Аркадий Аверченко: «Эта милая, весёлая, любопытная Одесса»

АРКАДИЙ АВЕРЧЕНКО:

«ЭТА МИЛАЯ, ВЕСЁЛАЯ, ЛЮБОПЫТНАЯ ОДЕССА…»

(К 110-летию сборника «Одесские рассказы»)

 

ЛЖЕОДЕССИТ

 

У т ё с о в: Странно, что вы не одессит.

А в е р ч е н к о: Слава Богу, иначе моё собрание

сочинений составило бы сто томов.

По воспоминаниям А.С. Ревельс-Утёсовой

 

Многие современники считали Аркадия Аверченко одесситом.

Считали по инерции: мол, раз «король смеха», значит, из Одессы.

Писатель никого не разубеждал. Он вообще любил напустить тумана: не говорил, когда родился; не говорил где. И только в эмиграции признался:

«– Гомер побил меня на четыре города.?…?. О месте его рождения спорили семь городов, а о моём рождении только три: Харьков, Севастополь и Одесса.

– А на самом деле – место вашего рождения?

– У меня наибольшие подозрения падают на Севастополь»¹.

Да, Аверченко суждено было родиться в строгом военном городе. Поэтому его смех более сдержанный, нежели одесский, однако такой же жизнестойкий и жизнеутверждающий. Южный смех.

Одесское остроумие писатель считал непревзойдённым.

Любил, к примеру, такой анекдот:

«– Абрамович, дайте папироску.

– Вы моих курить не будете.

– Что они, очень крепкие?..

– Нет. Но курить вы их не будете.

– Почему же?

– Я вам не дам»².

 

«ОДЕССКИЕ РАССКАЗЫ»… ДО БАБЕЛЯ

 

А вообще-то Аркадий Аверченко, сделав головокружительную карьеру в столице, любил считать себя петербуржцем. Поэтому и в первом литературном подарке Одессе – сборнике «Одесские рассказы» (1911) – показал город глазами северянина.

Вот что ему открылось.

Одесситы – гиперконтактны: «Нет более общительного, разбитного человека, чем одессит. Когда люди незнакомы между собой – это ему действует на нервы»³.

Одесситы – гипервлюбчивы: «Любовь одессита так же сложна, многообразна, полна страданиями, восторгами и разочарованиями, как и любовь северянина, но разница та, что пока северянин мямлит и топчется около одного своего чувства, одессит успеет перестрадать, перечувствовать около 15 романов»⁴.

Одесситы – гипергорды своим городом: «Нет ничего красивее одесских улиц. Одесский театр – лучший театр в России. И актеры все играют хорошие, талантливые. Пьесы все ставятся такие, что вы нигде таких не найдёте. Потом Александровский парк… Увидите – ахнете. ?…? А если бы вы знали, какое у нас в Одессе пиво! А рестораны!»⁵.

Да, всего в Одессе с избытком, одного, по мысли Аверченко, жителям недостаёт: буквы «ы». И он мысленно им её подарил.

Вполне вероятно, что писатель, как и утверждал в «Одесских рассказах», действительно впервые наблюдал город. Не обязательно эта встреча случилась в 1911 году. Она могла быть и в 1909-ом, когда начал выходить «Одесский Сатирикон». Или в 1910-ом, когда Аверченко согласился сотрудничать с «Одесскими новостями». В любом случае, его знакомство с городом произошло не позднее 1911 года.

Не полюбить Одессу Аркадий Аверченко не мог: это противоестественно.

 

ОДЕССКАЯ СВИТА «КОРОЛЯ»

 

Одесситы окружали писателя и в Петербурге. В «Сатириконе» с ним работал Саша Чёрный. Они то ладили, то не ладили. А потом в тлеющие угли этих непростых отношений подлил масла одессит Корней Чуковский, в то время нелицеприятный литературный критик. Разгорелось пламя, и за публичной «дуэлью» знаменитой троицы в 1910-1911 годах следила вся страна⁶.

