Следы. Стихотворения

В результате усердного поиска наши постоянные авторы Эдуард Учаров и Галина Булатова обнаружили и заполучили архив (неопубликованные стихи, дневники, письма…) замечательного казанского поэта, человека драматической судьбы

Ивана Данилова. Сегодня после кропотливой работы новоиспечённых архивариусов над этим архивом мы публикуем его часть.  И начинаем, конечно, со стихов   

 

Следы

 

Об этом трудно, но смолчать не легче…

А было просто – выпал первый снег,

И утро, потонувшее по плечи

В распухшей за ночь белой тишине.

Но вздрогнул снег на плечиках у липы,

И словно кто железо расстелил:

Как лист металла, так железным скрипом

Сверлили переулок костыли…

И вот на них наваливаясь круто,

Шёл человек, упрямо сжавши рот,

Шёл осторожно, напряжённо, будто

В сухом снегу отыскивая брод,

И в снег, глаза слепящий чистотою,

Который дорог был ему вдвойне,

Впечатывал единственной ногою

Безмолвное

         проклятие

                   войне.

 

***

Скажи мне правду, старый лес,

О чём твои осины шепчут?

Отдай берёз холодный жемчуг

И тайну годовых колец,

Что в каждом свежем срезе пня,

Являя копию улитки,

Горят во мхах средь бела дня,

Будто спираль электроплитки.

Открой мне тайны, старый лес,

Скажи – отмерила мне сколько

Лесное чудо из чудес,

Пророчица – кукушка бойкая?

Скажи, как много мне в траве

Твоей плутать не уставая?

Одну из тайн своих доверь –

Ты знаешь всё, а я не знаю.

Скажи мне что-то о себе…

Давай чуть-чуть порассуждаем

С тобой, горящим в сентябре,

Незыблемым,

Незабываемым.

 

***

Всё отзвенело, отгорело,

Приобрело гравюрный вид.

Идут ветра, и в роще белой

Всё распьяным-пьяно стоит.

О, как пронзительны и резки

Осенние метаморфозы те –

От расточительного блеска

К негромкой мудрой простоте.

 

ЛИВЕНЬ

 

Он снизошёл на землю,

Воинственный и дельный,

Был для иссохшей зелени

Эпохой Возрожденья.

Где ливень бился в вереске,

Как рыба на мели,

Начало вешней прелести

И чистоты земли.

 

***

Мир на совесть промыт, продут

И звенит голубой, торжественный.

Словно Волгой ладьи пройдут –

Облака над землёй прошествуют…

Будет слышно: буксир-старик

забубнит иззябшими плицами,

и высокий сорвётся крик

захлебнувшейся небом птицы.

 

***

В моём окне прорезалась звезда

И вместо стёкол – бронзовые латы,

И где-то проверяют поезда

Устойчивость земли покатой.

Пронзительна заслуженная тишь,

Здесь шелест звёзд в густом тумане тонет

И два откоса островерхих крыш,

Как две больших натруженных ладони.

 

ТЕ ДАВНИЕ ЗИМЫ...

Замыкаясь в кольцо,
Годы шли, как идут карусели.
В твоём доме тепло,
Как доценты, ковры облысели.
А над крышей хрипят
Трубы, будто бормочут шаманы.
Тихо в сумраке спят
Зеркала, словно пепел, туманны...
И так пусто кругом,
Так пустынно, необъяснимо,
И качают твой дом
Извлеченья из пианино.
Гаммы косо бегут,
Как усталые вёсла вдоль лодки,
Как олени в снегу,
Между клавиш горячие локти.
Совершенно в другом
Мире музыка эта кончается.

И качается дом.
По инерции, видно, качается...

УЛЫБКА

 

Её нашли. От пыли и от глины

Очистили. И вынесли на свет.

В каких глухих жила она глубинах?

И сколько тысяч пролежала лет?

Ты видно чист был, древний человек,

Пережила раз в этом мраке зыбком

Гробницы фараонов, русла рек

Твоя тысячелетняя улыбка.

Мы иногда невежды… Ты прости…

Теперь мы знаем, как любилось, пелось,

И нам земля сумела донести

Чистосердечную твою окаменелость.

Как омрачаем мы порой рассвет.

Давайте жить открыто, не лукавя,

Чтоб после нас на сотни тысяч лет

Вот так же щедро улыбались камни.

