Фаина Гримберг
СЧАСТЛИВАЯ БАЛЛАДА
А.Г.
... Мы все читали по очереди свои стихи
Ты подошел ко мне и сказал:
- Я никогда не слышал таких стихов
и не читал ни в каких книгах
И посмотрел внимательно
и с таким тихим восхищением
И тогда я сразу стала счастливой
потому что
Блуждая в поисках нежнейших в мире зорь,
Я в сад забрел. Щадя глаза больные,
Я вслушивался в шорохи, как вор,
Вдыхал ноздрями запахи хмельные.
Здесь голоса нарциссами цвели
И тут же в незабудки превращались.
Один цветок листом закрыл свой лик.
Другие же нисколько не смущались.
Когда пришла его пора звучать,
Запел он так пленительно и нежно
И стал такие чувства излучать,
Что я засеребрился, как подснежник.
О, ты - Фиалка, я тебя узнал.
О, ближе, ближе, сладостные сети.
Всю жизнь одну тебя везде искал,
Чтоб умереть с тобой в одном букете.
И, камешками яркими сверкая,
Приблизился небес калейдоскоп.
И я сказал - Фиалка, дорогая,
Душа в душе - как сладко и, даст Бог,
Мой белый цвет на что-нибудь сгодится -
На шаль из пуха, что роняют птицы.
И лист бумаги, чтоб живописать,
Как над землею розовеет воздух,
И, не жалея об угасших звездах,
Идет заря в черемуховый сад...
Ты был такой высокий
в черной короткой куртке с большими застежками
как латунь или тусклое серебро
длинные ноги в таких узких вельветовых бордовых штанах
Пурпуан эта куртка называлась в пятнадцатом веке
а штаны – брáки
и шляпа с высокой тульей
когда коричневые прямые волосы гривкой слабой
к плечам
И ты двигался быстро и легко
и чуть подаваясь вперед
легко
Ты вернулся на свое место
и больше не смотрел на всех так чтобы их не обидеть
Маска возбуждения и доброжелательности упала легко
на твои худые колени
и потом на половицу
И ты посмотрел невольно своим взглядом глазури глаз
невольно
устало
и ненарочно высокомерно
естественно горделиво
глубоко
устало,
как будто усталость накопилась за тысячу столетий
правления разными странами
«Господин...» - тихо проговорила Маша мне
прошептала
И тогда я подумала: «Вот!
Мой европеец...»
потому что я где-то тебя читала
и видела на картинах
Это были сильные скулы
владетельного древнего пруса
сурового причудливого правителя
своего поместья
колючий маленький подбородок
уши без мочек
продолговатость лица
ровный и немножко длинный нос
глазурь серые глаза
Сколько поколений...
Ты посмотрел на меня
Я сразу стала счастливой
Сразу
Всё наполнилось счастьем
На Масленицу устроен был кулиг
на санях по широким полям от усадьбы к усадьбе
с шумом, гиканьем, выстрелами в воздух, звонким пением
И торжественно шли в полонезе топали сапогами
краковяк сменялся обереком
Ты выступал в танцах кидал кверху длинные ноги
смеялся улыбался странно иронически
бросал пояс, стаскивал жупан восклицал «Простите!»
оставался в одной рубахе и шароварах
пил чарку за чаркой
Днем санный поезд вновь куда-то мчался
вновь ты держался крепко в седле и гнал коня
И на ярмарке в шуме и толчее ты купил мне сырсаковый шелковый слуцкий пояс
и зеркальце с крышкой, украшенной жемчужинами
Ты спросил:
- Правда ли, что еврейский Мессия примчится на белом коне в грозу?
- На белом осле! – сказала я
и стала смеяться
потому что я знала, что тебе хорошо
когда я смеюсь!..
А намеренье обвенчаться было забыто в Сен-Дени
мы преступили законы
всех вероучений
и стали супругами, нимало над тем не задумавшись
И в Париже мы наняли меблированное помещение на улице
которая не помню как называется
И тебе шел какой-то год
и мне тоже
и пленительность твоя превосходила всякое описание
столь изящен ты был, столь нежен и привлекателен
Весь облик твой мне виделся волшебным
Я читала
я читала судьбу свою в твоих прекрасных очах
В тебе нашла я своего Бога
... холодные лестницы, свечи на столах в гостиных, распахнутые двустворчатые
двери
сквозняки
Я читала
я читала судьбу свою в твоих прекрасных очах
... играли в фараон и в бириби...
