Арнольд Харитонов

Из книги «БАМ. Люди, которых я знаю»

Звёздный. Первое свидание


 


В ожидании знакомств


 


Так сложилась моя журналистская судьба, что я сначала побывал на далёком от Иркутска восточном участке БАМа, а уж потом добрался до западного, который начинается в Усть-Куте на станции Лена. Уже тогда первенец БАМа, посёлок Звёздный, был известен, пожалуй, не меньше, чем его космический тёзка. Из громких бамовских имён я знал разве что Виктора Лакомова, но и  это  было для меня только имя…  Уже потом, значительно позже, он станет для меня другом, добрым товарищем. Так же, как другие жители этого некогда громкого посёлка – Леонид Казаков, Александр Бондарь, Вячеслав Аксёнов, Александр Рапопорт, Фёдор Пилюгин, Андрей Доскоч, Владимир Заботин… Остановлюсь, пожалуй – в этот список можно внести десятки имён. Не все эти люди стали мне друзьями, но самое малое – хорошими знакомыми стали.


Вот в Магистральном кое-кого знал и тогда, но знакомство было короткое, шапочное, на бегу – мы провожали в этот посёлок наш Иркутский ударный комсомольский отряд. Я запомнил командира отряда, ангарчанина Василия Сердюка, высокого крупного блондина, которому в порядке исключения разрешили поехать на БАМ с молодой женой – семейные пары поначалу не брали. Вскоре, правда, они сами начали создаваться, и этого никто не мог запретить, напротив, приветствовалось – бамовские свадьбы были особым праздником и темой для нас, газетчиков. К примеру, однажды в нашей газете появилась короткая заметка под странным на первый взгляд заголовком: «БАМ + ТЮЗ = любовь». Всё просто – театр юного зрителя привёз на БАМ спектакль, и секретарь комитета Звёздного Гриша Верхотурцев сразу влюбился в юную актрису Галю Солуянову, и вот вам результат… Слава богу, живут до сей поры, вырастили сына, дождались внуков.


Но я отвлёкся… Из Иркутского отряда запомнил ещё комиссара Краснова. Имя забылось, он недолго комиссарствовал. А вот сменившего его бывшего ангарчанина Ивана Киселёва не только помню, но и бываю у него в гостях, когда попадаю в Магистральный – он и сейчас там живёт. Запомнил ещё инженера из Бодайбо Виктора Наполова, красивого кудрявого парня.  Больше никого. Не густо, но всё же кое-что…


 


Высокие гости


 


В Звёздном же, повторяю, знакомых вообще не было. И потому, когда у родной газеты появилась надобность отправить туда корреспондента, я напросился сам. А надобность была сверхсерьёзная – БАМ впервые решил посетить первый секретарь ЦК ВЛКСМ Евгений Тяжельников. Конечно, со свитой, иначе какой же он комсомольский вельможа? Свита есть свита, но в ней обязательно должно быть хотя бы одно самое знаменитое лицо, это придаёт визиту значимости и веса. На этот раз таким свадебным генералом был космонавт № 21 в СССР, № 43 в мире Виктор Горбатко, тогда ещё просто Герой Советского Союза («просто» – потому что «дважды» он станет позже, после второго полёта, потом был ещё и третий, но за него Золотой звезды не давали – вдруг у кого-то их окажется больше, чем у Брежнева!). Ко всем своим многочисленным званиям и наградам он был ещё председателем Общества советско-монгольской дружбы. Почему, из-за какой особой любви к аратам его удостоили этой почести? Это так и осталось тайной. Однако разгадка легка – каждый космонавт должен был нести какую-то весомую «общественную нагрузку», так это называлось, вот Горбатко и выпало по разнарядке быть главным другом монголов. Для нашего повествования это обстоятельство имеет некоторое значение.


Евгений Михайлович тоже вызывал интерес, и не только как главный комсомолец страны. Прежде всего, тем, как он в этой ипостаси оказался. До того как он занял первый кабинет в большом доме рядом с Лубянкой (тогда – площадью Дзержинского), имя его ни верхушке, ни миллионам комсомольцев было неизвестно. Он скромно, по столичным меркам, но более чем успешно по провинциальным продвигался по служебной лестнице – в 33 года уже ректор родного для него Челябинского пединститута, в 36 – секретарь Челябинского обкома партии. А вот  во главе комсомола встал довольно поздно – в сорок, на целых двенадцать лет перешагнув комсомольский возраст.  Даже Сергей Павлов, которого он сменил, был на год моложе. К тому же до него все первые лица комсомола начинали с самых низов, с первичек, райкомов. Тяжельников такого опыта имел значительно  меньше. Поговаривали, что он –  креатура Александра Шелепина, «железного Шурика», как его называли в высших государственных сферах. Правда, к тому времени, как Тяжельников воцарился в кресле первого комсомольца страны, Шелепин уже покинул пост председателя КГБ и несколько утратил влияние в партийном истеблишменте.