 

***

Принимаю влюблённо

В преклоненье колен

Государство озона

И берёзовый плен.

Отдаюсь всплескам шалым

Белых птиц в высоте

И объятой пожаром

Предзакатной воде.

О, как ливни косые

Опадают рябя!

…Подскажи же, Россия,

Как понять мне тебя.

Ухожу до рассвета,

Где исконно, века

Источает планета

Синий звук родника.

И круги в зыбкой сини,

Как касанье орбит.

Как постичь мне те силы,

От которых знобит?!

Солнце сыплет веселье

Из зелёных прорех.

Приворотное зелье

Ослепительных рек.

И прильну, – как причастье! –

Я к тебе, как к ручью.

Это может и счастье,

Только я промолчу.

Бродит ветер травою.

Тропы входят в село.

Промолчу. Не раскрою,

Что во мне проросло.

Первозданно и чисто.

И не спится волне.

 

Постиженье Отчизны

Происходит во мне…

 

ВОЛГА

 

Там, где ночью чудачат совы,

В озорстве всполошивши сны,

Есть в лесной глухомани часовня,

Ладно сбитая из сосны.

 

Полонённая бездорожьем,

Тишиной, но и тем горда,

Что с неё на Руси безбожной

Начинаются города.

 

Белокаменные, златоглавые –

Словно в небыли, будто сны,

Вековой осияны славою,

Взмыты к небу, как звон косы.

 

Что с неё, от соснового кряжа

И, как прялка древней стены,

Началась голубая пряжа

Многотысячевёрстной длины.

 

Нитка-ниточка. Тонко – не рвётся.

Лишь позванивает под рукой,

Потому как уже зовётся

Волгой-матушкою рекой.

 

А потом, чуть взметнув рубахою,

Да в такие ли да в бега –

Только охают, только ахают

Изумлённые берега!

 

А ночами совсем не верится,

В ней такое – не разберёшь:

По соседству с Большой Медведицей

Пучеглазый елозит ёрш.

 

И от века в ладонях Волги

Круто смешивает волна

Пароходы и хворост молний,

Звёзды, судьбы и времена.

 

НАЧАЛО

 

Я стою на земле. Облака белой вьюгой клубятся.

Мои ноги, как корни, пропадают в дремучей траве…

Подо мною озёра, как кержацкие древние святцы,

Неохватным туманом подымаются к голове.

 

Сколько минуло бед и веков пламенеющей крови,

Сколько тысяч восходов и закатов в ней ярко горят –

Над моей родословной то ль варяжские, скифские ль брови…

Табуны, ледоходы и славянские реки шумят.

 

Гордый месяц сквозь мглу к тропе соболиной выходит,

То ли сабли кривой предзакатный багровый всплеск,

Печенеги качаются на ременных стеблях поводий,

Храп коней сотрясает даже птицей покинутый лес…

 

И не с той ли поры, с тех ночей жутковатых и длинных,

Где плясали костры на испытанных кровью мечах,

Дремлют в пашнях, снегах очень медленные былины,

Что, сложившись, текли, словно реки, в сырых ночах.

 

Не оттуда ль восходят курганов лобастые сказы,

Неистлевшая мудрость поистлевшей уже бересты.

Вещий взгляд замерцал – о, тревожная кисть богомаза! –

И дымы прорастают, из огня – голубые кусты.

 

Сколько лет утекло – не сочтёшь, да и нету им счёта,

Сколько высохло рек и оттаяло горных вершин,

Но мне шепчут века про своё сокровенное что-то –

В русле памяти нам никаких не воздвигнуть плотин!

 

О мой пращур лесной, подари мне тугие ладони,

Что, как сёдла, крепки и смуглее крылатой зари,

Пусть вся мудрость твоя сединою виски мои тронет,

Своей доброю мыслью, нежным сердцем меня одари!

 

О вы земли России! – где мои простодушные предки

Так склонялись к сохе, так точили в золе топоры,

Что сквозь срубы, пожары, через битвы и пятилетки,

Как ядро из пращи, вырывались в иные миры.

 

От кольчуг и икон, обветшалых избушек саманных,

От певучей стрелы и зазубренного топора,

Шли сквозь пепел и гул в анфилады галактик туманных,

Где до вас – ничего,    уж и впрямь – «ни кола, ни двора».