В 1914 году Аверченко дружески принял приехавшего из Одессы Ефима Зозулю, сразу дал ему работу в своём «Новом Сатириконе». А в 1916-ом пригрел там же карикатуриста Бориса Антоновского, чьи работы есть даже в №18 за 1918 год, которым завершилась история еженедельника. Есть в этом последнем номере и стихи Якова Соснова, «дяди Яши», – одного из авторов песни «Как на Дерибасовской / Угол Ришельевской».

Аверченко дружил и с Александром Куприным, тоже одесситом по праву. Возможно, через него состоялось знакомство с Сергеем Уточкиным, о котором Аверченко писал: «Кто таков был Уточкин, каков был его характер, какова была его жизнь – знают многие, а Одесса, пожалуй, – и вся. Эта милая, весёлая, любопытная Одесса, этот огромный „журнал Пате, который всё видит“ сквозь огромные зеркальные окна своих кафе и ресторанов – вся Одесса напоминает мне огромное окно в кафе; сидишь уютно у самого стекла, и перед тобой проходит вся жизнь огромного города»⁷.

Одним словом, казалось, «за Одессу» Аверченко мог быть спокоен. Но вышло иначе: здесь с ним случился скандал с последующим громким и долгим эхом.

 

СКАНДАЛ В НОВОЙ БИРЖЕ

 

Весной 1912 года Аверченко и Кº предприняли турне по югу страны, организуя «Вечер юмористов». Решили начать с Одессы, и в первых числах марта в «Лондонской гостинице» появились Аверченко и его коллеги-сатириконцы Осип Дымов и Владимир Азов. Все трое не были профессиональными чтецами, хорошо это понимали, поэтому привезли с собой актёров Александру Садовскую (гражданскую жену Аверченко в то время) и Филимона Фёдорова. Уже в Одессе гастролёры встретили Петра Пильского, гремевшего тогда критика из свиты Куприна.

4 марта прибыли в переполненный зал Новой биржи. Вечер начался… и чуть сразу не закончился. Некая группа лиц на галерке принялась шаркать ногами, выкрикивать: «Громче! Ничего не слышно! Надувательство!», захлопывать выступавших, провоцировать весь зал, требовать возврата денег.

Авторитет главы «Сатирикона» не сыграл никакой роли: Аверченко не дали дочитать рассказа… Распорядитель вечера Дымов растерялся. На помощь поспешил Пильский – безуспешно. Тогда на сцену поднялся «свой» – уважаемый в городе Д.И. Басманов, антрепренёр Театра Сибирякова. Немного стихло, но люди демонстративно покидали зал.

Явились городовые.

Аверченко трясло – и Садовская ринулась спасать возлюбленного. Весь свой шарм и сценический опыт она вложила в исполнение его рассказа «Приметы» – и произошел желанный перелом. Публика потеплела, актрисе преподнесли букет, вечер закончился мирно⁸.

Стресс снимали на банкете в «Лондонской». Пришли газетчики, пришёл Соломон Юшкевич. Как-то успокоились, снова читали свои вещи, даже развеселились.

На следующий день второй концерт прошёл без эксцессов. Если кто-то и требовал читать громче, то скорее пародируя тех, кто скандалил накануне. Однако слухи просочились в центральную прессу (а ведь турне только началось!). Маститое «Русское слово», раздувая из мухи слона, сообщило, что «Вечер юмористов» закончился грандиозным скандалом, в зал был введен отряд из 40 городовых, а публика почти вся ретировалась⁹. Эту утку перепечатали многие газеты.

Аверченко через «Сатирикон» дал сдачи: «…был ли вообще осведомлённый корреспондент „Русского слова“ на вечере юмористов? Потому что вечер не закончился, а начался грандиозным скандалом. Продолжался же он при мёртвой тишине во время исполнения и аплодисментах после каждой прочитанной вещи, а закончился овациями и нескончаемыми вызовами всех участников вечера»¹⁰.