 


А журналистов слетелось!


 


Естественно, первый визит такого человека на БАМ и сама его личность не могли не вызвать  профессионального любопытства. Кроме того, для нас, комсомольской газеты, освещение этого события было обязательным.


Впрочем, как и для всех других. Журналистский пул (как сказали бы сейчас, тогда мы этого слова не знали) был внушительный. Вертолёт МИ-8, на котором мы летели от Усть-Кута до Звёздного, большой, как сарай,  был забит, что называется, под завязку.


Кого там только не было! Правда, через сорок лет мало кто вспоминается. Помню только, что со мной был наш фотокор Володя Калаянов, от «Восточки» Пётр Лосев, студию кинохроники представлял старейший кинооператор  Пётр Артемьевич Петров… От радио – Виталий Комин. Помню ещё корреспондента «Комсомолки» из Москвы по имени Юрий, а вот фамилия забылась.


Было это первого декабря 1974 года. Мороз стоял нешуточный, градусов сорок точно, а может, и ещё ниже. Мы вывалились из чрева винтокрылой машины и полезли в гору. Кто не знает, временный посёлок Звёздный построен на довольно крутом склоне холма. Под улицы вырубали так называемые полки. Со стороны мы смотрелись очень живописной группой, как какие-нибудь киношные махновцы. Мы, иркутяне, люди, привыкшие к зимним командировкам, в основном экипировались как следует –  меховые унты, куртки на цигейке… А вот Пётр Артемьевич выглядел очень экзотически – поверх москвички на нём была просторная и длинная, до земли, волчья шуба. А москвич Юрий щеголял в тонком осеннем пальто, в полуботинках-корочках и, кажется, даже в кепке. Видимо, не знал, что зима у нас начинается в октябре, а уж в начале декабря она может лютовать во всей своей красе.


Так и шли. Миновали балок, из которого вышла женщина в лёгком домашнем платье без рукавов и стала развешивать бельё – зимой у нас его на улице не сушат, а морозят… Она не торопилась в тепло и потому с нескрываемым интересом разглядывала группу незнакомых людей. Мы тоже уделили ей внимание, особенно москвич, которого, может быть, несколько утешил вид человека, одетого легче, чем он.


Когда наша пёстрая группа достигла середины склона, произошло небольшое приключение – на Петра Акимовича напала свора собак, очевидно, все звездинские лайки вышли на эту охоту – они почуяли запах ненавистного волка! Если бы пожилой человек был  один, его шубу разорвали бы в клочья. Мы бросились на защиту коллеги и его имущества, мужественно распинывая злобных псов своими унтами. Наконец нам удалось их разогнать. Собаки нехотя разбегались, недовольно рыча и с ненавистью оглядываясь на нас.


 


Горячие речи в холодной школе


 


Судьбоносная встреча проходила в только что построенной школе, которая первого сентября впервые открыла свои двери и приняла 11 учеников. К концу учебного года их будет семьдесят – на БАМ поехали семьи и повезли детей. Первым директором этой новенькой школы был иркутянин, до этого работавший в школьном отделе обкома комсомола Леонид Аполлонович Выговский, человек хорошо образованный и деятельный – наш областной комсомол отдавал БАМу лучшие кадры.


Школа была набита битком – собралось, по-видимому, всё свободное от работы население посёлка. Ещё бы, хотя на трассу уже густо поехали гости, в том числе и очень известные, столь именитых посетителей ещё не было. Тем более космонавт – это сейчас  имена новых покорителей космоса никто не запоминает, но в то время, когда их число только что перевалило за пределы второго десятка, страна ещё знала своих героев. Да и с  полёта Гагарина прошло всего тринадцать лет, и свидетели этого триумфа (а это вся страна) его помнили как одно из лучших мгновений жизни.


В школе было довольно холодно, но её руководители в этом никак не были виноваты, что-то случилось на недавно запущенной котельной. Люди сидели тесно, и мне они казались серой однородной массой, слившейся воедино.  Но в этой массе могли быть будущие мои добрые знакомые – кто-нибудь из бригад Бондаря или Казакова, может быть, Андрей Доскоч из его же бригады. Теперь я знаю, что была там Валя Гирько, она стала депутатом только что созданного поселкового совета. Был Геннадий Сиваков, который потом стал моим добрым знакомым и героем моего очерка. Если бы сохранился фотоснимок этого события, наверняка я нашёл бы на нём много знакомых и даже близких лиц. Но тогда все они мне были чужие и незнакомые. Я даже ещё не предвидел, какая это будет радость – открывать для себя планету по имени БАМ, узнавать её жителей и обретать среди них друзей, как теперь давно уже понятно, на всю оставшуюся жизнь. 