………………………………………………….

Я стою на земле. Облака надо мною клубятся.

Нынче снова в соседях у меня тишина и трава.

Подо мной  –  городов белокаменные вариации

И от дали сквозной шалеет чуть-чуть голова.

 

Но когда в наших днях второпях перепутаю тропы,

Словно звёздную карту, воскрешу эхо дальних времён –

И дорога ясна, если верю, как в лучшие строфы,

Что Непрядва журчит, что град Китеж всё так же силён…

 

 

 

***

Когда покинет женщина меня,

Когда не станет ни семьи, ни денег,

Тогда я вспомню про безлюдный берег

С тревожными сполохами огня.

Трава там безыскусна и горда

И жизнь подобна песенному сказу –

Она не изменяла мне ни разу

И, видно, не изменит никогда.

Она мне даст ломоть ржаного хлеба,

Глоток студёной ключевой воды.

И нет уж суеты, и нет беды,

А просто ложе трав и полог неба.

Не попрекнёт куском. И в меру сил

Прикрыв от горькой памяти былого,

Мне даст за верность искреннее слово,

Какое я в стихах ей говорил.

И вот когда над лесом, над рекой

Луна, расщедрясь, свет волшебный выльет,

Взметнётся сердце, как от ран навылет,

Во мне, не знавшем верности такой…

 

ПРИГРАНИЧНЫЙ БАЗАР. АЗИЯ

 

Алый жар азиатских блюд.

Ритм крамольный играет бусами.

Приграничный базар. Верблюд

Двугорб, как бинокль над бруствером.

Существо непомерной гордыни –

Как два влажных зарева взгляд,

А в зрачках отражаются дыни,

Словно звёзды в ночи горят.

И стоит среди полдня затерянный,

Чёрный, как погребальный плач,

Мумией среднерусского дерева

Иссушённый жарой карагач.

Лишь порой, будто всплеск из ножен,

Рассекает тягучий зной

Взгляд и пристальный, и тревожный,

Освежающе молодой.

Проскользнёт азиатской Ладой,

Лишь ресниц остаётся взмах

Горьковатою и прохладной

Хвойной веткою на губах…

 

***

Словно гулы больших столиц

Вдруг заполнили тесную площадь –

Началось гнездованье птиц

В обалдевшей от крика роще.

Без прописки, без жилконтор

(Управдом бы изрёк: «Не верю…»)

Происходит с недавних пор

Расселение по апрелю.

Гнездованье – понятен вполне

Птичьих песен настрой высокий,

И гнездятся где-то во мне

Снизошедшие с веток строки.

На соавторство, честное слово,

Не стремясь предъявлять права,

Я к той музыке, что готова,

Всё ж пытаюсь сложить слова…

 

***

Не каждой ночи по плечу

Создать меня древней и проще,

Задуть старинную свечу,

Чтоб звёзды обозначить в роще.

 

И поселить в холодный сад

Дождя осенний беспорядок,

Чтоб сок земли вернуть назад

В законченнейшей форме яблок.

 

И, сомневаясь, отойти,

От скверны очищая совесть,

К тому голгофному пути

Уже продуманно готовясь.

 

 

СТАРЫЙ ДОМ

 

Содрогаются ливни, и плывут под уклон тротуары,

У подъездов в плену потихоньку бормочут гитары.

Старый двор, Старый дом закрывает скрипучие окна,

Слышен тенор листвы и проржавленный бас водостока.

Пусть плывёт грозовой  обжигающий запах сирени,

И берёзы пьют дождь, тонконогие, словно олени.

Покидаем тебя, не жалея об этой затее.

Без тебя, тихий дом, уезжая, чуть-чуть сиротеем.

…Новостройки. Бело. Смотрят гордо они  и парадно.

Ты прости меня, дом. Я сегодня вернулся обратно…

 

 

***

Уйду в леса. Следы завьюжит как бы

Осенних листьев рыжий перемёт…

Полночный филин – завотделом кадров –

В ночные сторожа меня возьмёт.

В сухом дупле придумаю жилище

(Мне леший выдаст ордер на него),

Чтоб был там свет, тепло, немного пищи,

Чтоб первородство на сердце легло.

И в белый час потрескиванья молний

В своей душе порядок наведу

И буду слушать и смотреть безмолвно,

Как спичками расчиркался Ведун.