«Сатирикон» требовал у «Русского слова» опровержения. Пресса мусолила подробности… Даже десятилетия спустя писатель Лев Никулин, живший в 1910-х годах в Одессе, вспоминал: «В скептической Одессе, где испытанные остряки водились стаями, он (Аверченко – В.М.) выступил с чтением рассказов и провалился»¹¹.

В общем, это был не тот случай, когда скандал на руку. И неприятный осадок, несомненно, остался.

 

ГЕНДЕЛЬМАН И КАНТОРОВИЧ

 

Однако осадок осадком, но зачем же деньги терять? Одесская тема принесла Аверченко немалые доходы. Ещё в 1910 году он написал рассказ-анекдот «Золотые часы» о евреях Гендельмане и Канторовиче, что никак не могли совершить куплю-продажу тех самых часов. Первый не хотел дать их в руки второму, боялся, что не отдаст и убежит с деньгами, а второй не хотел платить, не видя как следует товара. В этом рассказе герои ещё жили в некоей Мордаховке, но позже Аверченко переработал его в скетч «Одесситы», и Канторович с Гендельманом поменяли вид на жительство. Скетч с оглушительным успехом шёл в питерских театрах миниатюр, например, в Литейном.

Герои полюбились автору. В военном 1915-ом он вывел их в скетче «Одесситы в Петрограде», гремевшем не меньше «Одесситов». На этот раз Гендельман, одержимый спекулянтским задором, пытался продать диабет Канторовича, полагая, что это заграничный товар.

После Февраля 1917 года Канторович и Гендельман вновь воскресли в скетче «Свободные одесситы»: их тревожило слово «свобода», не нравилось, что больше нет околоточных – кому взятки давать?

В последний раз Гендельман – уже без Канторовича – появится в творчестве Аверченко в константинопольском 1921 году, но об этом ниже.

 

МИХАИЛ ЛИНСКИЙ

 

Злоключения одесситов в Петрограде Аверченко знал не понаслышке. В конце 1915 года он активно помогал знаменитому одесскому карикатуристу Михаилу Линскому, прибывшему в столицу. Аверченко печатал его в «Новом Сатириконе», а в революционном 1917-ом они вместе начали выпускать сатирико-юмористический журнал «Барабан».

Линский стал настолько близким другом писателя, что тот посвящал его в свою личную жизнь. Письмо Линского и два оригинальных шаржа его работы недавно обнаружены в архиве Елизаветы Петренко – гражданской жены Аверченко в 1915-1920 годах¹².

Сотрудничество в «Барабане» окончилось в феврале 1918-го – журнал закрыли большевики. Линский вернулся в ставшую независимой Украинскую Державу, где основал газету «Зритель» и куда звал своего звёздного столичного друга.

 

УТЁСОВ

 

Аверченко был не прочь уехать из красного Петрограда, особенно после запрещения «Нового Сатирикона». В сентябре 1918-го, пробираясь в Киев, он заехал в Гомель. Городок был переполнен, и его, не веря счастью, пригласил к себе молодой артист Леонид Утёсов. Позже он часто вспоминал те дни, что провёл со своим кумиром. Они играли в шахматы, болтали. Утёсов пел под гитару, Аверченко задумчиво слушал, а на прощание подарил портрет с надписью: «Талантливому Утёсову с благодарностью за тёплый, ласковый приём и вечерние песни»¹³.

