И все останется как есть. Стихотворения

 

 

***

раз говорю любя

или любовь примня

разговорю тебя

разговори меня

разговори да так

чтоб замолчал навек

чтоб пятаком пустяк

слов на примятость век

чтоб в поминальном хмелю

Боже и Твою мать

сплавились в Я люблю

а не могу сказать

 

***

с лица воду не пить

да и вода не водка

много не выпьешь

а водка

хороша сама по себе

сама собой хороша

не посудой

красота

с ногами от шеи

90 – 60 – 90

скоропортящийся товар

обложка

позабытого года плэйбоя

женись

на дурнушке простушке золушке замарашке лягушке

если конечно

средь шумного бала

на ярмарке дутых тщеславий

под твоей ногой не рассыплется в пыль

хрустальный башмачок

если вопли вселенского чата

не заглушат твой слух

и не помешают расслышать голос с кочки

куда упала стрела твоего взгляда

и счастлив будешь

а те кто твою дульсинею называют коровой

и желают вам с ней накрыться медным тазом

пройдут как проходит простуда

и никто не скажет о них

жили-были старик со старухой

какая красивая пара

 

***

щекой к плечу прижата жизни скрипка
и под лучом прозрачны струны лет
когда живёшь так счастливо и зыбко
как пишешь между слов дрожащий свет

 

***

безымянное слёзное небо

в позаброшенном временем веке
и монеты замкáми на веки

и на стопку нетронутость хлеба 

и душа паутинкой провисла

потянувшись за тающим духом

так прости и прощай и да пухом 

и теперь и вовеки и присно 

спирт на выдохе встреча на вдохе

стынет воск оплывающих свеч

и немая срывается речь

с губ навстречу молчанья эпохе

 

***

На счётах дней осталось две костяшки,

и старый год, прощай, и здравствуй, новый год.

И в белоснежной куст топырится рубашке

и тянет шею в темь – его прихода ждёт.

 

Напротив дом седой раскуривает трубку

и дым восходит ввысь неспешно, как душа.

С ладони сыпет вниз серебряную крупку

Луна и в тень Земли уходит не спеша.

 

Младенец спит светло и безмятежно.

В ковш молока небес на добрый путь налей.

Протяжно скрипнет дверь. Сверчок ответит нежно.

Осталась пара дней, как вздох протяжных дней.

 

***

Этому дому стоять и стоять –

плач намерзает на головешку.

И виноватых не будет опять

или назначат в виновные пешку.

 

Этому дому ... Да что там дома?

Кости шевелятся на пепелищах.

Это история сходит с ума,

путаясь в дымных державных усищах.

 

Это страна по душе сапогом –

знай своё место в углу и довольно.

По-человечески мучился дом.

Вот и отмучился. Больше не больно.

 

***

Звёзды стынут на ветру,

ветра стон протяжно гулок,

мудрость ищет поутру

потеплее закоулок.

 

Тают отголоски снов,

тело душу глубже прячет,

тени облачных челнов

в млечном мареве маячат.

 

Ведьма в небе на метле,

кофе стынет на столе,

между слов зевок столетья,

многоточье ...

междометье ...

 

***

Жизнь прекрасна, нелепа, странна,

как пирушка друзей в крематории.

Матерится и вязнет страна

на разбитых дорогах истории.

 

Вереница фонарных столбов

с век назад перебитыми лампами.

Над горбами сосновых гробов

три вороны с поджатыми лапами.

 

В обезумевшем мире, в углу

спит младенец с прозрачными веждами.

Паучок на дощатом полу.

Хрупкий дом со смешными надеждами.

 

***

играли на ангельских лирах

по капле цедили коньяк

а после мочили в сортирах

мотали кишки на кулак

и лбы по церквам разбивали

прощенья прося за грехи

и музам покорны писали

симфонии вальсы стихи

колени любви целовали

вели за собою умы

и грабили и убивали

и всё это господи мы

 

***

На грохочущем трамвае

от кольца и до кольца–

куда вывезет кривая,

от начала до конца.

 

И душа вспорхнёт с подножки,

полетит на смертный свет,

как в пять лет, держа в ладошке

три копейки на билет.

 

***

Шуршат в ночи былого небылицы,

с лица остатки зноя не смахнуть

и в небесах загадкою дымится

из крематорных труб текущий Путь,

 

и в вечности полощется рубаха,

в которой ты родился невпопад

эпохе, заходящейся от страха

и прячущей в огонь незрячий взгляд.

 

Глотает вечность, не жуя, столетья,

сквозь память пробивается трава,

а жизни недописанная четья

никак в строку не выстроит слова.

 

***

                        Наталье Горбаневской

…много званых, а мало избранных (Мф.20:16; 22:14)

 

и призвана была и спрошена

и глаз не пряча отвечала

и жизнь свежа и незаношена

и не кончается начало

 

***

                                                   4 июня 1972

В обдрипанном ампире Пулкова

на чемоданчике потёртом

сидеть, не веря в неба гулкого

свободу быть не под эскортом

мордатых ангелов с погонами

и нимбами покраса хаки.