Конечно, приезд таких людей не мог не взбудоражить посёлок, почти  все жители которого были комсомольцами и приехали на БАМ в составе ударного отряда с XVII съезда ВЛКСМ.  Евгений Михайлович, которого  лично я увидел впервые, как сейчас принято говорить, «живьём», оказался невысоким моложавым человеком, на его ровном розовом лице, кажется, навсегда закрепилось выражение благожелательности и даже любви к передовому отряду советской молодёжи. Но и тогда, немного зная партийных и комсомольских функционеров, тем более делающих стремительную карьеру, я догадывался, что это не может быть его постоянной маской, а позже имел возможность убедиться в этом.


Когда люди в школе уместились и успокоились в ожидании, высокие гости приступили к приветствиям и раздаче наград, что, собственно, наряду с очень беглым знакомством с громкой ударной стройкой, и было главной целью и, кажется, вообще главным занятием первого в стране комсомольского вожака. Речь его через сорок лет, естественно, забылась. В общих чертах помнится, что Евгений Михайлович поздравил народ с началом стройки, похвалил за хорошую работу, впервые по-своему расшифровал аббревиатуру БАМ – не только «Байкало-Амурская магистраль», но и – «Боевой Авангард Молодёжи». К этому не столь важному обстоятельству мы ещё вернёмся. А потом началась процедура награждения. Вручался, видимо, знак ЦК ВЛКСМ «За трудовую доблесть». Пожалуй, это были  первые почести из обильного дождя наград, которым страна и её различные ведомства щедро рассыпали на бамовцев. Но, как я раньше писал, на БАМе награды чаще всего доставались действительно достойным, большинство прочих потихоньку сбегали, тем более что и длинный рубль можно было заработать только в том случае, если упираться как следует, да и обещанные квартиры в родных, преимущественно тёплых городах даже не маячили. Правда, магазины, особенно в первые годы, ломились от невиданных в прочих местах яств и тряпок.


Горбатко, естественно, говорил короче, но ещё более пафосно. Он восхищался героическим трудом бамовцев, сравнивал их с космонавтами, мол, мы открываем пути в космическое пространство, а вы прокладываете дорогу в будущее страны.  Говорил, что бамовский посёлок-тёзку хорошо знают в космическом Звёздном и следят за его успехами. Точно не помню, но что-то в этом роде.


 Ясно, что каждого из гостей приветствовали «продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию», эта формула тогда применялась для официальных протоколов и газетных отчётов. Но надо сказать, что на этот раз, несмотря на достаточно трафаретный характер речей, принимали высоких гостей по-настоящему тепло. Сложилось вместе несколько обстоятельств. Во-первых, не прошла ещё  эйфория от встречи ударного отряда и от первых палаток; во-вторых, зал был битком набит комсомольцами, которые впервые увидели воочию своего главного руководителя; и, наконец, космонавт – всенародная любовь к «небесным братьям» тогда была такой же пылкой, как после полёта Юрия Гагарина. И хотя первого космонавта планеты уже не было в живых, но народ помнил его и любил его товарищей по отряду как близких людей. Тем более что Горбатко был из первого космического набора – в отряд его зачислили в 1960 году, ещё до полёта Гагарина. Значит, любимца всей планеты он знал лично, а может, и дружил с ним. Как тут сдержать восторг, особенно ребятишкам-школьникам, которые наверняка запомнили это день на всю жизнь?!


На этом встреча в Звёздном завершилась. Горбатко остался в школе – уж очень педагогам и школьникам не хотелось с ним расставаться.


 


Вертолёт угнали!


 


Тяжельникова же ждали в Магистральном.  Наша обширная журналистская компания решительно двинулась на вертолётную площадку. Но нас остановили – человек свиты сообщил, что на этом наша миссия на трассе окончена, и мы должны возвращаться в Усть-Кут, где будет серьёзное совещание.


Нас постигло большое  разочарование – очень хотелось попасть в Магистральный, посёлок Иркутского отряда. Понуро поплелись на вертолётную площадку. Там стояла одинокая винтокрылая машина, в кабине дремал пилот. При виде нашей живописной толпы он оживился и бодро спросил: «Куда летим?» Мы переглянулись, и кто-то осторожно спросил: «А что, вам команды не было?» –  «Нет», – свободно ответил лётчик. Мы снова переглянулись. «Тогда, – сказал самый бойкий из нас, – летим в Магистральный!»