Всё будет непридуманно и просто,

Как облака задумчивый полёт,

И, как от язвы жёсткая короста,

Всё суетное напрочь отойдёт.

Когда ж наступит старость   и ночами

Я буду гаснуть на сырой земле,

То даже тут, чтоб облегчить прощанье,

Кукушка вечность напророчит мне…

 

***

На речке детства тёплая вода.

Она уже теперь совсем забылась.

А вспомнишь – вот уже опять забилась,

Журча, процеживаясь сквозь года.

На речке детства светлая вода,

Светлей теперь не будет никогда.

И острой будет и нежданной будет,

А та была – как ток сквозь провода.

Ни всплеска рыбы, ни звезды со дна –

На речке детства грустная вода.

Да, впрочем, к ней приходят не с весельем,

Пройдя свой август, то есть, не весенним –

Тропой тридцатилетнего следа.

И в памяти – в вечернем захолустье –

Размытость обязательной межи:

Всегда забыты этих речек устья,

А вот истоки – нет. Они свежи.

 

***

Мы всё дороже платим за ошибки.

Где ж годы те, когда ошибок нет?..

Он догорел, мой синий бересклет,

костёр, сбиравший в круг мои пожитки.

Сушил в дожди, не иссушал в жару,

и языков молва была не злою;

тепло хранящий, даже став золою,

привыкший к птице, к зверю, к топору…

Мы платим за ошибки всё дороже.

Золы всё больше, да чуть-чуть тепла.

И где-то мимо – в осень, бездорожьем –

единственная женщина прошла:

от стужи одиночества бледнея,

успев своё отплакать, отлюбить…

А к осени тепло – оно нужнее.

Подольше б лету бабьему побыть.

 

 

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

 

Тридцать лет. Светло, не пьяно.

Без оказии.

Сплю в заснеженных Саянах,

В центре Азии.

Сплю в Саянской котловине,

Гор свечение.

Жизнь – к вечерней половине,

Мысль вечерняя.

Юрты розовый башлык,

Зябко светится,

Ждали: к тридцати, как штык,

Перебесится.

………………………….

Только степь (не в ней ли бес?)

Всё вращается,

Как пластинки чёрный блеск –

Песнь прощания

С тем, что минуло. Вольна

В грусти музыка.

 

…Лето, волжская волна

В каждом мускуле,

И мохнато-золотой

Шмель гундосенький,

И прожекторно-прямой

Выстрел просеки.

 

…Спят Саяны, сон глухой –

Спите, древние, –

Возвышаясь над тайгой,

Над деревнями,

Но тревожный грянет час,

Час полуночи,

Вспыхнут, знобкие, лучась,

Пики лунные:

Без торжественных речей

И эпитетов

Тридцать яростных свечей

Ослепительных…

 

ЯНВАРЬ НА ПАСЕКЕ

 

Тихий снег, словно снег со времён Калиты.

Даже  ульи, что вписаны круто

В утро, – будто монашьи скиты

с высоты реактивных маршрутов.

А вблизи – это жизнь, это дух, это ток –

всё в подробностях вечного свойства:

трав таинственный, неуследимый исток

и – живого несметное войско.

И сверкает кругом – на земле и в верхах,

в скрипе, в звоне безумной отваги,

и зверьками ручными ручьи отсверкав,

промерзают за банькой в овраге.

Но пока – в золотом заточеньи ткачи

и творцы золотистого света,

что соткут, разоденут в цветы все концы

осмуглевше-медового лета…

 

***

Не без добрых людей

свет.

Не без чёрных людей

мгла.

Потому я даю

обед

проводить тебя

до угла.

 

Хитроумно придуман

лаз –

зло нечасто идёт

наобум.

Не без чёрной зависти

глаз.

Не без светлой зависти

ум.

 

И когда с добротой

успел,

всё надёжней бренчанье

лир.

Потому-то и свет

бел,

потому-то и свеж

мир…

 

***

                                                              Леониду Топчию

 

Как будто постарался Аладдин –

Вдруг память сотней ламп забрезжит матово.

… Не укрывай  безвременных седин

И по утрам морщины не рассматривай.

 

Ты не считай обид и не храни,

Они некстати твой покой нарушат.

И чьё-то Зло в Добре похорони,

И злу не дай проклюнуться наружу.