Конечно, писатель не предполагал, что передаёт символическую эстафету поколений. Пройдут годы, и мало кто в СССР будет знать о нём, Утёсов же прославится широко. Он всегда будет сожалеть об эмиграции Аверченко, а в последние годы жизни, болея, будет просить жену почитать ему «Одесситов в Петрограде». Тех самых, о продаже диабета. И светлеть будет его лицо…¹⁴

 

ЯКОВ ЯДОВ И БОРИС МАТУСИС

 

В годы Гражданской войны «штаб-квартирой» Аверченко стал родной Севастополь. Здесь он развил активную деятельность в поддержку Белого движения, стал пайщиком и фельетонистом новой газеты «Юг» (позже «Юг России»). В этом издании осенью 1920-го писатель приютил Якова Ядова, будущую легенду Одессы, автора текста «Бубличков». Аверченко печатал сатирические куплеты Ядова в своей рубрике «Маленький фельетон», а затем тот получил собственную рубрику «Нос по ветру» в старейшей севастопольской газете «Крымский вестник».

Ещё один одессит – бывший владелец нотного издательства «Южная Пальмира» Борис Матусис – оказался причастен к выходу последней российской книги Аверченко «Нечистая сила» (1920). Её тираж хранился на складе Матусиса в Ялте.

Оставление белыми Одессы в феврале 1920 года Аверченко воспринял с большим сочувствием. Размышляя о бесконечных потоках беженцев, он грустно сравнивал их с улитками: «Ползёт этакая маленькая беззащитная штучка, таща на своей спине хрупкий, прихотливо завивающийся спиралью домик, вдруг услышала шум, втянула внутрь свои рожки, втянулась вся – и нет как будто её»¹⁵. Вот писатель встретил на севастопольской улице одну такую «знакомую Улиточку со своим домиком-чемоданом на спине, приползшую сюда из Одессы»:

«– Откуда ползёте?

– Из Одессы. Позавчера выехали.

– Ого! Быстро же вы двигаетесь. Вот уж нельзя сказать: Улита едет, когда-то будет.

– Да, – засмеялась она. – Мы, одесские улитки, – молниеносные улитки: раз, два и готово!

– Именно что готово. Ловко распорядились. А теперь куда ползёте?

– В гостиницу. Номер искать.

– Трудновато будет. Хотя за последние дни часть улиток и уползла за границу, но теперь эта ваша одесская эвакуация все щели забила. Многие ваши одесситы на улице будут.

– Ну, что ж делать, – вздохнула Улитка. – Как эвакуокнется, так и откликнется.

– Зачем вы Одессу сдали? – с любопытством осведомился я.

– Да кто её там сдавал! Сама сдалась. Такой странный город. Ну-с, поползём»¹⁶.

Подобная обывательская позиция удручала Аверченко – он был вхож в круги ВСЮР, знал подробности одесской катастрофы… Поэтому ещё одну похожую «улитку», «нарядную куклу» с птичьим мозгом, осмеял в фельетоне «„Бандитовка“». Героиня-щебетунья жаловалась, что в Одессе очень тяжело жилось при большевиках:

«– А вы разве были тогда в Одессе, при большевиках?

– Ну! – обиженно усмехнулась она с непередаваемой, неподражаемой одесской интонацией, придав этому слову из двух букв выражение целой длинной фразы, смысл которой должен был значить:

– Неужели ты сомневался, что я была в Одессе, и что я вместе со всеми пережила все тягчайшие ужасы большевизма, и что я с честью вышла из положения, заслужив титул героини и ореол мученицы!..

Да… многое может вложить настоящий одессит в слово из двух букв»¹⁷.

Читатель, вам это ничего не напоминает? Вернее, никого?¹⁸

 

«ДЮЖИНА НОЖЕЙ В СПИНУ РЕВОЛЮЦИИ»

 

13 ноября 1920 года Аверченко эвакуировался из Севастополя в Константинополь. Началась его новая, эмигрантская жизнь, в которой связь с Одессой и одесситами не прерывалась.

Михаилу Линскому, осевшему в Париже, писатель доверил переиздание своей симферопольской книги «Дюжина ножей в спину революции» (1920). Линский приложил максимум усилий к тому, чтобы книга с одиозным названием и оформлена была одиозно¹⁹. На обложке он поместил зловещий шарж на Аверченко, держащего кинжалы, отбрасывающего мрачную тень; рука с кинжалом украшала и страницы сборника. Это оформление (и содержание, конечно) привлекло внимание В.И. Ленина, написавшего на «Дюжину…» рецензию-фельетон «Талантливая книжка». Так Аверченко и Линский вошли в политическую историю ХХ века.