И отражаются иконами

в зрачках прощальных жестов знаки.

Сегодня выпроводит родина

шального тунеядца рыжего,

а завтра он увидит Одена –

живого, датого, не книжного.

И побредёт сквозь одиночество

меж ада стенами и рая,

сглотнёт  с горчинкой сладкой отчество,

как слёзы, имя называя.

А жизнь минует и родители

не потеснятся ради сына –

в навечной питерской обители

есть комнатка, нет половины.

Да знать бы, что он схватит нобеля, –

конторщик залупался пьяный, –

мы б твоего пустили шнобеля

ну, блин, не дальше Магадана.

……………………………….

На просексоченном майдане

с дерущей горло пылью едкой

последний час  на чемодане

с полупотухшей сигареткой.

 

***

Да будет водосточна жесть

жилища – жития кладби?ща.

Пусть всё останется, как есть –

заброшенное пепелище,

 

скулящий пёс, орущий кот,

душа, озябшая до дрожи,

письмо, что столько лет идёт

и не дойдёт уже, похоже,

 

и яблочный хрустящий Спас,

и всё, что не было и было,

огонь, вода и трубный глас,

дыхания второго сила,

 

горячий лёд и стынь огня,

свободы зов, закона дышло

и то, что вышло у меня,

и то, что у меня не вышло.

 

Уже смолой сочится сруб

горчаще-хвойной домовины

и с пересохших рвутся губ

слов несказуемых лавины.

 

Заката догорает весть

о том, что новое не ново

и всё останется, как есть,

и снова онемеет слово,

 

что так и не произнесу,

так и останется картинкой

в небесном призрачном лесу,

прилипшей к нeбу паутинкой.

 

***

Кто только ни учил меня

как жить,

что делать

и к чему стремиться,

кто только ни учил ...

Но ни имён, ни лиц, ни обстоятельств,

ни чему учили

не припоминаю,

не поминаю словом никаким –

ни злым, ни добрым,

встречу – не узнáю.

А те, кого зову учителями,

те не учили –

просто жили-были,

делились тем, что знали и любили,

не лезли в душу

и не принуждали.

Их лица проступают словно лики

через патину времени,

сквозь пыль былого,

ржавчину сует

и плесень табелей о рангах и заслугах.

 

Что? Имена?

                           К чему вам имена?

 

***

Проснуться за полночь, не спать,

Тянуть коньяк под сигарету,

глядеть в камин и правде лгать,

и поклоняться Интернету.

 

А где-то в Малых Ебенях

Или Задрочинске Великом

Мерцают светляки на пнях

Нерукописным Божьим ликом.

 

***

и только не плакать не плакать не пла...

слеза по щеке утекает неспешно

о господи с кем там мария спала

бессонно и кротко светло и безгрешно

 

да что вам за разница грех благодать

но жала из сплетен не повырывали

и камни со свистом и каждая блядь

талдычит в соитье с шестом о морали

 

волхвы и слепая звезда в темноте

младенец зашёлся в отчаянном крике

приснилась судьба на шершавом кресте

и губка у губ на протянутой пике

 

и ты не рыдай мене мати моя

омой моё тело водой дождевою

хохочет варавва и два воробья

дерутся за хлеб у солдат за спиною

 

***

Cидеть у моря, ждать погоды,

гадать наступит ли, когда,

перебирать по пальцам годы,

делить на годы и года,

 

чинить разбитое корыто,

латать пробоины души,

поверить, что всё шито-крыто,

пускать по водам голыши,

 

считать круги, не спать ночами,

морочить голову судьбе

и  зябко поводя плечами

играть на выстывшей трубе

в потёках горьковатой соли

отбою йодистому вслед

и руки целовать Ассоли

в морщинках съёжившихся лет.

 

***

Набрякшие сырые небеса,

продрогшие на Аничковом кони,

друзей с другого света голоса

и след прикосновенья на ладони,

 

и ночи белой призрачная вязь,

и дней коротких сумерки смурные ,

раздолбанная уличная грязь

и язвы переулков прободные,

 

и глупость без руля и без ветрил,

и слово – от прозренья амулетом,

и женщина, которую любил,

но сам тогда и знать не мог об этом.

 

***

Взывая то к чёрту, то к богу,

молясь, костеря, матерясь,

протаптывать слепо дорогу,

месить вековечную грязь.

 

Из праха пришедшие – праху

поклонимся, падая в прах.

Вот только сменить бы рубаху

и чтоб поцелуй на губах

 

не выстыл, пока не растает

в небесных потёмках душа,

пока ещё рядом витает,

не сказанным словом шурша.

 

А там и слезой закатиться

за проблеск, за выдох, за взмах,

пока ещё Синяя Птица

живёт отраженьем в глазах

 

и светятся два изумруда,

глядясь в отражения блик,

пока продолжается чудо

навыдох, навылет, навскрик.