Мы весело заняли места в чреве гигантской машины, и она взяла курс на Киренгу. Когда наш оптимизм немного поутих, возникло тревожное предположение, причём возникло оно сразу в нескольких головах, но высказал его один. «Мужики, – сказал этот один, – а ведь вертолётов на площадке больше не было, а Тяжельников ещё обедает. Может, мы угнали его вертолёт?» Настроение сразу упало до нуля, стало тревожно: угнать средство передвижения у главного комсомольца страны, да ещё члена ЦК КПСС – это не шуточки. Кто жил в те времена, тот поймёт…


 


Всё кончилось довольно скучно


 


Приземлились. Магистральный встретил метелью. В снежной замяти мы едва разглядели кавалькаду УАЗов, которая явно двигалась нас встречать. Но конечно, не нас, а Тяжельникова! Мы выходили из вертолёта и трусливо, как деревенские собаки за сарай, прятались за его мощный фюзеляж.


Из передовой машины вышел мужчина. Кое-кто из нас узнал в нём первого секретаря Казачинско-Ленского райкома партии Владимира Хандыго. «А где Евгений Михайлович?», – спросил секретарь. «Не знаем», – нестройным хором ответили мы, а кто-то один добавил: «Наверное, позже прилетит».


На этом самые интересные события той давней командировки в основном закончились. Разве что стоит вспомнить наше ошеломление от того, что в скромном магазине-вагончике среди прочего великолепия мы увидели легкие, как из пуха, но теплейшие болгарские дублёнки всего-то по 200 рэ. Но ни у кого из нас и этой скромной суммы не оказалось. (Впрочем, не такой уж она была скромной – моя месячная зарплата зама редактора областной газеты тянула меньше.)


В Усть-Куте высидели довольно занудное, но очень представительное совещание, на него прибыл весь руководящий бомонд, а именно –  секретарь обкома КПСС Владимир Малов, секретарь ОК ВЛКСМ Валерий Игнатов, начальник штаба ЦК ВЛКСМ на строительстве БАМа Валентин Сущевич, начальник Ангарстроя Васи­лий Бондарев, первый секретарь Усть-Кутского ГК КПСС Иван Панчуков, представители проектных организаций и другие от­ветственные работники.


Перед ужином нас ожидало небольшое унижение – когда мы устремились в ресторан речного порта, у дверей нас встретила весьма строгая внушительных габаритов дама и непреклонно заявила: «Журналистов пускать не велено!» Правда, нас несколько утешило сообщение о том, что для нас накрыт стол в другом помещении. И то правда, разве могли «колёсики и винтики», а также «приводные ремни партии», как работников прессы именовали почти официально, принимать пищу в одном помещении с главными механизмами?


 


Как расшифровывается БАМ?


 


Эта история получила неожиданное продолжение, да не где-нибудь, а в братской Монголии, куда после БАМа направились Тяжельников и Горбатко. Там на встрече с активистами Революционного  Союза Молодежи Монголии комсомольский лидер вновь произнёс изобретённую им и потому особенно любимую формулу: «БАМ расшифровывается так – Боевой Авангард Молодёжи». Вернувшись в резиденцию, развернул подвластную ему газету «Комсомольская правда» и первое, что прочёл, была фраза: «БАМ расшифровывается так – баня, амбулатория, магазин, а уж потом железная дорога». И подпись под корреспонденцией – Н. Кривомазов. А это нашего талантливого корреспондента Колю решили взять в центральную «Комсомолку» и устраивали ему смотрины.


И надо же такому случиться – некто Н. Кривомазов вздумал перечить самому Тяжельникову! По правительственной связи последовал гневный звонок главному редактору Льву Корнешову с вопросом в духе незабвенного Василия Ивановича: «Эн Кривомазов? Кто такой, почему не знаю?» Что отвечал редактор – история об этом умалчивает. Но нашему Коле этот курьёз вкупе с длинной рыжей бородой стоил первой осечки на пути в вожделенную центральную газету и стал первым препятствием на пути к ней, который оказался довольно долгим, но всё же увенчался успехом.


 


 


Бригадиры Звёздного


 


Посёлок Звёздный… Январь 1984 года… Весь БАМ живёт ожиданием Золотого звена. Укладка прошагала сотни километров, давным-давно ушла из Иркутской области, пересекла границу Бурятии и гремит в Читинской области. Здесь, на разъезде Балбухта, в конце сентября сойдутся рельсы с запада и востока.