 

КОНЕЦ ПОХОЖДЕНИЙ

ГЕНДЕЛЬМАНА И КАНТОРОВИЧА

 

В 1921 году писатель поставил точку в приключениях своих любимцев Гендельмана и Канторовича. Волей фантазии он перенёс первого в Константинополь и представил себе, как спросил бы у него:

«– Вы давно из Одессы?

– Ай, и не говорите. Чуть не пешком приплыл. Слушайте, Аверченко… (он взял меня за пуговицу). Ну что будет?

– С кем?

– С этой дрянью паршивой, с большевиками. С ума можно сойти. Вы знаете, я жил в Одессе ещё при Толмачёве… Так, знаете, как мне теперь кажется Толмачёв? Родной папа! Дайте мне его, я закричу„ура“»²⁰.

И Гендельман вдруг обрушился на Канторовича: «В прошлом году приходит он ко мне и говорит: „Прости меня, Гендельман, но я поступил в идейные коммунисты“. Я плюнул ему около сапога и говорю: „Ты, Канторович, идейный от слова идиёт. Пошёл вон!“»²¹.

И стал теперь Монька Канторович советским атташе в Варшаве.

«Почему Канторовичи должны делать гадости, а на Гендельманах должно отражаться?», – этот вопль посреди константинопольской улицы Аверченко оставляет без ответа.

 

ЕВГЕНИЙ ИСКОЛЬД

 

Весной 1922 года писатель со своим театром «Гнездо перелётных птиц» направился из Турции в Европу. Постепенно от всей труппы с ним остались двое актёров: семейная пара Евгений Искольд и Раиса Раич. Аверченко вместе с ними гастролировал по Чехословакии, Прибалтике, Румынии, Королевству сербов, хорватов и словенцев… Искольд стал импресарио писателя, и тот настолько его любил, что увековечил (не без юмора) в фельетоне «Прага»:  «…человек с книжкой театральных билетов вместо сердца и с идеалами, заключающимися в красиво отпечатанной афише»²².

Евгений Искольд был родом из Одессы.

 

P.S.

Помнит ли Аркадия Аверченко нынешний «город у Чёрного моря»?

Едва ли. Сказались годы забвения, да и другие «короли смеха», другой эпохи сердцу современных одесситов – ближе.

Нужно ли помнить? Непременно нужно.

Что для этого сделать?.. Конечно, памятник открыть перед Новой биржей не призываем (хотя отчего бы и нет: Аверченко, протягивающий букву «ы»?). А вот на Аллее Звёзд увековечить – именно сейчас, в честь 110-летия «Одесских рассказов», вполне можно. Там уже есть и Саша Чёрный, и Куприн. Первый, к слову, об Одессе почти ничего не написал. Второй написал гораздо меньше, чем Аверченко.

За чем же дело стало? Чего ждём?

Одесситы! Имя Аркадия Аверченко делает честь любому городу.

Такое сотрудничество – взаимовыгодно.

 

Виктория МИЛЕНКО,

биограф Аркадия Аверченко

_ __ __

Примечания:

¹ Аркадий Аверченко (Интервью) // Виленское утро. 1923. 20 февраля.

² Аверченко Аркадий. Двуногое, без перьев // Юг. 1920. 23 февраля.

³ Аверченко Аркадий. Одесса // Аркадий Аверченко. Одесские рассказы. Дешёвая юмористическая библиотека «Сатирикона». Спб., 1911.

⁴ Там же.

⁵ Там же.

⁶ Подробнее см.: Миленко В.Д. Корней Чуковский – Саша Чёрный – Аркадий Аверченко: к истории конфликта // Гуманитарная парадигма. 2019. № 2(9). С. 5-21.

