Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Гари ЛайтОб авторе: Родился в Киеве в 1967 году. С 1980 года живёт в США. По профессии –... >>> |
Александр ДергуновОб авторе: родился в 1968 году в Москве. Имеет два высших образования... >>> |
Зинаида ВилькорицкаяОб авторе: Родилась на Украине. Образование – высшее филологическое. На Земле... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Эльс ГаделевБелым-пребелым остаться хочу. Стихи. Пер. Галины Булатовой
Эльс Гаделев – один из тех творцов, для которого процесс работы всегда был важнее её результата. Он писал стихи, а уж публикация для него являлось делом вторичным. Вернее, публикации у него были – газетные, журнальные… – а вот конечного продукта, своей книги, – нет, не было. Её выпустили в свет после смерти поэта его собратья по перу – Разиль Валеев, Марсель Галеев... Иные говорят про него, что он был просто несобранным человеком, потому и не удостоил себя своим поэтическим сборником, слишком разбрасывался – временем, способностями, профессиями... Если сравнивать с русскими поэтами Казани, он был породы Леонида Топчия, Юрия Макарова, Геннадия Капранова… Действительно, целеустремлённым назвать Эльса Гаделева было трудно. В этом есть доля правды. Однако и яркое разнообразие его талантов не оспоришь. Он владел, например, редкой красоты и тембра голосом чтеца. Наверное, все знают голос Юрия Левитана – ну вот, э т о примерно то же самое. Только на татарском языке. Эльс Гаделев долгое время работал диктором на республиканском радио. И его передачи – будь то сводки с сельскохозяйственных полей или расписание поездов – я слушал как какое-то завораживающее слух художественное произведение, как какую-то волшебную оперу... Он был поразительно эрудирован, хорошо знал татарскую и всемирную литературу. В годы моей туманной юности он открыл для меня Уолта Уитмена и даже подарил книгу его стихов. Зашёл специально ко мне домой и подарил – для окончательной убедительности своих слов о заоблачной гениальности американского поэта. Эльс-абый отличался весёлым нравом, остроумием и профессиональной чуткостью к художественному слову. Легко и даже как-то играючи переводил стихи и прозу. Сам же и публикации обустраивал. Это и по себе знаю. Взял мою повесть об альпинистах, перевёл, и я чудесным образом увидел её в журнале «Казан утлары» («Огни Казани»). А вот о себе позаботиться не мог. По большому счёту почивать на лаврах ему не довелось – ни в одной профессии, ни в поэтическом творчестве, ни в быту – нигде. Оставил после себя разрозненные рукописи, заметки, дневники... И вот, наконец, с помощью настоящих друзей поэтическое наследие его увидело свет. Как жаль, когда автор не видит свою новорожденную книгу! Сегодня мы публикуем из неё небольшую подборку в переводе Галины Булатовой.
Ахат Мушинский
Желание
К мельнице выйду, зерно смолочу, Тихо по срубу её постучу. Белой муки я отведать хочу, Белым-пребелым остаться хочу.
Слово – шёлк
Портной, кроя по мерке рукава, Сошьёт рубаху, платье и мундир. Поэт, сто раз измерь свои слова, В которые оденешь целый мир.
Коснувшись человеческой души, Готовься, и тебя найдёт молва, И потому с речами не спеши И точные подыскивай слова.
Подобно слово пущенной стреле, И если кто-то целил наугад, Наверняка он будет сожалеть: «Куда стрелял я?», «А попал куда?»
Не забывай пословиц золотых, Семь раз не меря, резать не посмей. Ведь слово – шёлк. Что верно для портных, То для поэта во сто раз верней.
Затяжной дождь
За чёрными очками дремлет мир. «Шебыр-шебыр…» Поднявшись, кто-то зажигает свет И ставит чай, но пробужденья нет. «Шебыр-шебыр…» – весь мир сошёл с ума, Бормочет тьма.
Дождь гонит с тротуаров, площадей Домой людей. Пути промокли, и трамвай опять Из рельсов будет воду выжимать. Забыто напрочь время ясных дней – Сезон дождей.
Просвета нет, и воздух сер и сыр. «Шебыр-шебыр…» Такого не припомню я давно, Когда-то это кончиться должно! Щелчок замка – захлопнулась теперь Напротив дверь.
Шебыр-шебыр и вдоль, и поперёк, И между строк. Недаром затяжным зовут его, Но я б желал другое торжество: Прольётся шумный пусть один, а вслед Пусть грянет свет!
Наследие
Оно – не россыпь щебня у дорог, А чистый жемчуг, потаённый в речке. Оно роднится с отпечатком ног: Твои следы – наследия предтеча.
Да мы и сами, в сущности, малы: Одно людское племя в целом свете мы. Не возжелайте ближнему хулы: Мы все – крупинка божьего наследия.
Пусть не устанет мой язык хвалить Чутьё и вкусы прадедов умолкнувших: Могли же место выбрать, чтобы вбить Под доброе жилище первый колышек!
Земля какая, воздух – благодать, Любуйся родниками, небом, рощами! Да разве можно это променять На самые манящие сокровища!
Не обманись, браток, и не ропщи, А приготовься следовать за нами ты. Давай-ка поднатужься, притащи Ты сам камней для общего фундамента.
И будем строить вместе, не спеша, Смотри вперёд – судьба сияет дальняя. Я от цены не скину ни гроша: Я на Казань поставлю максимальную.
За шагом шаг прокладываем след И умножаем прадедов наследие. Казань стоит вторую тыщу лет, Аллах, даруй ещё тысячелетия!
Ну, кто из нас?