 


В глубоком тылу


 


Но это – будущее, хотя и уже не дальнее. Но факт есть факт – первый и самый знаменитый посёлок БАМа остался в глубоком тылу. Работа разбросала звездинских бригадиров по трассе. Виктор Лакомов с бригадой укладывает вторые пути где-то под Тайшетом, Вячеслав Аксёнов строит котельную в Кичере. А вот Александр Бондарь приближается к кульминации всей работы – это будет, когда путеукладочный кран его бригады уложит последнее звено по основному ходу трассы, и оно сомкнётся с такой же решёткой, которую уложит бригада Ивана Варшавского.


В Звёздном тихо. Только изредка прогрохочет по рельсам товарняк да прокричит, как чайка, маневровый тепловоз. Посёлок живёт обычной жизнью – работает школа, магазин, столовая, в клубе «Таёжник» по выходным гремит музыка – молодёжь танцует. По вечерам туда степенно тянутся семейные пары – крутят кино. Быт устоялся, жизнь течёт своим чередом.


Но посёлок этот всё равно необычен. Чтобы убедиться в этом, заглянем в неприметное здание неподалёку от конторы строительно-монтажного поезда № 266, того самого, который когда-то начинал рубить просеки и укладывать первые километры магистрали. На этом привычном для стройки бараке, «сборно-щелевом», как его не без горькой усмешки назвали строители, увидим вывеску: «Музей посёлка Звёздный».


 


Необычный музей


 


Помню, увидев эту вывеску впервые, я удивился – ишь ты, уже и музей! Но внутри не было ничего необычного, все эти экспонаты можно увидеть и в посёлке – каски, выгоревшие штормовки…  Есть здесь и старые палатки, их, к счастью, в посёлке уже не встретишь – всё население давно переселили  в не очень комфортные, но всё же не парусиновые квартиры. А вот рабочий инструмент и строительные детали тоже стали экспонатами. Подкладки, костыли, шпалоподбойка… Даже «целовальник», он же «машка», тяжеленный кусок рельса с подвижными ручками, его скорее всего оставила здесь прославленная бригада Виктора Лакомова.


Книги с автографами известных литераторов – все они гостили в Звёздном… Записные книжки, письма…


И фотографии, фотографии, фотографии… Виктор Лакомов, которого все бамовцы, особенно западного участка, иначе как отцом-командиром не называли. Да и был командиром – ударного комсомольского отряда, который отправился на БАМ прямо с XVII съезда ВЛКСМ. Единственный человек, который прибыл на трассу со звездой Героя Социалистического Труда, построив дорогу Хребтовая-Усть-Илимская и даже небольшой отрезок пути в Чили, закончив её перед самым пиночетовским путчем. Вот он, на фото – невысокий, вовсе не богатырь, да и на лице чаще всего выражение не волевое, а какое угодно – улыбчивое, раздумчивое, порой даже ласковое. Но когда надо – прикажет, и попробуй не сделай! Но сила его не в этом, она – в абсолютном знании профессии, в умении объединить людей, точно определить их возможности, правильно расставить по рабочим местам. Он не кричит, редко злится, именно он, Лакомов, определил стиль работы бригадиров Звёздного. Если коротко определить этот стиль, хватит нескольких слов – знание дела до тонкости, умение направить бригаду без крика, но твёрдо, следование армейскому правилу: «Делай как я!» Ну, а непререкаемый авторитет – его каждый зарабатывает, как может. Бригадиры Звёздного – смогли.


А вот Вячеслав Аксёнов. Достаточно сказать, что он ученик Лакомова, и сразу многое становится ясно. На фотографии у него тонкое, вовсе не жёсткое  лицо, он кажется даже застенчивым. Впрочем, иногда он именно такой. Впечатление от первого знакомства с ним даже удивляло – так такой скромный парень может командовать бригадой отчаянных ребят-бамовцев? Думаю, многое в нём от его учителя-бригадира. Впрочем, у нас ещё будет возможность узнать, что он сам об этом думает.


Геннадий Сиваков – горбоносый профиль, ранняя лысина, твёрдая складка губ. Тоже небольшой любитель досужих разговоров, а также интервью.


Александр Бондарь… Здоровый, крепкий бородач. Вот тут – совсем другой темперамент: азартный, взрывной, порой даже властный. Впрочем, его знаменитую бригаду цементирует не жёсткость, не приказ, не командирский голос, которым Бондарь владеет вполне, а крепкая дружба, настоящая спайка, приобретённая в пройденных вместе километрах, в прожитых месяцах и днях. Даже на снимке видно, что это прирождённый лидер.