⁷ Аверченко Аркадий. Уточкин / Аркадий Аверченко. Бритва в киселе. М.: Издательство «Правда», 1990. С. 314.

⁸ Пер-ов. Патагонцы на вечере юмористов. Петербуржцы у одесситов // Одесский листок. 1912. 6 марта.

⁹ «Вечер юмористов» // Утро. 1912. 7 марта.

¹⁰ Для восстановления истины // Сатирикон. 1912. № 14. С. 8.

¹¹ Никулин Лев. Люди русского искусства. М.: Советский писатель, 1947. С. 260.

¹² Вареник Олег. Скамья литераторов. Предостережение политического карикатуриста Михаила Линского // Санкт-Петербургские ведомости. 2021. 23 апреля. 

¹³ Утёсов Л.О. Спасибо, сердце! Воспоминания, встречи, раздумья. М.: Всероссийское театральное общество, 1976.

¹⁴ Гейзер Матвей. Леонид Утесов. URL: https://www.litmir.me/br/?b=119675&p=76 (дата обращения: 28.04.2021).

¹⁵ Аверченко Аркадий. Улитки // Юг. 1920. 2 февраля.

¹⁶ Там же.

¹⁷ Аверченко Аркадий. «Бандитовка» // Юг. 1919. 29 декабря.

¹⁸ И. Ильф и Евг. Петров могли читать этот фельетон ещё в 1919 году: газета «Юг» продавалась повсюду в зоне действия ВСЮР. А могли прочитать его переиздание под названием «Артистка образца 1922 года» в сборнике «Двенадцать портретов (в формате „будуар“)» (1922). 

¹⁹ См.: Миленко В.Д. «Дюжина ножей в спину революции» А.Т. Аверченко в контексте политтехнологий ХХ века: к 100-летию первого издания // Гуманитарная парадигма. 2020. № 4(15). С. 99-121.

²⁰ Аверченко Аркадий. Атташе Канторович // Зарницы. 1921. № 21. С. 6.

²¹ Там же.

²² Аверченко Аркадий. Прага / Аркадий Аверченко. Записки Простодушного. М.: Книга и бизнес, 1992. С. 213.

 

_ __ __ __

 

 

АРКАДИЙ АВЕРЧЕНКО

 

ОДЕССИТЫ В ПЕТРОГРАДЕ

 

Утро в кафе на Невском, где «всё покупают и всё продают».

– А! Канторович! Как ваше здоровье?

– Ничего себе, плохо.

– Слушайте, Канторович… чем вы сейчас занимаетесь?

– Я сейчас, Гендельман, больше всего занимаюсь диабетом.

– Он у вас есть?

– Ого!

– И много?

– То есть как много? Сколько угодно! Могу вам даже анализ показать.

– Хорошо, посидите. Я сейчас, может быть, всё устрою.

Убегает.

 

***

 

Наталкивается на Шепшовича.

– Гендельман, куда вы бежите?

– У меня есть дело. Не задерживайте меня. Я продаю.

– Что вы продаёте?

– Диабет продаю.

– Диабет? Гм… Много его есть у вас?

– Положим, он есть не у меня, а у одного человечка.

– У какого?

– Вы замечательный наивник! Я, может быть, на этом заработаю – так я ему обязательно должен сказать, чтобы он из-под носу вырвал!

– Вы мне можете не говорить, но я вас заверяю, что вы без меня диабета не продадите.

– Серьёзно?

– Он спрашивает! Я вам скажу, что теперь весь диабет проходит через мои руки.

– Кому же вы его ставите?

– Гендельман! Не надо считать меня идиотом. Это настолько мой хлеб, что я вам даже ничего не скажу.

– Ну, хорошо. Так сделаем это дело вдвоём.

– А вагоны?

– Ой, эти вагоны – вот у меня где сидят. Чистое с ними наказание. Ну, у нас, впрочем, есть специалист по вагонам – Яша Мельник.