В ярких комнатах я то находила тебя, то вновь теряла
протягивала руки не глядя
и меня кружили в фарандоле
Но более всего я любила танцевать романеску и ригодон...
В театре давали «Олимпиаду» Мысливечека
Кастрат Маркези в немыслимом костюме, разукрашенном перьями и золотым
кружевом,
выводил удивительным голосом «Se Cerca, se Dice...»
В ложах пили лимонад и вдруг замирали при звуках излюбленной арии
Я сидела в ложе, где на стенах были канделябры,
и мебель, как в гостиной знатной дамы
Я испытывала робость и ужас
Я сидела с улыбкой на лице и с большим веером в руке
Я была очень красива
и это было так хорошо!
А ты говорил, что тебе всё равно,
и что ты меня любишь...
Множество дворцовых поколений терпеливо создавали твое лицо и тело
Это начинали таинственные правители прусов и длинноволосые Меровинги
Это продлевали короли Польши из маленькой книжечки-альбома
спрятанной твоим покойным отцом
в кухонном шкафу московской окраины Бирюлёво-Восточное
К этому причастны были аристократические купцы Неаполя
И в безрессорных каретах спешили в это великое делание тебя –
пролетая портретами из атласных карточных колод
твои королевские властительные предки -
с прописных букв -
Сильные, Справедливые, Старые, Белые, Плясоногие и Тонконогие
Валуа, Батори и Анжу
Браницкие, Радзивиллы, Лещинские, Потоцкие
графы Геннегау и бароны Роганы
Илона Зриньи
и прочие
И последними слетают с верхней полки фотографиями конца
девятнадцатого века
пан Владислав – вислые усы
и его пани Ядвига
вскинувшая гордо голову -
роман Марии Домбровской «Ночи и дни»...
И это называют одни породой, а другие - вырождением...
И внезапно - с внезапной и всегда удивительной закономерностью -
произошел истории разлом
И покинув навсегда крепостные избы
вступили рука об руку в эту среду королей, князей и прочих
Ксения Федоровна Позднякова и Михал Егорыч Гаврилин
Это произошло случилось в четверг
после омывающего дождя революций
они вошли
и в них уже не было следов холопства и подневольного труда ...
Мой европеец, мой истинно русский человек...
Ты ведь танцевал, как твои предки -
много поколений худощавых мужчин
плясавших на паркетах дворцовых больших комнат
Твои ноги сами танцевали в италийских польских прыжках
А у меня на самом деле танцевали только руки
изгибаясь и щелкая пальцами,
потому что много моих поколений толстых восточных азиатских женщин
так танцевали
в долгополых платьях
медленными мелкими шажками
изгибаясь руками в просторных красно-узорных рукавах
Твоими предками переполнялись Краковская энциклопедия и Larousse
А тебе было все равно
Ты шел по окраине огромного города Евразии и играл на продольной флейте
Настоящий, истинный русский человек
Левша Лескова
правнук всех крепостных
одаренный щедро европейской Фортуной
Какое наслаждение - схватив в большую охапку всё - все ее дары, все свои таланты -
бросить в снег и раскидать на ветер
А на нашу свадьбу ты подарил мне три больших шалевых платка на плечи
пестрый - на каждодневие
черный – на горе
и белый, как жемчуг, - для счастья
которое было
каждую ночь и каждое утро
янтарные бусы - ожерелье
маленькая чашечка кофе из твоей руки
теплой, чуть шершавой ладони художника
Я никогда не думала, что ведь и ты можешь сделаться старым,
как я
И не думала не думала никогда
потому что
не может старым сделаться
мальчик на картине Пинтуриккио
на той, где тебе десять лет,
И не могут вдруг состариться
все Христы длинноногие
изнуренно-красивые
от четырнадцатого до шестнадцатого века -
триста лет
И не может молящийся юноша Рогира ван дер Вейдена
И не может изображение длинноволосого менестреля,
играющего на лютне в парижской кладбищенской часовне
на фреске, которая называется
Пляска смерти -
одиннадцатый век
И не может!
И все изображения, где есть, где нарисован ты,
не могут.
И ты не можешь.
Я лежала на больших носилках в тоске и как будто умирала
Ты бежал по коридору больницы, бросился и целовал мое лицо
Я схватила твою руку и говорила: «Не уходи... Не уходи...»
(Закончено в конце мая 2013 года)
ПРИМЕЧАНИЕ
«...Блуждая в поисках нежнейших в мире зорь...» - стихотворение Андрея Гаврилина.