И, наконец, Леонид Казаков. Самый титулованный бригадир Звёздного. Едва ли не первым на БАМе получил звание Героя Социалистического Труда. Делегат нескольких партийных съездов, член ЦК КПСС – кто помнит, это ценилось, пожалуй, выше всех правительственных наград. Во всяком случае, привилегий давало точно намного больше. Когда Лёня Казаков, бамовский бригадир, поехал отдыхать в Болгарию, в дом отдыха ЦК БКП, руководителем группы назначили его, хотя в группе были министры,  даже заместитель председателя Совета министров Армении и председатель  Совета министров Бурятии.


Если после всего сказанного вы подумали, что это был прикормленный рабочий аристократ – ошибаетесь. Вот она,  его фотография в музейной экспозиции. Высокий, статный, черноволосый… На этой фотографии ему – чуть больше тридцати. Но сохранилось что-то детское – мягкая, ускользающая улыбка, смеющийся прищур глаз… При этом – лицо, на котором оставили след все виды погоды и непогоды – солнце, ветер, дождь снег. Лицо рабочего человека, вовсе никакого не аристократа. Бригада Казакова делала на трассе, может быть, самую трудную, но малозаметную неопытному глазу работу – сооружала искусственные сооружения, чаще всего это водопропускные трубы разных диаметров, через которые под насыпью должны продолжить свой путь ручьи, речушки  и речки. Бывают огромного диаметра, по которой свободно проедет «Магирус», но может быть и маленьким лотком.  Работа не для слабаков и неженок – приходилось монтировать тяжёлые плиты в любую погоду, чаще всего по колено в воде. Пассажиры их не видят. Но если среди них попадётся транспортный строитель, он может сказать, сколько дней, а то и ночей ушло на сооружение трубы. Работа всегда спешная – механизаторов держать нельзя, им надо насыпь отсыпать по готовым трубам и дать дорогу укладке.


Сегодня в музее группа учеников местной школы, для которых рассказ экскурсовода Ирины Ткачук не слишком интересен, ведь они выросли среди этой знаменитой стройки, на ней работали и работают их матери и отцы. Когда им рассказывают о бригаде Казакова, они переглядываются понимающе – ведь это дядя Лёня, вон его дом, из окна видно. А сын дяди Лёни Максим – многим из них ровесник и приятель.


Прежде чем покинуть этот по-своему замечательный музей, захожу в служебную комнату. За одним столом – невысокая стройная женщина. Зовут её Галина Казакова.


– Скажи, Галя, – спрашиваю я, – это очень сложно – быть женой бамовского бригадира?


– Как сказать… – ответила Галя. –  Вообще-то, конечно, непросто. Каждую неделю провожать его на трассу, с каждым разом всё дальше и дальше, а потом ждать – это одно. Но у меня есть ещё одна сложность – часто отправляю его на пленумы, на всякие заседания, и хочется, чтобы он выглядел не хуже других. А то скажут – что за жена у него такая? Но с нашими магазинами это не так-то легко решить.


 


Бригадир отдыхает


 


Выхожу на крыльцо. И вот вам, здравствуйте, пожалуйста – сам геройский бригадир, прямо с музейной экспозиции. Он сегодня отдыхает и…  радуется, как мальчишка: купил первое в своей жизни транспортное средство – мотоцикл с коляской. Каждый мужчина, будь он хоть профессором, хоть грузчиком, хоть Героем труда, в душе всё равно остаётся мальчишкой, разница только в том, что игрушки имеет возможность купить подороже и посложнее. Вот и Лёня… Хоть виду старается не показывать, но разве скроешь, как он любуется своим приобретением, как протирает и без того сверкающие лаком бока своего нового друга? А потом садится и начинает навинчивать круги на площади перед конторой СМП и музеем, в котором, на минуточку, есть большая экспозиция, рассказывающая о нём, Леониде Казакове и его бригаде. Где, кроме БАМа, такое можно было увидеть?


Школьники, выйдя из музея, кричат ему нестройным, но звонким хором: «Здравствуйте, дядя Лёня!» Приветствие это он слышит даже сквозь рокот мотора. Машет рукой ребятам в ответ.


В этот выходной день я решил не отвлекать Леонида, не мешать ему отдыхать, общаться с родными, ведь эти встречи нечасты – завтра опять в командировку. Надо ведь побыть с женой, с детьми – кроме Максима, есть ещё младшая, дошкольница Наташа. Они соскучились по отцовской ласке. А мы вот в поезде-то и поговорим, дорога на несколько часов, времени хватит, да и делать всё равно нечего. А наше давнее знакомство даёт мне право на откровенные разговоры с ним.


 


Леонид Казаков


 


Вокзал Звёздного производил странное впечатление, впрочем, как все бамовские вокзалы того времени. Он почти роскошен, отделан розоватым туфом, привезённым из Армении – строили вокзал и пристанционный посёлок посланцы этой горной республики. Всё как будто бы на месте – касса с кокетливой занавеской, автоматические камеры хранения, стандартные скамейки… Вот только похож он на заброшенное жильё, пустынное, необжитое, в которое хозяева наведываются время от времени. Да так и есть – вокзал пустует весь день, и только к ночи собираются пассажиры единственного в то время на западном участке поезда Лена-Кунерма.


И вот бригада уже в поезде. Состав этот привычен для временной эксплуатации – пара-тройка полуразбитых вагонов, нечистых, недаром такие поезда непочтительно зовут бичевозами.


Бригада Казакова добирается до очередного объекта. Где он тогда был – в Магистральном, Улькане, Кунерме… И что это было – котельная, мастерские, нижний склад леспромхоза – не помню, столько лет прошло…


Но вот что интересно –  ребята, которые от Лены до Давана уложили больше четырёхсот труб – в любую погоду, вгрызаясь в грунт, по колено, а то и пояс в воде… скучали по трудной этой работе. Да ещё как скучали! Сейчас вроде все гораздо легче, чище, а вот позвали бы – все до одного посчитали бы за счастье вернуться к этому делу.


Слушаю Казакова:


– Мы уже шесть лет дома не живём, всё по командировкам. То, что мы сейчас строим, тоже нужно, но… наше кровное дело – искусственные сооружения, трубы, в основном. Тяжело, конечно, но был интерес – двигались мы впереди всех, давали фронт работ механизаторам, а они – монтёрам пути. БАМ строили – вперёд, вперёд! Азарт был! А сейчас – то вперёд, то назад. А насыпь, укладка – где они? Где-то далеко, за сотни километров. Где сейчас путеукладчик Бондаря? У Таксимо, кажется. Осенью золотое звено уложат, сомкнётся дорога… А мы – в глубоком тылу. Вроде всё правильно, никто не виноват, такая технология, но… грустно как-то.


 


Александр Бондарь


 


Перенесусь памятью туда, под Таксимо, где бригада монтёров пути Александра Бондаря ведёт укладку. Пережду горячую работу, пока ребята выработают очередной пакет рельсошпальной решётки, присядут передохнуть, а я тут и поговорю с Сашей.


– Я раньше как думал, – говорил Бондарь, – характера хватает, глотки тоже, и вот я уже бригадир. На БАМ приехал не совсем зелёным – строительный техникум за плечами, армия. Но когда стал бригадиром, да на других посмотрел, особенно на Виктора Ивановича Лакомова да на своих ребят, понял – кичиться мне нечем… Вот Виктор Иванович – техникума не кончал, а мне до него тянуться и тянуться. Понял главное – здесь бригадиром может быть только тот, кого ребята уважают. Народ приехал подготовленный, грамотный, понимающий, что он делает и для чего. У меня в бригаде – каждый личность.


– Вот я, работая на БАМе, окончил институт. Инженер железнодорожного транспорта. Цену себе знаю – мог бы осилить более престижную работу, чем бригадир. Но в душе у меня сейчас эта должность самая высокая. Бригаду я до конца стройки не оставлю, что бы мне ни предлагали. А если и буду когда-нибудь руководить другим коллективом, всегда буду помнить, что всем я обязан не только бригаде, но и Звёздному, Петру Петровичу Сахно, Виктору Ивановичу Лакомову, Лёне Казакову.


 


Вячеслав Аксёнов


 


Славу Аксёнова я нашел в Кичере, где его бригада монтировала котельную. По виду он  – самый скромный из знаменитых бамовских бригадиров. Да и приехал он на трассу почти зайцем – не досталось ему путёвки. Зато со следующим отрядом, пройдя школу в бригаде Лакомова, прибыл не просто бойцом, а… командиром. Вот тебе и тихоня!


– Я знаю – если у меня что-то получается, это всё от Виктора Ивановича. Считаю, нас всем здорово повезло, что у нас был такой командир. А мне особенно – работал в его бригаде. Он нам всем показал, как надо руководить людьми: без крика, без шума, самому показывать, как надо работать. Важен не командирский голос, не здоровые голосовые связки, а большой опыт уменье, но главное – уважать людей, с которыми работаешь.