 

***

 

– Яша! Здравствуйте, Яша! Вы могли бы достать нам вагонов?

– Под чего?

– Под диабет.

– Что это за диабет?

– Здравствуйте! Только сегодня на свет родились! Диабет есть диабет.

– Может, дрянь какая-нибудь!

– Дрянь? А если я вам покажу анализ – что вы скажете?

– Если анализ есть, так какой там разговор? Вагоны будут.

– Значит, всё и устроено!!

– А у кого диабет?

– Это еще пока секрет. Но мне сказано, что я могу иметь его, сколько угодно.

– Почём?

– Что почём? Вы раньше скажите вашу цену, а потом мы уже поговорим о моей цене.

– Слушайте! Вы мне должны рубль на пуд уступить.

– Рубль? Я вам тридцать копеек не уступлю! Вы же знаете, что сейчас диабет с руками отрывается.

– Серьёзно?

– Он спрашивает! Вот смотрите: Моносзон! У вас есть диабет?

– Нет.

– Видите? Эй, молодой человек… Как вас… Вот вы, в коричневом. У вас есть диабет?

– Нет.

– Вы видите? Вы расспросите всё кафе – и почти ни у кого не будет диабета.

– Хорошо. Мальчик! Дай, милый мальчик, перо и чернила – мы напишем куртажную расписку. Значит, будем работать на проценте. Мои – пятьдесят (я же продаю!), Яше за вагоны – двадцать и вам, Гендельман, за то, что вы найдёте нам диабет, – тридцать процентов. Согласны?

– Ещё я буду торговаться! Хорошо. Но где же ваш покупатель?

– Я сейчас буду к нему звонить. Мы в три дня это всё и покончим! Сделаем хорошие деньги. Яша! Я пойду в комитет звонить, а вы работайте насчёт вагонов.

– Уже!

– Алло! Это военно-промышленный комитет?

– Да.

– Слушайте! Вы интересуетесь диабетом?

– Что? Алло, что вы говорите?

– Диабетом интересуетесь?

– Чем?

– Диабетом! Вы только скажите: хотите вы иметь диабет? Так вы его будете иметь.

– Вы – идиот!

– Что? Алло! Разъединили. Это центральная – прямо какой-то бич народов. Центральная? Дайте мне 628-62. Это что такое? Это военно-промышленный комитет? Слушайте… Вы можете через меня очень быстро иметь диабет, – хотите?..

– !!.

– ?!!!

– !!

– …?!!

– !!.

 

***

 

Через десять минут Шепшович приближается к Яше Мельнику и Гендельману.

– Ну, что?.. Поговорили с покупателями?

– Гендельман! Скажите мне правду: кто вам сказал, что у него есть диабет?

– Слушайте… Раньше бы я вам не сказал, потому что вы бы из-под носу дело вытащили, но раз мы уже подписали куртажную расписку, так я вам скажу: диабет имеется у Канторовича!

Шепшович со зловещим спокойствием:

– Может быть, вы скажете, сколько у него этого диабету?

– Э-э… Мня… Тысяч тридцать пудов…

– Так-с. И почём?

– Э… семнадцать рублей пуд… Вы же сами понимаете, что раз на рынке диабету почти нет…

– Хорошо, хорошо… Скажите, это цена франко Петроград?

– А то что же!

– Тогда я вам скажу, что вы, Гендельман, не идиот – нет! Вы больше, чем идиот! Вы… вы… я прямо даже не знаю, что вы! Вы – максимум! Вы – форменный мизерабль! Вы знаете, что такое диабет, который есть у Канторовича «сколько угодно»?! Это сахарная болезнь.

– Что вы говорите? Почему же вы сказали мне, что весь диабет проходит через вас?

– А!! Если я ещё час поговорю с таким дураком, так через меня пройдёт не только диабет, а и холера, и чума, и всё вообще, что я сейчас желаю на вашу голову!!!

 

1915 г.