 

Смотри на небо и броди во ржи.

Наплюй на всё. Не помышляй о мести.

А время с теми авторами лжи

Ещё сведёт все счёты честь по чести…

 

***

                                           Марку Зарецкому

 

Гремят мостами грузные составы,

Нанизывая фермы на дымок.

Пружинят несгибаемо суставы

Дороги, мчащей песню на Восток.

Вот первый кедр. И террикон. И белка.

Циклон тайги. Река и снова сушь.

И путь был прям, как компасная стрелка.

Как точный компас совести и душ.

                                                                1961

 

 

 

***                                            

 

                                              Геннадию Капранову

 

Сия нас чаша нет, не миновала,

коль обернулись и тебе, и мне

щербатые ступени в полутьме

ущербными ступенями подвала.

В бессонницах – и всё же не напрасных! –

мир отмерцал на тех же образах,

и вот – не «мальчики кровавые в глазах» –

Околыш милицейский красный…

И вот не в родниках, не на полях,

все прегрешенья взявший на учёт,

твой участковый протокол прочтёт:

«Ты пьяный, Гена, ты сегодня пьяный»,

коль ладом обладая и басами,

ты так и не допел ту песнь свою –

«Меж тем же смехом, теми же слезами,

Всё так же посерёдочке стою…»

                                                                  1974

 

***

 

                        Погибшему художнику Косте Васильеву

 

Разве стихам, разве им бы

Музыку смертного воя?..

Это пока ещё лимбы –

Адовей будет втрое.

 

Только в тиши Вселенной

Пропало понятье «звук».

Льдисто сцепленье в венах,

Оцепененья круг.

 

И оцепененье кандально.

Суметь бы , дойти, дотянуть.

К точечке самой дальней.

Да не прервётся путь.

                                5 ноября 1976 г., пятница

 

 

***

 

                                Рустему Кутую на 50-летие

 

…Года сплелись, как нити, в полотно,

но время гасит то мерцающее диво.

Лишь память детства, как родимое пятно,

до гробовой доски не выводимо.

За хворобой тоски сумасводимой

настанет час… и нити расплелись,

чтоб свиться по-другому воедино,

чтоб что-то дрогнуло… и отлетело ввысь.

                                                                      1986

***

                                                 Вилю Мустафину

 

Вот и жизнь не сложна. Где уж проще…

Лица близких – посмертные маски.

Как сомнабулы, белые сказки –

Роковые рощи на ощупь.

Пусть мерцают Лядские сады,

пусть леса Кзыл-Байракские  светят,

если память теряет следы –

память знает, куда она метит.

Пусть закаты красны и вино,

этой рощей – и садом, и адом…

И не надо тропинки иной.

Да и ту занесёт листопадом.

                                                          1986

 

 

 

 

***

                                                        Ивану Данилову

 

Тот уличный кусок,

Что против моего окна,

Случайный посетил прохожий.

(его я вижу, как бы ни старалась мгла!)

Крик петушиный – третий –

Сквозь трамвайный лязг

Его приветствовал. Живой – живого.

В мучительных заботах о судьбе

И о несовершенстве мирозданья

Прошёл прохожий, канул за углом,

Где «Бакалея» спит ещё затеряно («Ау-у!»),

А у дверей котельной ломает о ступеньки ногти

В тщете наивный пьяный кочегар.

…Какой же ранний гость у моего сознанья!

Бесхитростный и, может, самый чистый,

Пока ни слова он не произнёс –

Ещё не в силах. Но кто из них мой гость?

Вот в чём вопрос, увы, совсем не праздный…

Каким-то чудом дважды он прожил

Одну и ту ж минуту в этом мире.

И на ступеньках кочегарки в пьяном

Мычаньи, и пройдя вдоль окон (в том числе моих).

Когда небритый гость опять в одно соединится

С побритым тщательно, тогда мы с ним…

Тогда мы с ним, наверно,

Куда как всласть поговорим о вечном.

 

P. S. И будет гостю моему совсем не стыдно

За кражу той минуты, дважды прожитой, за счёт кого-то.

Он просто знать, он знать её не хочет,

Тем более не понимать, ни помнить:

Ведь так случайно это приключилось.

 

…включите свет и сядьте, ранний гость,

Нам предстоит нелёгкая беседа.

                                                                          1979