению, замечаем палку, неподвижно лежащую в проточной воде.
– Ты готовь кукан, а я нырну, – говорит Ахмат. Он легко вытаскивает  морду – натянутую на проволочный каркас капроновую сеть. Открывая  крышку, вываливает на траву несколько окуньков и голавлей.
– Собирай, я положу обратно.
Никто не заметил нашего короткого отсутствия. Спрятав рыбу под лодку,  подходя к костру, я осматриваю тот берег, где только что побывали. Да  там ни зги не видно!
Девчата засобирались домой. Альфия прогоняет нас. Потому мы с Юлаем  исчезаем заранее, укрывшись под той же лодкой. Можно было, конечно,  оставить кого-нибудь из девчат и выпекать рыбу на углях. Но рыба  краденая – это смущает. А девчонки несдержанны на язык. Все наши тайные  деяния до ушей взрослых доходят через них.
Вот Альфия с Сафией прошли по тропинке, повизгивая гармошкой. В шалаш залезает Ахмат.
– Хватайте рыбу, соль, пошли на праздник! – весело орет он.
Мы дружно хлопочем, ногтями отскребывая чешую и лезвием потроша рыбу.  Теперь нужно немного убавить пламя. Посоленную мелкую рыбу вешаем на  вертел и держим над огнем, крупную же заворачиваем в листья лопуха и  кладем прямо на угли. Вкусный запах рыбы щекочет ноздри. Уже готовую  рыбу кладем на свежий лист и наслаждаемся, понемногу отщипывая нежное  мясо.
– Девчата отчего-то перессорились, – смеется Аркаш.  
– Песню не поделили, – поясняю я. – Иногда у них возникают такие споры, то по мелодии, то по словам.
Мы с Шамилем спускаемся к реке.
– Скажем Аркашу, что начинаем убирать капканы? – беспокоится он.
– Не будем говорить. С того конца начнем по десять пар.
Числа десятого июля начнется сенокос. Если до него не успеем сдать  шкурки, то придется передавать в заготконтору через других. Тогда прощай  путешествие в Белорецк!
– Зовут, – поднимается Шамиль, заметив, что перед нами шлепнулся в воду камешек.
– Расходимся?
– Посидим еще, печеная картошка осталась, – широко зевает Гафур.
– Тут у Аркаша интересное предложение появилось! – заявляет Ахмат.
– Сейчас вот обсуждали, ну и вы пригодились, – добавляет Юлай.
– Что еще?
– Мы выясняем, почему до сих пор в нашу деревню электричество не подводят, – говорит Аркаш.
– Кому нужна твоя деревня?
Аркаш действительно наступил на больную мозоль. Всегда, везде, когда про  нас заводят речь, первым делом спрашивают: «А-а, Кунбино – это та  деревня, где все еще света нет?» Для хасановских мы – вообще туземцы из  джунглей. Они смотрят телевизор, в школе бурно обсуждают передачи. А мы и  сейчас утюг греем углями, уроки готовим под керосинкой, даже для чая  приходится растапливать печку... Короче, отсутствие электричества на  каждом шагу подчеркивает отсталость нашей деревни и особенно – глупость  нас, здешних мальчишек.
– В сельсовете нет денег, – Юлай вспоминает частые жалобы отца-депутата.
– Поэтому каждый год и мостик обновляем сами, – вмешиваюсь я. – В Хасаново вон висячий мост на тросах.
– Я про это и говорю, – снова начинает Аркаш. – Давайте сдадим шкурки в  Белорецке, а деньги понесем в поссовет. И скажем: «Вот вам деньги,  электро-фи-цируй-те нас!»
Аркаш еле выговаривает это труднопроизносимое слово. Но его предложение  застает всех врасплох. Если все это так легко решаемо, почему же  взрослые до сих пор не додумались?
– Сколько стоит эта проволока? – осмеливается спросить Шамиль.  
– Здесь же совсем близко! – встревает Гафур. – От станции до деревни – только речку перейти!
– Если найти алюминиевый провод, столбы взрослые сами бы расставили, – поддерживает Шамиля Юлай.
– На много ли хватит наших денег? – сомневаюсь я. Словно тут все вопросы уже решены, дело только за нами.
– Нас шестеро, – считает Аркаш. – Если по пятьдесят, то триста рублей выходит.
– Да, много, – соглашается Ахмат. Никто из нас столько денег не видел.  Поэтому заискрилась надежда. Да что деньги – чтобы провести  электричество в деревню, никто из здесь сидящих ничего бы не пожалел!
– Идем в сельсовет, – продолжает Аркаш, – заходим и говорим: «Вот вам  деньги, посылайте электриков. Столбы уже стоят, осталось натянуть  провода». И пусть глаза вылупят!
Представив вытаращенные глаза сельсоветчиков, Шамиль с Юлаем весело  смеются. Мы присоединяемся к ним. Долго хохочем, то глядя на веселые  огни станции за рекой, то выискивая в ночной мгле тусклые огоньки нашей  деревни. А разве не так – мы же до этого всегда добивались своего:  мечтали, планировали и делали!
– Только чур – об этом пока никому! – Ахмат поднимает указательный  палец. И это понятно. Уж мы-то знаем, что любое дело сначала надо  сделать, только потом представлять на суд. Лучше отвечать за совершенные  поступки, чем жалеть о несбывшихся мечтах.
– А долго будут проводить это электричество? – Юлай, кажется, уже почувствовал себя телезрителем.
– Если начнут, то недолго, – утешает Аркаш.
Со стороны моста слышны голоса. Сейчас повернут к костру. На свет вылезают Марат с Сабиром.
– Во дают салаги! – присвистывает брат при виде нас. – Считаю до трех!
Считать не нужно – мы с Юлаем мигом исчезаем в темноте. Скоро нас  догоняют Ахмат и Шамиль. Аркаша с Гафуром никто не гонит. У моста мы еле  успеваем заскочить в кусты, как в сторону уже не нашего костра проходят  еще двое.
– Хасановские, – шепчет Ахмат. Потом добавляет громче: – Шиш вам, девчата ушли уже.
– Услышат гармошку, снова выскочат, – вздыхает Шамиль. Конечно, досадно.  Они могут хоть до рассвета гулять, а нам вместе с солнцем уже снова  подниматься.
– Соберем капканы – просплю до обеда! – как заклинание, говорит Юлай.  Каждый из нас мечтает об этом. Войдя в деревню и не желая расставаться,  мы рассаживаемся на толстом бревне лиственницы, давно лежащем у  изгороди. Обещая ясную погоду, весело стрекочут кузнечики. В кустах  сирени над нами чирикают воробьи. Даже коростели на лугах примолкли.  Воспользовавшись этой тишиной, Инзер под яром усилил шум перекатов.
Завтра, нет – уже сегодня – ожидающий нас к себе Белягуш начинает  светлеть. Чей петух в деревне первым приветствует зарю? Никто не знает  этого лучше нас. Живем ведь над курятником! Только ложишься спать,  начинаешь перебирать в памяти и раскладывать по полочкам все дневные  события, как слышишь деловитое покряхтывание нашего здоровенного  пестрого петуха. «Ку-ка-ре-ку!» – так слышится его песня кому-то, а мы  слышим: «Вста-вай-те!» Слышим, а вот слушаться не хочется.
Вот, уже началось! Сегодняшняя перекличка петухов по деревне  предупреждает нас, что мы уже опоздали со сном. Не часто, но и такое  случается.
– Пошли к вам! – поднимается Шамиль. Ахмат молча уходит к себе. Мы молча  забираемся в уютную берлогу. Если не заснул до первого крика петуха,  значит, прощайся со сном. Этот клекот словно в мозги бьет. И кто  догадался его пение назвать мелодичным? Но все же Юлай находит способ  уснуть. Для этого он плотно оборачивает голову тряпьем. Шамилю и мне  засыпать уже поздно, а подниматься еще рановато. Даже разговаривать не о  чем! За целый день и ночь наговорились досыта.
Мы молча наблюдаем, как вершина Каштак-горы постепенно светлеет – там  начинается новый день. Вот и наша деревня названа именем речки, текущей  оттуда. Сегодня мы и день встречаем, и в сторону начала дня пойдем. А  сны до обеда еще будут! Вон Назир с вечера спит, а мы за это время  столько пережили – не расскажешь. Потому и молчим.
Есть летним утром такой тихий промежуток времени, когда петухи уже  смолкли, а остальной мир еще не расшумелся. Я даже знаю, когда он  возникает: между последним квохом нашего петуха и звоном подойника  матери, вышедшей во двор. Это время многие просыпают, а уже проснувшиеся  просто не замечают. Потому что человека по утрам занимает не желание  увидеть красоту и послушать тишину, а многочисленные хлопоты. Сейчас мы с  Шамилем и не спим, и забот никаких. Лежи себе просто так, в полудреме  да в мечтательном оцепенении.
Словно желая продлить такое состояние, Шамиль притворяет дверь.  Вчерашний день, сегодняшнюю ночь, нынешний кротоловный сезон захлопывает  он таким образом. Когда он затихает, я открываю старый чехол от гармони  и вытаскиваю растрепанную тетрадь. Мне хочется как-то записать все  чувства, переживания, мысли, одолевшие душу. Сколько б ни сидел,  уставившись в клетчатую бумагу, ничего толкового в голове не рождается.  Не раз уже сидел вот так: чувства есть, а слов нужных нет...
И в этот миг внизу мама зазвенела подойником...

К списку номеров журнала «БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ» | К содержанию номера