 


Виктор Лакомов


 


Итак, Виктор Лакомов… На нём всё сошлось. Значит, надо ехать в Осиновку, где он живёт и работает на вторых путях.


Виктора Ивановича я застал… в больнице. Ничего страшного, привязалась какая-то хворь, да уже к выписке готовят, успокоил меня Витя. Он вышел ко мне в весенний сад в больничной пижаме, в тапочках, совсем не похожий на отца-командира, каким я привык видеть его на трассе. Впрочем, одно было неизменно – хорошая улыбка, приветливая, чуть смущённая. И ещё – нежелание говорить о высоких материях.


– Да ладно, – отмахнулся он в ответ  на мою просьбу рассказать, в чём секрет его бригадирства и почему все считают его своим учителем, – какие секреты, работаю, да и всё! Правда, постарше их, но возраст тут не причём. И какой я им учитель, у меня только ПТУ, а они все институты кончили. Ну, не все, так многие… Почему все знаменитые бригадиры вышли из Звёздного? Что тут удивительного? Туда же лучшие ребята со съезда приехали. Была, конечно, разная шелупонь, искатели длинного рубля, алиментщики, просто лодыри, но быстро отсеялись – у нас же работать надо, и все на виду. Да, ладно, лучше расскажи, как там ребята, ты ведь с трассы приехал?


Вот с Лакомовым всегда так, больше говоришь, чем слушаешь, хотя при нашей профессии надо бы наоборот. Пришлось рассказывать…


Но как бы он не отмахивался, авторитет его на БАМе был настолько высок, что едва ли кто из куда более высоких начальников мог сравниться с ним. Вот какие стихи написали ребята из бригады Бондаря, поздравляя его с сорокалетием (как давно это было!):


 


Из уст в уста, как по эфиру,                                                                                               


Как строчкой с телетайпных лент,


По БАМу весть, что командиру


Сегодня стукнет сорок лет.


Прости, отец, прости, учитель,


И не вели за то казнить,


Что мы посмели в день значительный


Слезу восторга обронить,


Слезу сыновнего почтенья,


Хоть «сыновьям» по тридцать лет,


Давно бытует изреченье,


Что старше тот, чей глубже след.


 


Ах уж эти затейники из бригады Бондаря! Чего только они только ни умели! Намахавшись за день «машкой», ночами репетировали спектакли в своём вагоне-театре «Молодая гвардия». А стихи писал чуть ли не каждый второй. И в этих по виду ернических стихах столько искреннего уважения к старшему товарищу! Это едва ли треть текста. Дальше есть такие, например, слова: «Дорога в узел нас связала, его уже не развязать».


Правота этих слов, особенно про «узел», сказалась сейчас, через десятилетия, когда все они, верные бамовскому братству, достигли пенсионного возраста. Судьба не была к ним особенно милостива – за тяжёлую работу наградила их не только орденами и медалями, но и профессиональными болячками – гастритами, радикулитами… Она, судьба, порой не просто хлестала, а била наотмашь – многие из них пережили тяжёлые трагедии, в том числе Казаков и Бондарь. Уходили из жизни близкие, родные, друзья – не стало Толи Байкова, Славы Огородничука, и эти потери никогда не забыть. Но они не теряют по жизни друг друга, и это их главное приобретение.


Но их прошлое – всегда с ними. Они никогда не забудут тот серый осенний день на разъезде Балбухта, когда сошлись рельсы запада и востока. В один из последних дней перед стыковкой Бондарь передал бригадирство Лакомову, а в бригаде у него работали Герой Социалистического Труда, управляющий треста «Нижнеангарсктрансстрой» Феликс Ходаковский, руководитель первого десанта на Таюру легендарный Пётр Сахно, и это было им высшей наградой.


Лучшую дорогу в нашей жизни                                                                                       


Мы с тобою полностью прошли –


эти слова бамовский поэт Владимир Гузий сказал и о них.


 


Так почему всё-таки лучшие бригадиры БАМа вышли из Звёздного? Почему из этого посёлка вышли пять Героев Социалистического Труда – кроме Лакомова и Казакова, ими стали Бондарь, Аксёнов и Огородничук? (Как бы к этим званиям сейчас ни относились, но и нынче ясно – они зарабатывались, не только тяжёлой работой, но и верой в то, что она, эта работа, нужна будущей России.)  По-моему, ясно – потому, что здесь было самое большое количество последних романтиков на квадратный километр. И ещё потому, что здесь был Виктор Иванович Лакомов. Как бы он ни скромничал, ни отнекивался, это надо признать как счастливый факт.