Все вместе собравшиеся умы, Скажите наверняка, А стоим хотя бы ногтя мы Тукая и Бальзака?
Равняем по мерке своих невзгод Весь мир, что давно не нов, Веря, большое искусство ждёт Наших дерзких голов.
Так и живём, румяны с лица, Довольные, сытые рты, И не размениваем сердца На мелочи доброты.
Охладевая за годом год, О том ли Творца просил? Ну, кто из нас в будущее войдёт: Радиф ли, Равиль, Разил?
Жаль, что так задержался час, Когда я раскрыл глаза. Сурово и мудро глядят на нас Тукай, Сезанн и Бальзак.
Июньский соловей
В канун июньского тепла Стихами дышит вся природа – И вот ко мне, забыв дела, Явился Пушкин, как свобода. Взбежал легонько на крыльцо И распахнул он в доме двери, А я не смел поднять лицо, А я глазам своим не верил. О, золотое божество, Кто я ему, скажите, други? И звон бубенчика его Был, верно, слышен всей округе. А он сказал: – Ну, здравствуй, брат, Веди же в красный угол дома, Стакану пунша очень рад – Отныне будем мы знакомы! Я тру в волнении свой лоб – Кажусь для этих гонок старым, А мой забавный эфиоп Шумит весёлым самоваром. Вольно же дерзкому играть! Вот, говорит, подав тетрадь, Читай написанное смело: Царём татарина я сделал. «Татарин» написал и «царь» Я про Бориса Годунова. Быть может, я такой бунтарь, Что и моё бунтует слово. Да, мы бунтуем и поём – А ты проснись, уж светел дом, Приподыми главу с подушки, И помни, как во сне твоём С июньским спорил соловьём Сегодня Пушкин.
Impressia
С грустью на чёрную иву смотрю: Стала от чёрного ливня рябая. Не упрекайте вы иву мою – Ива рябая мне грудь обжигает.
Вот она, милая, смотрит на лист Зыбкого озера – дождь полосует – Будто художник-импрессионист, Чудное что-то по глади рисует.
И преклонила колени свои На берегу и, в дожде утопая, Что-то поёт – о судьбе ли, любви – Чьи же черты на воде проступают?
Может быть, самый последний портрет Пишет она на холсте полноводном, Гладя ветвями дрожащий мольберт И изгибаясь под ветром холодным.
Только меня не рисуй, говорю, Я ведь и сам, словно ива рябая. Не отрываясь, смотрю и смотрю: Ива рябая мне грудь обжигает, Чёрная ива мне грудь обжигает.
Интервью с Чингизом Айтматовым
(К фотографии, снятой на студии ТВ)
Сотнями адских солнц Люкс полыхал, Горевших в подсвечниках. Камеры-людоеды, ворвавшись в зал, Взяли в тот вечер нас.
Объективом-чудищем быть проглоченным Суждено, видимо, мне. Мастер по превращению всего в ничего – Телевидение.
Кажется, я до сих пор в страхе былом, Колени мои дрожат. Незаметно для зрителей, под столом Ты руку мою пожал.
Заговорил, мыслям моим вторя, Придвинув к плечу плечо, О том, как были ухабы истории Прадедам нипочём.
Я пронёс тепло ладони твоей Через года, холода. Узы Великого Братства людей Почувствовал я тогда.
Смотрим вдвоём с экрана тех дней, Как самые близкие; Сзади стоит Казань, а перед ней – Узоры киргизские.
Камень мудрости Хикмат
Разбиваются думы о чёрный колодец ночей, Драгоценный Хикмат не предстанет пред светом очей.
А надежда, как сабля, висящая на волоске, Лишь подскажет, что камень не тот остаётся в руке.
В летаргии – полмира, в пороках – оставшийся мир. Только я, неразумный, печаль изливаю в эфир.
Может быть, я лишь муха, что села на купол чужой, Но пока бьют по заду, и, значит, пока что живой.
Хорошо, что у них за заботами времени нет, А прихлопнут – то всюду останется розовый след.
Что твоя им судьба, что твоя им печаль и язык?! Вот бы свежего ветра – от дум я тяжёлых поник.
– Бык издох, и телега сломалась – так что же сейчас? – Значит, будут дрова, и огонь, и варёное мясо у нас!
Драгоценный Хикмат не могу отыскать, очень жаль, Только горестно в сердце колодезный бьётся журавль.
Белый медведь
(После прочтения в больнице книги Роберта Ахметзянова «Древо жизни»)
Обычная тонкая книжка, казалось, Такие я сотни листал. Но что-то случилось, но что-то сломалось, Расплавился в сердце металл. И будто вспахала незримая сила Эмоций моих целину – И охала книга, как будто просила Её не оставить одну. От грохота жизни она колыхалась, Летели дожди и снега, И воздухом этим так славно дышалось, И чуяла травы нога. Ах, молодость, как же ты нас увлекала Нашествием бурь и штормов! Ты стоишь сегодня моих запоздалых Восторженных тысячи слов. И, кажется, это моё по бумаге Гуляло перо поутру, Но в мире никто не услышал бедняги, Кричавшего «SOS!» на ветру. Однако позвольте – пыхтящий, уставший, Один богатырь мне помог, Горячим дыханьем меня обжигавший – Но пусть отдохнёт между строк. Ведь мир этот хрупок, и лёд ещё тонок, И многое нужно успеть. Я нюхаю ветер, ведь я – тюленёнок,
Перевод с татарского Галины Булатовой
К списку номеров журнала «КАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХ» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыКАШТАНОВЫЙ ДОМСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |